Изгнанная из рая - Даниэла Стил

– Профессор, – позвала она. – Профессор Томас!.. – Габриэла поспешно вытерла слезы.

При звуке ее голоса веки профессора затрепетали. Он открыл глаза и попытался улыбнуться, но у него ничего не получилось. Он не мог ни пошевелиться, ни произнести ни слова, но Габриэла была бесконечно рада тому, что профессор ее узнал.

Присев на стул возле его изголовья, Габриэла бережно взяла его за руку и поцеловала пальцы, и по щеке профессора скатилась на подушку одинокая слеза.

– Не беспокойтесь, милый мистер Томас, все будет хорошо! – попыталась подбодрить она его. – Врачи мне сказали, что вы обязательно поправитесь!

Это была ложь, и по глазам профессора Габриэла поняла, что он ей не поверил. Лицо его чуть заметно дрогнуло, в глазах появилась какая-то напряженная сосредоточенность, словно он страдал от сильной боли. Габриэла в панике оглянулась на дверь, чтобы позвать сестру. Лишь несколько мгновений спустя она поняла, что профессор силится что-то сказать, и отрицательно покачала головой.

– Вам надо беречь силы, – прошептала она, не замечая, что по ее лицу одна за другой катятся слезы. Профессор был рядом и вместе с тем – где-то очень далеко, откуда он никак не мог до нее докричаться. Его сил хватило только на то, чтобы несильно пожать ей пальцы; потом его рука ослабела и упала бы на постель, если бы Габриэла не удержала ее.

– Не надо ничего говорить, – прошептала Габриэла, в свою очередь слегка пожимая его холодные худые пальцы, но профессор не успокаивался. По его глазам она видела, что он продолжает кричать ей что-то очень важное, но с губ его слетали лишь чуть слышные звуки, напоминающие тоненький храп младенца. Они были очень тихими, но дежурная сестра услышала их и сразу велела Габриэле уходить.

– Прошу вас, пожалуйста, позвольте мне остаться! – взмолилась Габриэла, но сестра была неумолима.

– Вы сможете вернуться сюда часа через два. Вашему отцу нужно поспать, – строго сказала она, крайне недовольная тем, как это люди не понимают самых простых вещей. Отделение интенсивной терапии вовсе не предназначалось для посетителей – здесь с ними мирились только как с неизбежным злом.

– Я вернусь, – шепотом пообещала Габриэла профессору, и он на мгновение закрыл глаза, но тут же открыл их снова и издал какой-то низкий гортанный звук. Он ужасно хотел что-то ей сказать, но не мог, и это приводило обоих в отчаяние.

– Молчите, прошу вас, – снова шепнула Габриэла. – Отдыхайте, набирайтесь сил… Я люблю вас, – неожиданно добавила она после небольшой паузы.

Для нее сейчас действительно не существовало в мире человека, который был ей ближе и дороже, чем этот седой старик, глядевший на нее с какой-то непонятной мольбою.

Всю дорогу до пансиона Габриэла проплакала. Денег на такси у нее не осталось, и она твердо решила поговорить со Стивом, когда вернется в пансион. Но в доме мадам Босличковой царила атмосфера такой глубокой печали и тревоги, что Габриэла сразу забыла об этом своем намерении. Сама хозяйка, миссис Розенштейн и другие обитатели пансиона собрались в гостиной, ожидая ее возвращения. Стив снова и снова рассказывал, как он нашел профессора лежащим на полу и как, по его мнению, случилось это несчастье.

– Ну, как он? – чуть ли не хором спросили все, когда Габриэла появилась на пороге гостиной.

– Не знаю, – честно ответила она. – У мистера Томаса инсульт, к тому же он сильно ударился головой, когда падал. Он не может говорить, и вся правая сторона у него парализована. Но когда он пришел в себя, он сразу меня узнал. Профессор пытается говорить, но у него ничего не получается, и от этого он очень расстраивается… – Тут Габриэла снова заплакала. Ей было очень больно вспоминать, каким слабым и беспомощным выглядел профессор, когда она его оставила; она даже не хотела об этом рассказывать, но выражение ее лица говорило яснее всяких слов.

Мрачную тишину, на короткое время установившуюся в гостиной, нарушили сдавленные рыдания миссис Розенштейн. Мадам Босличкова обняла ее за плечи и стала утешать. По лицам всех собравшихся было заметно, что никто уже почти не верит в то, что профессор сумеет поправиться.

– Как это могло случиться! – воскликнул Стив. – Не понимаю… Такой замечательный человек, и вдруг!.. Как же это несправедливо!

Он казался таким расстроенным, что все принялись наперебой уверять его, что если бы он не нашел профессора и не вызвал бы к нему врача, то сейчас мистер Томас был бы, без сомнения, мертв. Стив с некоторой долей цинизма заметил, что «в том, чтобы быть безработным, есть свои плюсы».

