Профессионал. Мальчики из Бразилии. Несколько хороших парней - Этьен Годар

Он сел.

Либерман на несколько секунд застыл на месте, глядя на него, а потом промолвил:

— Благодарю вас, сэр. — И, обращаясь к аудитории, сказал. — Я от всей душу надеюсь, что этот джентльмен — один из ваших профессоров.

— Так и есть, — с ехидством заверили его несколько голосов; прозвучало имя Гейрах.

«ПОЧЕМУ М.?» записал он — и снова поглядел в направлении, где сидел тот человек.

— Я не думаю, что испытательный характер программы ограничился бы только гражданскими служащими, — сказал он, — тем более, что ее удобнее было проводить не в этой части света, а в Южной Америке, но вы, конечно, правы, считая, что есть особые причины присутствия доктора Менгеле. Может, у кого-то есть дополнения по этому поводу?

Молодежь хранила безмолвие.

— Медицинский аспект девяноста четырех убийств? — он посмотрел на пышноволосую женщину: та отрицательно покачала головой.

Такое же движение сделал и молодой человек, похожий на Барри, и юноша в синем свитере.

Помедлив, он все же глянул на проницательного молодого человека, который, улыбнувшись ему, тоже покачал головой.

Он глянул на записи, лежавшие на карточке перед ним:

«Деньги?

Связь с предыдущими временами?

Место рождения?

Весна 77-го?

Отношения?

Друзья?

ПОЧЕМУ М.?»

Он поднял взгляд на аудиторию.

— Благодарю вас, — сказал он. — проблемы вы не решили, но выдвинули интересные предположения, которые могут привести к ее решению, так что я искренне благодарен вам. Теперь возвращаемся к вашим вопросам.

Взметнулся лес рук.

Девушка, сидевшая рядом с «Барри», встав, сказала:

— Герр Либерман, что вы можете сказать о Моше Горине и «Еврейских Защитниках»?

— Я никогда не встречался с рабби Гориным, так что ничего не могу сказать о нем лично, — автоматически ответил он. — Что же относительно «Молодых Еврейских Защитников»: если они ограничиваются лишь обороной — прекрасно. Но если, как нередко сообщают, они нападают, это уже куда хуже. Коричневые рубашки никогда не приводят к добру, кто бы их ни носил.

Сереброголовый Хорст Гессен, обливаясь потом под ярким солнцем, поднял к голубым глазам бинокль, наведя его окуляры на голого по пояс мужчину в белой панаме, который медленно вел перед собой по ярко-зеленой лужайке газонокосилку. На флагштоке трепетал американский флаг; дом у него за спиной представлял одноэтажное строение из красного дерева и стекла. На том месте, где только что был человек с газонокосилкой, возник черный клуб дыма, пронизанный оранжевыми сполохами, и издали донесся гул взрыва.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Менгеле разместил портрет фюрера и фотографии поменьше, изображавшие дорогие для него лица и памятные встречи, на стенке над диваном, что потребовало от него перемещения дипломов и прочих наград, а также семейных снимков на те свободные места, что он мог найти между двумя окнами, выходящими на южную сторону, и вокруг большого окна лаборатории, а также в простенке на восточной стене. Освободившаяся стена была отдана конструкции, доходящей до уровня пояса, которая включала в себя набор деревянных ящичков; серые обои над ними были сняты и на стену легли два слоя белой краски — один вдоль, а второй поперек. Когда краска высохла, он вызвал из Рио художника.

Шрифтовик провел на белой плоскости безукоризненно точные черные линии и заполнил образовавшиеся графы изящными буквами, но вырисовывая их, он выразил явное стремление не обращать внимания на незнакомые ему апострофы, предпочитая выписывать, их, как принято в Бразилии. И все четыре дня Менгеле приходилось, сидя за своим столом, то и дело останавливать его, предупреждать и инструктировать. Шрифтовик вызывал у него раздражение и уже на второй день он и не чаял, когда этот болван улетит.

Когда работа была завершена, Менгеле, сидящий за широким столом с аккуратными стопками бумаг и журналов, получил возможность откинуться на спинку стула и с удовольствием приглядеться к представшей перед его глазами аккуратной схеме. Девяносто четыре имени, каждое со своей страной, датой и присвоенным ему деревянным ящичком, выстроились аккуратными рядами. Все они были здесь от «1. Дюрнинг — Германия — 16/10/74» до «94. Ахен — Канада — 23/4/77». Рядом с каждым именем располагался квадратик, и теперь ему предстояло заполнить их! Это он будет делать самолично. Конечно, то ли черным, то ли красным цветом, он еще не решил каким.

