Проклятый дар - Татьяна Корсакова

– Явилась. – Старуха сидела за столом, спиной к двери, толкла в ступе какие-то травки. – А я все гадала, осмелишься ли. Видать, не из робкого десятка. – Она обернулась, уставилась на Асю бельмами слепых глаз.

– Здравствуйте, бабушка, – Ася переступила порог, – а я вам вот… гостинцев принесла. – Она поставила на край лавки свою торбу. – Там сало и консервов немного.

– Следующий раз соли захвати, – велела старуха, убирая торбу под стол. – Соли и свечей. Не люблю я при лучине ночки коротать. – А гостинцы товарищу своему предложишь, как проснется. Мне твои консервы без надобности.

– Проснется? – эхом повторила Ася, всматриваясь, не шелохнется ли занавеска, отделяющая комнату от полатей. – Ему уже лучше, бабушка?

– Лучше, – покивала старуха. – Спит только много, но это тоже хорошо. Сон – это силы.

– А кушает? Он уже кушал что-нибудь?

– В печке щи. Можешь покормить, как проснется. Из моих рук только отвары принимает. – Старуха криво усмехнулась. – Может, с тобой сговорчивее станет. Мне ж его уговаривать недосуг, товарища твоего. Помрет так помрет, Морочь таким подаркам рада. Вишь, какой туман напустила, только чтобы ты не прошла. Не любит она таких, как мы…

– Да что вы такое говорите, бабушка? Как же можно не кормить?.. – Ася отдернула занавеску, посмотрела на своего летчика. За те дни, что она его не видела, он почти не изменился, только похудел, кажется.

– Как есть, так и говорю. – Старуха пожала плечами. – Но ты, девка, не бойся, коль он тебя дождался, теперь точно не помрет. Проснется скоро, вот и покормишь.

Алеша и в самом деле проснулся почти сразу, как только Ася достала из печи чугунок со щами. Может, запах почуял?

У него были синие глаза, ясные и яркие, несмотря на болезнь. Из-за этих синих глаз он казался еще моложе, еще красивее.

– Здравствуйте, – сказала Ася, не в силах оторваться от его лица. – Здравствуйте, как вы себя чувствуете?

Конечно, он ей не ответил. Наверное, он ее даже и не увидел. Попытался сесть, но застонал от боли, откинулся обратно, на свернутый овчинный тулуп. Он бы снова ушел, спрятался от боли в своем сне, но Ася не позволила, Ася решила, что без еды никакие чудесные травки не подействуют.

Он съел очень мало, едва ли полтарелки, но ведь съел! Девушка улыбнулась, осторожно, самыми кончиками пальцев, дотронулась до влажного от пота лба, прочертила дорожку, по заросшей сизой щетиной щеке, коснулась губ.

– Пора тебе уже, – послышалось за спиной. – Домой иди.

Ася хотела остаться, уже даже рот открыла, чтобы попросить…

– И не проси! – отрезала старуха. – Нечего тебе тут ночью делать. Ступай! Завтра приходи, если хочешь.

Конечно, она хотела! Как же она могла не хотеть!

Про просьбу дядьки Федоса Ася вспомнила, уже стоя на пороге.

– О чем-то попросить хочешь? – обернулась хозяйка.

– Не я. – Ася мотнула головой.

– А кто ж тогда? – Старуха подошла поближе, повела носом, точно принюхиваясь, а потом сказала: – Уже приходили к тебе, да?

– Только один. Дядька Федос. Его фашисты расстреляли.

– В Сивом лесу или на болоте?

– В деревне.

– Тогда просьба в чем?

– Он Алеся батька. Помните Алеся, что ночью стучался?

– Помню, девка. Я их каждого в лицо помню. И рада бы забыть, да вот не выходит. Так нужно что?

– Дядька Федос сказал, что вы помочь можете, что без вас Морочь его не отпустит.

– Без меня не отпустит. – Старуха кивнула. – Правда твоя.

– Он сказал, что вы попросить можете.

– Попрошу, – сказала старуха после долгих раздумий. – За него могу, он душой чистый, да и недолго еще здесь. Кровь только нужна, без крови не всегда получается.

– Чья кровь?

– Родная кровь. Если батька помер, значит, матки его. Немного, пару капель хватит.

– А как же я…

– А как хочешь! – Старуха не дала ей договорить. – То твоя забота, девка. Хочешь Алесю своему помочь, достанешь кровь.

– А, помнится, на болоте вы мою руку резали…

– То другое дело, товарищ твой еще живой был. – Старуха заглянула за занавеску, сказала свистящим шепотом: – Повязаны вы с ним тепереча, на всю жизнь твоей кровью повязаны, девка. Он тебя не видел еще, а уже по имени звал. Снишься ты ему.

– Снюсь? – Сердце вдруг забилось испуганно и радостно одновременно. – А откуда вы знаете, бабушка?

– Знаю! – отрезала старуха. – Завтра приходи с кровью. Если не передумала еще мертвякам помогать.

Мертвякам? Ася крепко зажмурилась, затрясла головой. Может, дядька Федос с Алесем и мертвые, да только все равно люди. Как же можно отказать?

– Не передумала. – Старуха осклабилась в беззубой улыбке. – Упертая ты. Совсем как я в молодости. И жалостливая. Плохо это. – Она покачала головой.

– Для кого плохо? – спросила Ася немеющими губами.

– Для тебя, девка, плохо. За жалость завсегда платить приходится. Ты платить готова?

Она не знала. Не знала, какова плата. Не знала, чем именно придется расплачиваться. Да и разве ж это важно сейчас, когда вокруг такое творится?!

– Иди уж. – Старуха махнула рукой. – Да постарайся до света дрыгву пройти. Много нынче крови вокруг, неспокойная она…

Пройти болото до света Ася успела и даже завернула на заброшенную пасеку, чтобы спрятать в тайнике дядьки Федоса донесение с Большой земли, но в деревню входила уже по темноте. Не заходя домой, сразу направилась к тете Люсе. Что сказать, как объяснить свою дикую просьбу, она не знала, а дядька Федос, который мог бы подсказать, что-нибудь присоветовать, как назло, не появлялся. Придется самой…

Тетя Люся спала или вовсе была в беспамятстве, потому что на робкий Асин зов не откликнулась, не открыла глаза, даже когда Ася потрясла ее за плечи. Новообретенным своим чутьем Ася вдруг ясно поняла – до утра тетя Люся не дотянет. Времени на раздумья не оставалось, нужно было действовать прямо сейчас.

Кухонный нож был наточен до бритвенной остроты, дядька Федос всегда считался мужиком хозяйственным и домовитым. Ася крепко сжала холодную рукоять, подошла к кровати. Ладонь у тети Люси была худой, полупрозрачной, с узловатыми суставами и голубыми дорожками вен.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});