Рыдания усопших (сборник) - Людвиг Павельчик

Судя по всему, я был действительно болен, вероятно, угодил в какую-то передрягу. Но комната, в которой я очнулся, крайне мало напоминала больничную палату: каменные, без малейшего признака штукатурки, стены, низкий серый потолок, по которому, обгоняя друг друга и почему-то не падая на пол, бегали струйки стекающей откуда-то воды, развешанные по углам предметы непонятного предназначения и общая атмосфера мрачности, царящая здесь, не годились даже для самого захудалого хосписа, а приземистый худощавый старик, еще пару минут назад приговаривавший надо мной нелепости, а сейчас молча изучающий меня, был похож на доктора так же, как я на монаха. Его всклокоченная редкая борода закрывала всю нижнюю половину лица, выставляя напоказ лишь бледно-розовые губы кружочком, а густая бесформенная шевелюра выдавала в нем человека, мало беспокоящегося о презентабельности своего внешнего вида. Одет он был под стать прическе, в какую-то замызганную тужурку неопределенного цвета и широченные штаны с множеством карманов, какие обычно носят строительные рабочие. Если старик и не был оператором бетономешалки, то лишь из-за неудачной шутки судьбы. В общем, я его классически «встретил по одежке».

А может, он лишь подвизался тут на каких-то работах? Мне почему-то вспомнилась история одного штукатура, с которым мне как-то довелось общаться. Тот, прибыв в чужой город для работы по найму, снял комнату в одном из запущенных частных хозяйств. Будучи помешанным на бережливости, он принял предложение хозяина оштукатурить эту самую комнату в уплату за ночлег. Переоценив свои силы, он провозился всю ночь, а утром, злой и невыспавшийся, отправился на стройку. Зато платить ничего не надо было.

Я попытался улыбнуться, но у меня ничего не вышло. Ни один мимический мускул не дрогнул, и лицо мое осталось маскообразным. Но вместе с тем наметился и прогресс: я начал чувствовать конечности и положение моего тела. Затем мне удалось немного наклонить голову, и я увидел, что лежу на какой-то странной тахте, до того узкой, что плечи мои выступали за ее края, а руки не срывались вниз только потому, что я держал их сложенными на причинном месте, словно боясь произвести фурор в толпе несуществующих красоток. Пошевелив пальцами рук, а затем и ног, я убедился, что силы возвращаются ко мне, а пару минут спустя смог, сделав над собой усилие, принять сидячее положение.

Однако чувствовал я себя все же неважно. В голове была пустота: мысли скакали в ней, словно мячи, без всякой цели и направления, все ощущения были новыми, притупленными, а окружающее казалось мне скорее гравюрой, нежели реальностью, словно и стены, и предметы, и сам старик, все еще неподвижно стоящий в двух шагах от моего ложа, были лишь карандашными набросками или чеканной картинкой.

Но самое плохое во всем этом было то, что я все еще не мог вспомнить, как я здесь оказался и что предшествовало этому. Правда, то и дело в моем мозгу мелькали какие-то неясные обрывки воспоминаний, но я никак не мог за них ухватиться. Так бывает после пробуждения: сновидение, только что бывшее таким ярким и реальным, улетучивается, словно пары эфира, вместе с надеждой поймать за хвост его последние картинки.

Я решил не мучиться и дать себе время. Как только я окончательно приду в себя, то, разумеется, вспомню, что произошло. В крайнем случае, спрошу у деда – он-то наверняка знает, как я сюда попал! А сейчас нужно попытаться встать.

Однако стоило мне подумать об этом, как старик предостерегающе поднял руку, приказывая мне оставаться на месте. То, что это был именно приказ, я понял сразу – столь властным и не терпящим возражений показался мне этот его жест. Я вознамерился было возмутиться, но вдруг понял, что совсем не зол. Все мои эмоции куда-то исчезли, не оставив мне даже возможности огорчаться. Я вновь расслабил ногу, которую намеревался первой спустить с лежанки, и вопросительно посмотрел на моего странного «терапевта». Он, видимо, тоже решил, что пришло время объясниться.

Не вставай пока, лежи. Ты еще очень слаб и это пойдет тебе во вред. Я скажу тебе, когда можно будет встать.

Что со мной, я попал в аварию? голос мой зазвучал неожиданно глубоко и гулко, словно я, как в детстве, пугал «ведьму» в пустой огородной бочке.

В аварию? Можно, пожалуй, и так назвать, если тебе угодно… Но, должен тебе сказать, такие «аварии» не часто случаются. Как бы там ни было, тебе очень повезло.

Старик едва заметно ухмыльнулся, что, наверно, разозлило бы меня, если бы я не утратил способности переживать. Я поднял руку, чтобы, повинуясь многолетней привычке, отбросить со лба волосы и с удивлением обнаружил, что голова моя туго перевязана чем-то твердым или даже загипсована, да так тщательно, что открытыми оставались лишь глаза, нос и рот. Должно быть, травмы мои были настолько серьезными, что не обошлось без нейрохирургического вмешательства, и эту гипсовую шапочку мне придется носить теперь длительное время. Тут я заметил, что мое левое плечо также крепко перевязано, а меж турами гипсового бинта проглядывает некая металлическая конструкция, призванная, насколько я в этом понимаю, способствовать сращению сломанных костей. Сомнений не было – я был покалечен.

Старик заметил мое замешательство:

Не печалься, парень. Не все так плохо. Но кое-что, пожалуй, тебе не стоит пока знать, поверь мне. Главное, что ты снова можешь мыслить, не так ли? Ну, а к остальному привыкнешь.

Где я, старик? Расскажи мне, пожалуйста, что произошло. Боюсь, самому мне не вспомнить…

Я старался быть вежливым, и он заметил это.

Все просто и не очень увлекательно. Ты, бедолага, выпрыгнул из верхнего этажа старого маяка, что у Восточной бухты и сломал себе парочку костей, включая основание черепа. Чудом я оказался поблизости, видел твое падение и притащил тебя сюда. До больницы, сам знаешь, далеко и пути бы ты не перенес, да и нет здесь, на острове, подходящей больницы… Состояние твое было настолько тяжелым, что тебя можно было бы принимать прямо в морг, не тратя время на бессмысленные операции. Ну, а у меня есть собственные лечебные средства. Народные, так сказать… Вот и выходил я тебя помаленьку, подлатал да заштопал. Твой внешний вид, правда, не ахти, согласен, да и неудобства кое-какие имеются, но это все же лучше, чем начать гнить в тридцать лет, не так ли? Ведь тебе тридцать?

Я медленно кивнул, переваривая услышанное. Теперь я, разумеется, вспомнил все с первой до последней секунды, но, как ни странно, даже это воскрешенное воспоминание не заставило меня разъяриться, но дало пищу для размышлений. В конце концов, совершенное против нас с Кларитой преступление было слишком весомым для того, чтобы просто броситься на разборки. Оно было гораздо серьезней и, прежде чем предпринимать что-либо, необходимо было все основательно обдумать.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});