Но никто не упрекнул его, и даже Габриэла посмотрела на него с сочувствием. Она считала, что знает лучше других, как неудобно Стиву чувствовать себя тунеядцем и бездельником. Ему просто хронически не везло, и Габриэла считала своим долгом поддерживать в нем веру в скорые перемены к лучшему. Она даже начинала раскаиваться в том, что порой упрекала Стива в бездействии и вынуждала предпринять хоть что-нибудь, чтобы заработать себе на жизнь. Несчастье, случившееся с профессором, сразу напомнило ей, как неожиданно и быстро жизнь может измениться к худшему и как легко потерять дорогого тебе человека. И одной только мысли об этом было вполне достаточно, чтобы все ссоры и разногласия между ней и Стивом стали казаться Габриэле мелкими и ненужными.

– Мне очень жаль, Габи, – сказал Стив, подходя к ней. Ему казалось, что он понимает, какую роль профессор Томас играл в ее жизни, но он ошибался. В старом профессоре воплотились для нее все ее представления и все несбывшиеся мечтания о семье, которой у Габриэлы никогда не было. Профессор для Габриэлы был одновременно и дедом, и отцом, и наставником, и близким другом. Именно он и никто другой хвалил или доброжелательно критиковал ее рассказы, именно он вдохнул в нее настоящую уверенность в том, что она может и должна стать писательницей, и именно он любил ее крепкой и бескорыстной любовью, не требуя ничего взамен. Профессор, которого она узнала меньше года назад, значил для нее теперь едва ли не больше, чем когда-то – матушка Григория. Габриэла очень боялась потерять и его. В своей жизни она уже стольких теряла, что одна мысль об уходе профессора приводила ее в отчаяние. Для нее это было бы катастрофой, и Габриэла твердо решила про себя, что не даст ему умереть.

После того как Габриэла позвонила в больницу и узнала, что состояние профессора не ухудшилось, мадам Босличкова и миссис Розенштейн усадили ее за стол. Есть ей совершенно не хотелось, но, чтобы не расстраивать этих добрых женщин, она заставила себя проглотить несколько ложек овощного рагу и съесть запеченное в тесте яблоко, готовить которые мадам Босличкова была большая мастерица. Запив обед чашкой крепкого кофе, Габриэла сразу схватила в руки сумочку и выскочила из-за стола.

– Я хочу вернуться в больницу как можно скорее, – заявила она и только тут вспомнила, что у нее совсем не осталось денег. Стив некоторое время назад поднялся наверх, сославшись на какое-то дело, и Габриэла искренне надеялась, что он еще не добрался до той небольшой суммы, которую она хранила под чулками в ящике шифоньера. Но когда она поднялась в свою комнату и достала заветный конверт, он оказался пуст, в то время как еще вчера в нем лежало двести пятьдесят долларов.

Габриэле не нужно было быть Шерлоком Холмсом, чтобы догадаться, кто взял деньги. Конечно же, это был Стив… Габриэле ужасно не хотелось ссориться с ним сейчас, но она чувствовала себя слишком взвинченной, чтобы добираться до больницы на метро. Да и возвращаться ей пришлось бы поздно, а ночью нью-йоркская подземка отнюдь не безопасна.

Почти бегом Габриэла спустилась на третий этаж и без стука ворвалась в комнату Стива. Тот сидел за столом и перечитывал только что написанные им письма.

– Мне нужны деньги на такси, – без предисловий заявила Габриэла. – И сейчас же.

– У меня нет денег, крошка, извини. Как раз сегодня я купил новую пачку бумаги и конверты. Это обошлось мне в кругленькую сумму, не говоря о том, что за ксерокс диплома и прочих документов с меня содрали безбожно дорого.

Он извинялся, казалось, совершенно искренне, но Габриэла не обратила на это никакого внимания.

– Не надо вешать мне лапшу на уши, Стив, – жестко сказала она. – Ты взял из конверта двести пятьдесят долларов и выгреб почти все, что было у меня в кошельке.

Им обоим было хорошо известно, что, кроме него, никто другой этого сделать не мог, однако Стив продолжал упорствовать.

– Честное слово, дорогая, вчера вечером я взял у тебя только сорок пять долларов на ксерокс и бумагу. Кстати, извини, что забыл тебе сказать… У меня осталось только два доллара. – Он достал бумажник, достал оттуда две банкноты и, повертев перед носом Габриэлы, спрятал деньги обратно. – Никаких двухсот пятидесяти долларов я и в глаза не видел.

Он, разумеется, лгал. Габриэла полагала, что Стив стыдится брать у нее деньги и поэтому часто обманывает ее, однако сейчас она была не расположена выслушивать его сказки. Ей нужны были деньги на такси – и точка.