Я вернусь через тысячу лет. Книга 3 - Исай Давыдов

— И это знакомо? — спросил Эрнесто.

— И это! — отозвалась Розита. — Это я видела восточнее Пуэрто-Рико. Наш самолёт сразу завернули назад. И я опоздала в «Малахит» на сутки.

— Тебе сильно повезло. — Эрнесто усмехнулся. — Могла и вообще не долететь. Если бы лётчик попёр сквозь муть. Или над нею… Это ведь не туман! Это сернистый газ, пепел, пар. С громадной примесью угарного газа, У него, сами знаете, запаха нет… Потеря сознания гарантирована! И картинка эта — тоже наша. Поэтому вертолёты над этой впадиной не летают. Хоть и недалеко… Тут единственный воздушный путь — крюк над сушей.

Эрнесто махнул ладонью по рычажкам, вырубил сразу все изображения, и экран погас. Стройный, изящный, наглаженный и нарядный даже в обычном путевом костюме, он стоял возле стола, и все глядели на него, словно ожидали чего-то эффектного.

И он это эффектное преподнёс безо всяких картинок.

— Вы сейчас, наверное, думаете обо всём этом: «Доколе? Когда конец или хотя бы спад?» Утешить ничем не могу. Мы пытались установить корреляцию извержений с солнечными циклами. Астрономы-солнечники утверждают, что активность нашей звезды нарастает, спада не видно. А наблюдениям уже тринадцать лет. Значит, циклы тут шире земных. На земном Солнце, как вы помните, одиннадцать лет — и на подъём и на спад. А тут, повторю, тринадцать лет одного подъёма. Значит, цикл — никак не меньше двадцати шести лет. Натерпимся! Цикл может оказаться и больше. Надо готовиться к худшему варианту. Тогда, может, не пропадём.

На этой грустной ноте Эрнесто и закончил.

…Уже под конец дня отметил я про себя дружное молчание сразу всех наших командиров. Один лишь Фёдор за целый день обронил одно слово — по поводу имён погибших на карте. Командиры кораблей демонстративно не вмешивались в происходящее. Словно молча передавали бразды правления на планете в руки молодёжи.

— Все мы далеки от мысли, — сказала под занавес Розита, — решить сегодня что-либо окончательно. Детали будут проясняться, сроки будут уточняться. Думаю, осуществим мы всё не быстрее, чем за год, и не позже, чем за два. Важно, чтобы у всех работала мысль и была перед глазами общая картина развития. Мы вполне можем сделать крупный рывок. Было бы, наверное, нелепо упустить такой шанс…

* * *

Когда все стали расходиться, я прямо из приёмной вызвал геолога Сергея Агеева. Дома, как я понимал, сегодня вечером будет не до деловых разговоров. Да и завтра, похоже, тоже…

— Чему ты учишь курсантов? — спросил я.

— Как чему? — удивился Сергей. — Печи топить, дрова пилить-колоть. В поленницы складывать.

— Ещё чему?

— Жарить мясо на сковородках, варить супы в котлах, шашлыки поджаривать.

— Это прекрасно! Ещё чему?

— Пользоваться самоваром. Сделали им самовар.

— Превосходно! Возьмут его с собой?

— Хотят.

— Что ещё возьмут?

— Сковородки, котлы, шампуры, пилы, топоры, ножи… Всё, чем сейчас пользуются.

— А не можешь ты избавить их хотя бы от топоров?

— Зачем? Они уже привыкли… Да и каким образом избавить?

— Спиливать они могут только молодые деревья. Короткие чурбаки отлично горят без колки. А молодняка в их местах — на сотни лет. Я видел!

— Но зачем?

— Чтоб не было у племени топоров. Ты помнишь историю Марата?

— Где именье, где вода! — Сергей рассмеялся. — Это же другой материк! Другое племя! Да и вроде поутихли они… Эти парни очень даже покладистые.

— Нам одно время казалось, что и ра поутихли.

— По-моему, Сандро, ты зря боишься. Я, конечно, тебя понимаю. Но это ведь, как говорится, индивидуальное… — В голосе Сергея я уловил некоторую снисходительность и ни одной нотки колебаний. Он явно был уверен в полной своей правоте.

— И всё же, Серж, я очень-очень просил бы тебя: научи их валить и сжигать только молодняк. Пусть пока оставят в покое старые деревья. Не надо топоров на Западном материке! Рано ещё! Ни у купов, ни у ту-пу топоров нет. И у меня нет. Щепочки для самоваров купы колют туристическим топориком. Он один на всё племя. И хватает!

— Ну, и что же, что нет? — Сергей не понимал, зачем я его вызвал. — Там нет, а тут будут! Всё равно без топоров их жизнь не обойдётся.

