Иное мне неведомо - Элиса Леви

что Марко прав: я не могу отсюда уехать.

Самый боязливый человек в мире

Хавьер теперь часто выпрашивал у меня поцелуи. Последующие вечера мы проводили в баре, и даже когда он обслуживал столики, я видела из глубины помещения устремлённый на меня взгляд Хавьера. Как будто внезапно, пока жеребёнок ещё был у него дома, до Хавьера дошло, что он испытывает ко мне какое-то чувство. Сеньор, я позволяла этому красавчику целовать себя, потому что Хавьер с детства был в моём сердце, и на какое-то время я отложила намерение покинуть посёлок. Довольствовалась его лаской и подумывала начать жить с ним и с Норой в надежде, что, возможно, скука станет более терпимой, если Хавьер будет заниматься резьбой по дереву рядом со мной. Но, по правде говоря, это больше всего остального казалось мне явным признаком того, что мир движется к пропасти, потому что, если честно, я никогда по-настоящему не нравилась Хавьеру. Однако я позволила себе увлечься и согласилась на поцелуи, которые заходили всё дальше.

Казалось, что все мы изменились за те вечера в баре. Каталина теперь меньше оплакивала надвигающуюся гибель мира и носила короткие юбки и футболки своей покойной матери, те самые, которые отец прежде прятал от дочери, чтобы она не могла почувствовать даже их запаха. А снова женившись, он совсем перестал переступать порог своего дома, где постоянно дурно пахло, потому что там слишком редко открывали окна. Теперь отец Каталины жил с Хуаной, которая так помолодела, что избавилась от бремени считаться Хуаной – лишь сестрой Хулито, – и стала просто Хуанитой[4]. Отныне Каталина в одиночестве жила в затхлом доме, и каждым утром она распахивала окна и оглашала деревню песней, в которой говорилось: у меня страдает сердце от столь сильной любви к тебе. Ну да, Каталина ведь вульгарнее, чем стихи, которые нас заставляли учить в школе. Короче, теперь она носит одежду своей матери, а Марко пьёт больше, чем когда-либо прежде, и в конце дня постоянно встревает в споры, доходящие до драк с разными придурками из Большого Посёлка. Поначалу, сеньор, я их разнимала, пока однажды, вмешавшись, не получила оплеуху, так и не поняв, от кого – от Марко или от его противника. На следующий день Марко оставил на моём коврике немного травки только для меня и почти двадцать пачек моей любимой жевательной резинки. Тогда впервые за несколько месяцев мы за нашим столиком в баре выглядели иначе. Впрочем, очень скоро, в конце июля, причитания и плач Каталины возобновились.

Убивший мою суку Эстебан был известен в деревне как «самый боязливый человек в мире». А всё потому, сеньор, что он когда-то был женат и имел ребёнка, который сейчас был бы немного моложе моих родителей. Как оказалось, сеньор, однажды утром его жена Ампаро начала полоть вьющиеся сорняки, опутавшие фасад их дома, ведь Эстебан ворчал: вьюнки так затемняют окна, что по ночам ему снятся кошмары. То были некие черноватые вьющиеся растения, они были чёрного цвета, сеньор. Оставив сына Эстебитана возиться с мокрыми простынями, развешанными во внутреннем дворике, жена Эстебана занялась чисткой фасада. А когда пришло время обеда, Ампаро сказала, что почувствовала что-то в ногах, и вскоре затем – в руках, а потом что-то появилось у неё в горле. «Я задыхаюсь, Эстебан, задыхаюсь», – крикнула она мужу. Эстебан не успел сказать: «Что с тобой, Ампарито?», потому что она упала как подкошенная, и Эстебитан начал играть с юбками матери, лежащей на земле. Эстебан замешкался – его парализовал страх – и он не мог даже прикоснуться к жене. Надолго оцепенел, ошеломлённый, не в силах пошевелиться, с выпученными глазами и охваченный страхом, пока сосед не постучал в дверь и не увидел Ампаро с багровым лицом и сильно позеленевшими руками. Позеленевшими от смерти, сеньор. Ампаро увезли, а через некоторое время в наш посёлок приехали какие-то господа из приморского города, чтобы искоренить все вьющиеся сорняки черноватого цвета, из-за которых, видимо, люди умирали в считаные часы. Впрочем, на самом деле они не нашли никаких следов этих растений ни в одном другом дворе. А неприязнь к Эстебану длилась несколько месяцев, сеньор, потому что его жену любили все. Жители деревни наперебой бормотали, что если бы Эстебан испугался не так сильно, то Ампарито удалось бы спасти. И начали сплетничать: не продолжают ли взрослому Эстебану сниться кошмары, из-за которых он, наверное, мочится в постели, не боится ли он даже кроликов, не пугают ли его ласточки и высокие деревья. Кто-то заявил, что Эстебан – самый пугливый человек в мире.

После всего этого, преодолев неприязнь, он не хотел, чтобы что-то подобное коснулось его сына, чтобы с Эстебитаном случилось то же самое, что и с его матерью. Он повсюду брал с собой ребёнка, завернутого в простыню, завязанную на своей груди. Эстебан задался целью найти след того, что убило его жену, и, прижимая ребёнка к груди, он бродил вблизи леса, глядя в землю, поскольку был уверен, что яд исходит из растений. И стоило ему заметить кустики странноватого цвета, которые росли как-то иначе или листья которых были направлены в сторону его дома, он тут же стрелял в них из недавно приобретённого ружья, а Эстебитан плакал от звука выстрелов.

Через несколько лет, сеньор, жизнь для Эстебана стала очень трудной, потому что он начал бояться вещей, которые не вызывают никакого страха у других. Не проходило и дня, чтобы он не испугался мчащегося автомобиля и даже быстро скачущего зайца. К тому же он мгновенно хватался за своё ружьё и убивал собак, принимая их за волков. Так случилось и с моей сукой, сеньор. «В конце концов, ты застрелишь своего сына», – предупреждали его, потому что сильнее всего Эстебан боялся себя самого и своей неспособности расстаться с оружием. Но вскоре он отказался от поисков ядовитого вьюнка и, постоянно держа наготове ружьё у двери своего дома, посвятил себя воспитанию Эстебитана, который рос быстро.

А вот Эстебитана, когда он повзрослел и у него появились волосы на груди, почти такие же чёрные, как тот вьющийся сорняк, убивший его мать, напротив, прозвали наименее пугливым человеком в мире. Ибо, в отличие от своего отца, он ничего не боялся, и поскольку почти ничего не опасался, все думали, что когда-нибудь его постигнет несчастье. Он жил так, словно с ним ничего не может случиться. Когда ему исполнилось восемнадцать, он попытался заняться теми же поисками, что и его отец,