Повернувшись в кресле, он улыбнулся фюреру. «Надеюсь, вы ничего не имеете против, чтобы висеть с этой стороны, мой фюрер? Конечно, нет; с чего бы?»

Теперь, увы, оставалось лишь ждать — до первого ноября, когда в штаб-квартиру начнут поступать первые известия.

Он провел время в лаборатории, где пытался, хотя и без большого энтузиазма, имплантировать хромосомы в яйцеклетку лягушки.

Один день он посвятил поездке в Асунсьон, где посетил своего парикмахера, побывал у проститутки, купил настольные часы и побаловал себя хорошим бифштексом, отдав ему должное в компании Франца Шиффа у «Ла Каландрии».

И вот наконец пришел этот день — прекрасный долгожданный день, столь солнечный, что ему пришлось задернуть шторы в кабинете. Рация была настроена на волну штаб-квартиры, и наушники лежали рядом с блокнотом и авторучкой. На углу стекла, покрывавшего столешницу, было расстелено белое полотенце; на нем в хирургическом порядке лежали маленький тюбик с кармином, отвертка, несколько новеньких тоненьких кисточек, плоская чашка Петри без крышечки и флакон со скипидаром с притертой крышкой. Левый торец длинного стола отстоял от стены несколько поодаль, и освободившееся пространство было занято приставной лестничкой, которая ждала, когда, взгромоздившись на нее, он завершит рисунок первой колонки с именами и странами.

Незадолго до полудня, когда он уже стал испытывать беспокойство, из-за опущенных штор стал нарастать звук авиационного двигателя. Заходил на посадку самолет из штаб-квартиры — он должен был доставить или очень плохие, или очень хорошие известия. Торопливо покинув кабинет, Менгеле миновал холл и оказался на крыльце, на котором сидели ребятишки обслуги, разламывая плоскую лепешку. Перескочив через них, он обежал дом и по ступенькам спустился с его задней стороны. Самолет уже шел, едва ли не касаясь верхушек деревьев. Прикрывая глаза от слепящего света, он быстро миновал двор — слуги, увидев его, засуетились — и продолжил путь мимо бараков обслуживающего персонала и генераторной. Легкой рысцой он миновал тропинку, проложенную среди густой тропической растительности, и уже слышал, как приземляется самолет. Он перешел на быстрый шаг, заправил в брюки выбившуюся рубашку, вынул платок и вытер взмокший лоб и щеки. Почему самолет, почему не по рации? Произошла какая-то накладка, преисполнился он уверенности. Либерман? Неужели эта сволочь смогла в конце концов что-то вынюхать? В таком случае он лично отправится в Вену, найдет его и убьет собственными руками. Для чего иначе ему в таком случае жить?

Он успел выбраться к травянистой обочине посадочной полосы, чтобы увидеть, как двухмоторный красно-белый самолетик подруливает к его авиетке в бело-черных цветах. Двое охранников уже спешили помочь выбраться пилоту, который махал ему. Он кивнул. Другой охранник копошился у высокой проволочной изгороди, вытаскивая из его переплетения какое-то застрявшее животное. Он не спускал глаз с дверцы салона красно-белого самолета, который наконец замер на месте. Лопасти пропеллеров перестали рращаться. Он молча молился про себя.

Дверца откинулась, и один из охранников поспешил навстречу спускающемуся по трапу высокому человеку в светло-синем комбинезоне:

— Полковник Зейберт! Должно быть, в самом деле плохие новости.

Он медленно двинулся ему навстречу.

Увидев его, полковник махнул рукой — кажется, он весел и оживлен. В руках у него был красный пакет для покупок.

Менгеле прибавил шагу.

— Есть новости? — крикнул он еще издалека.

Полковник кивнул, улыбаясь.

— Да! И хорошие!

Слава Богу. Он пустился бегом.

— Я так волновался!

Они обменялись рукопожатием. У полковника было приятное лицо с правильными нордическими чертами и светлыми волосами; улыбаясь, он сказал.

— Состоялась связь со всеми «коммивояжерами». Они повидались со всеми октябрьскими «покупателями»; с четырьмя встреча состоялась в точно намеченные даты, с двумя на день раньше, а с одним на день позже.

Менгеле прижал руки к груди и перевел дыхание.

— Слава Богу! Я так беспокоился, увидев самолет!

— Мне захотелось полетать, — сказал полковник. — Сегодня такой прекрасный день.

Они бок о бок двинулись по тропинке.

— Все семеро?

— Все семеро. И без сучка, без задоринки, — полковник протянул пакет. — Это для вас. Таинственная посылка от Австрийца.