— Подумай, Серж, над тем, что я сказал, — как можно более миролюбиво попросил я. — Обязательно посоветуйся с женой. Пожалуйста, прикиньте оба всё, что можете сделать для этого племени вдвоём. Что хотели бы вы от него. Может, и с моей помощью. Всё-таки я знаком с вождём… Кстати, у него единственный на всё племя охотничий нож. И он сам просил меня никому больше таких ножей не давать. Это как скипетр… Пока это всё же агрессивные дикари… От нас троих Совет хочет получить толковый план действий по этому племени. Дней через пять я тебя вызову. Договорились?

— Вызывай, — согласился Сергей. — Прикинем. Хотя нам с женой от них, в общем, ничего не нужно.

…Мария и Розита вышли в приёмную последними. Как хорошие хозяйки, проводившие многочисленных гостей.

— Почему именно Агеев учит «курсантов»? — спросил я Розиту. — Как это получилось?

— Само собой! — Розита пожала плечами. — Случайно… Сумико вызвалась помочь мне с репортажем. Она же там руководит радиостудией… Решили готовить вместе. А Сергей потянулся за женой. Отказывать ему в этом не было никаких оснований. А почему ты спросил?

— Мне показалось, что он чего-то не понимает.

— Знаешь… — задумчиво произнесла Розита. — Сумико сказала почти то же самое. Она сказала, что он «кое-чего» не понимает. А я в спешке не обратила на это внимания…

17. Всей семьёй — в рай

За неторопливым домашним ужином глядел я на Даю и дивился Марату: как удалось ему отыскать в первобытном племени такую воплощённую женственность и нежность, такую тихую, достойную и совсем не рабскую покорность? Подобное сочетание и в наших-то женщинах — величайшая редкость. По крайней мере из тех, кто пошёл в «Малахит», я ни одной не назвал бы.

Впрочем, может, покорных по натуре туда просто не брали?

Мне кажется, Дая понимала, что все вокруг желают ей только добра и могут сделать это добро несравненно лучше, чем она сама себе сделает. Потому что больше знают и умеют. Потому что знания окружающих несоизмеримы с её собственными. И оттого чем более покорной она будет, тем лучше ей и станет.

Понимание этого, выраженное в полной готовности слушаться, говорило о природном уме и доверчивости. Дая как бы постоянно ждала: чему ещё её научат? Какое добро ей сделают? И не ожидала подвохов.

Может, Марат воспитал в ней это постоянное ожидание одного только хорошего от нашего «племени»?

А может, напротив, природная доверчивость и послушность привлекли к ней Марата?

Она очень мало говорила — только когда её спрашивали! — но с интересом слушала всех, переводя большие тёмные глаза с одного на другого. А из-за неё да из-за Лу-у все мы были в мыслеприёмниках.

— Не уснёт Дая за ужином? — тихо спросил я маму на кухне.

— Я её кофейком напоила, — призналась мама.

В этот день Лу-у помогала Дае наводить чистоту в хирургических подсобках, коридорах и ординаторских. Дая уже знала, что там к чему, где вымыть и что протереть. Лу-у видела это сверкающее великолепие впервые. Операций сегодня не было. Обе «сестрёнки» просто поддерживали чистоту и заведённый до них порядок. И, кажется, успели подружиться, если это вообще возможно за день. Они чувствовали себя на равных и знали, что окружены заботой одних и тех же людей. Это сближало.

О прожитом дне мы за ужином почти не говорили. Мама знала, что про «Большой хурал» услышит от Михаила позже. А Лу-у о нём и понятия не имела. Как и Дая. Наши дела вне дома пока не попадали в сферу их интересов. Речь шла больше о завтрашней поездке к морю, в Зону отдыха, где ждали нашу семью номера в гостинице, солнечные солярии, золотой песочек пляжа и ласковые зелёные волны. Для Лу-у важно было море — «Большая вода»! — которую видела она лишь сверху, да неведомый новый город. Дая отлично знала море, ничего нового от него не ждала, и ей важны были люди, которые заботятся о ней и поедут с нею.

Впрочем, всех, кроме меня и Лу-у, она знала. И потому интерес её был направлен главным образам на нас двоих. Она будто догадывалась, что именно от нас с Лу-у её будущее зависит больше, чем от кого-либо другого. Хотя всё главное для неё было сделано без нас.

Ещё до ужина мама подготовила для каждого пластиковый пакет со всякими мелочами — плавками, тапочками, шапочками, зубными щётками и так далее. На каждом пакете она написала имя. Но Лу-у-то читать не умела! И потому я предложил:

— Ма! Положи Лушину сумку в мою.

— Зачем? — возразила мама. — Пусть у Луши будет своя сумка. Я нарисую ей весёлую рожицу.

Так случайно родилось домашнее имя: Луша, Лушенька.