«Охранка». Воспоминания руководителей охранных отделений. Том 1 - Александр Мартынов

Политический розыск привёл к концу революционную деятельность Гершуни только, насколько помню, в 1904 году, когда он был арестован начальником Киевского охранного отделения, ротмистром А.И. Спиридовичем, в железнодорожном вагоне, недалеко от Киева. Как известно, Гершуни после ареста, суда и каторги удалось совершить необычный по обстановке побег из каторжной тюрьмы в Сибири за границу, где он вскоре умер[75].

Обоих арестованных офицеров судили и разжаловали в рядовые с зачислением на службу где-то в Туркестанских частях. Дальнейшей их судьбы не знаю, но, кажется, Надаров в мировую войну был уже в чине подполковника.

В связи с этим делом произошла другая история, которую мне хочется отметить, так как она также свидетельствует о далеко не совершенной системе как отбора офицеров при приёме в Отдельный корпус жандармов, так и плохой подготовке их к новой службе.

В те именно дни, когда в управлении поднялась суета в связи с возникшим делом об арестованных двух офицерах, прибыл к нам вновь назначенный адъютант, поручик Калинин, который должен был принять от меня секретную часть, а я должен был подготовить его к предстоящим ему делам. Я понял, что генерал Секеринский намеревался ещё долго продержать меня на положении «ментора», так как ему это было удобно.

Новый адъютант, тщедушный, бледный молодой человек, был очень скромен на вид и необычайно застенчив. По прошлой своей службе офицер казачьего полка, он имел за собой какую-то весьма солидную протекцию высоких военных кругов. Вероятно, это значительно облегчило его поступление в Отдельный корпус жандармов. Калинин сел за стол рядом со мной и начал «присматриваться» к делам, а я, делая всё «на лету», так как всё тогда требовало экстренной спешки, старался втолковать ему все тонкости поручаемой должности. Мы, конечно, обменивались впечатлениями о новом, возникшем в управлении дознании об арестованных офицерах, об их показаниях, а кстати и вообще о службе в Отдельном корпусе жандармов и в нашем управлении.

Поручик Калинин оказался молодожёном, и именно его жена повлияла на ту судьбу, которая устроила ему службу в Петербурге. Но супруге мерещилась светская столичная жизнь с её развлечениями, столь заманчивыми для молодой провинциалки. Поручик же Калинин с каждым не только днём, но и часом узнавал от меня о тягостях своей новой адъютантской службы и вскоре понял, что он обречён на то, чтобы безвыходно сидеть в управлении и разбираться в делах, к которым у него не было ни малейшего влечения, а может быть, и способностей. Поручик «завял» уже на второй или третий день. Не понравился он и полковнику Кузубову, который сразу же раскусил, что новый адъютант будет ему только обузой, и он не щадил Калинина поручениями.

Сидя как-то вечером в управлении и занимаясь делами за своим столом, я перекидывался с Калининым замечаниями, главным образом по делу об арестованных офицерах. Поручик Калинин в этот вечер казался очень расстроенным. Не знаю, почему именно, но новый адъютант вдруг стал возмущаться ночными допросами арестованных офицеров. Заметив на столе присланный «дневник наблюдений» за ними, содержавший отчёт того наружного наблюдения, которое в течение некоторого времени до их ареста велось Петербургским охранным отделением, Калинин заметно взволновался и попросил моего разрешения просмотреть его. Я обратил внимание на его крайнее смущение и стал расспрашивать его, сказав в шутку: «Да вы сами бывали у них, что ли?» Неожиданно для меня поручик стал растерянно объяснять мне, что он действительно был знаком с одним из арестованных офицеров (не помню, с каким именно) и что они бывали друг у друга. По словам Калинина, арестованный офицер был прекрасный человек, но теперь он, Калинин, не знает, что ему делать. Я, что называется, остолбенел. Тогда же ночью, на докладе начальнику, я передал свой разговор с новым адъютантом, выразив крайнее удивление тому, каким образом столь неуравновешенный в политических взглядах офицер мог попасть в Отдельный корпус жандармов, прослушать лекции и быть назначенным в Петербургское губернское жандармское управление. Секеринский вскипел, вызвал к себе для разговора поручика Калинина и предложил ему не являться более в управление. Через несколько дней мы прочли в приказах по Отдельному корпусу жандармов, что поручик Калинин переводится на должность адъютанта в одно из губернских жандармских управлений в Западном или Прибалтийском крае. Точно сейчас не помню. Почему штаб Корпуса жандармов принял именно такое «мудрое» решение, так я и не мог понять никогда. Впрочем, люди, близкие к семейным делам поручика Калинина, говорили мне, что принять в отношении его более решительные меры, хотя бы в виде обратного отчисления из Корпуса жандармов в его казачью часть, штаб Корпуса жандармов не решился, учитывая его связи в «высоких» кругах. Поручик Калинин продолжал служить в Отдельном корпусе жандармов; его дальнейшая служебная карьера мне не известна. Впрочем, он, может быть, исправился — не знаю.

Во всяком случае, очевидно, что «поручики Калинины» переходили на службу в Отдельный корпус жандармов для целей, ничего общего с задачами этого Корпуса не имеющими. Я не хочу этим сказать, что такие поручики поступали в Отдельный корпус жандармов с определёнными целями подрыва жандармской службы. Нет, их стремления ограничивались желанием устроиться на лёгкой службе, и они быстро превращались в ненужный и вредный для дела балласт.

Перевод поручика Калинина и прибытие на его место нового адъютанта повлекли за собой для меня лишние недели пребывания на адъютантской должности, пока, наконец, я не засел в своём отведённом для меня служебном кабинете офицера резерва.

Моими сослуживцами по новой должности были в большинстве люди солидные, как по чинам, так и по возрасту. Справа от меня был служебный кабинет генерал-майора Иванова, как я уже отмечал раньше, в прошлом незадачливого начальника Саратовского губернского жандармского управления. Слева был кабинет подполковника Рыковского, вскоре назначенного на должность начальника Харьковского губернского жандармского управления. Два других офицера резерва были академики[76] со значками на груди. И вот среди них оказался, в моём лице, молодой поручик, явно неопытный в деле. Кое-кто из них снисходительно и критически смотрел на меня, давая всевозможные советы, но прежде всего они разгрузили себя, передав мне для производства незаконченные и почему-либо надоевшие им дознания. В то время у каждого офицера резерва при Петербургском жандармском управлении было в производстве от 10 до 15 дознаний. Некоторые из них, особенно по делам, по которым уже не было арестованных, по необходимости залёживались, и вот, с целью их сдать, эти дознания перешли ко мне. Такие залежавшиеся дознания представляли большую неприятность для каждого нового офицера, к которому они попадали для завершения. Надо было ознакомиться внимательно со всем производством, заполнить неизбежные пробелы и сдать дело в таком виде, чтобы наблюдающий за производством дознания товарищ прокурора не вернул его для какого-нибудь дополнения. Такие возвращения указывали на небрежность офицера в производстве дознания или, ещё хуже, на не совсем ясное понимание им задач данного дознания.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});