Боевой гимн - Уильям Форстен

— Но это должны быть настоящие доказательства, а не твои козни, потому что в таком случае умрешь ты.

— Разумеется, мой кар-карт.

Небрежным взмахом руки Гаарк дал понять, что аудиенция окончена.

— Омерзительный тип этот Хинсен, — презрительно бросил Джамул, когда янки вывели из юрты.

— Он меня забавляет, — ответил Гаарк.

— Я все-таки не понимаю, что за игру ты затеял.

— Ганс — это Кин, он его создал. Наблюдая за Гансом, я постигаю Кина. В этом мое преимущество, потому что мой противник ничего не знает обо мне. Может ли Шудер скрывать от меня свои мысли? Если да, то это даст мне пищу для размышлений. Возможно, он в самом деле ничего не замышляет, и уверения начальника моей секретной службы являются ложью, а мои предчувствия свидетельствуют всего лишь о том, что у меня фантазия разыгралась. В это случае я тоже получу ценную информацию — буду знать, что Ганс наконец сломлен. Мне просто любопытно посмотреть, чем все закончится. Зачем вмешиваться в эксперимент, любой исход которого пойдет мне на пользу?

— А что ты все-таки думаешь по поводу дальнейшего развития событий?

Гаарк улыбнулся.

— Ганс совершит попытку побега, и в решающий момент на сцену выступлю я. Он проживет ровно столько, чтобы увидеть, как умирают его жена и ребенок. А я узнаю еще кое-что о пресловутом характере янки.

— Карга возвращается! — донесся сверху тревожный голос одного из людей Кетсваны, и Григорий весь заледенел.

Они рыли подземный ход пять дней и, согласно утренним замерам, находились уже в семи футах по ту сторону лагерной стены. Григорий бросил предупреждающий взгляд на своего напарника, распластавшегося на земле позади него, и тот моментально затушил все светильники, кроме одного. С приближением бантага заговорщикам пришлось остановить работу насоса, и через несколько минут находившиеся в тоннеле люди просто задохнулись бы. Загасив светильники, они уменьшили расход кислорода.

Григорий никогда никому не говорил о своей боязни замкнутого пространства. Ободряющий свист свежего воздуха, поступавшего вниз из деревянного воздуховода, прекратился, и ему опять стало страшно. Запах сырой глины сводил Григория с ума, ему казалось, что он лежит в могиле. Он, не отрываясь, смотрел на мерцающее пламя единственного светильника, пытаясь совладать со своими чувствами.

«Скоро я буду дома, скоро я буду дома», — стучало у него в мозгу.

Дом… При этой мысли у него вдруг заныло в груди.

«Я ведь наверняка уже четыре года как числюсь в списках погибших. А моя жена? Она ведь могла…» В ночь перед тем, как он получил приказ отправиться на южную границу, жена сказала Григорию, что ждет ребенка. Сейчас его дочке уже почти четыре. Что она скажет, увидев папу? Почему-то он всегда был уверен, что у него родилась дочка. В своих мечтах Григорий видел, как она, смеясь и радостно пища, бежит ему навстречу.

На его глаза навернулись слезы, и Григорий порадовался, что в тоннеле так темно. Может, она теперь зовет папой кого-нибудь другого? Он бы не стал ни в чем обвинять Соню. В конце концов, Григорий был мертв. Но если он вернется домой и обнаружит, что его жена вышла замуж за другого, что тогда?

Жена. Он помнил все мельчайшие подробности их встреч, те безумства страсти, которым они предавались еще до того, как он пошел на поклон к ее родителям. Неужели она испытывает сейчас такое же чувство к кому-то другому? Он отогнал от себя эти мысли. «Думай о чем-нибудь другом, о чем угодно. В соседнем бараке живет зеленоглазая чинская девушка, которая всегда так смотрит на меня… Нет, я дал обет».

Его лицо обдало порывом холодного воздуха. Насос снова заработал, значит, пора было опять приниматься за дело. Григорий оглянулся и посмотрел на Васгу, своего напарника.

— С тобой все в порядке? — спросил у него карфагенянин.

— Ну да, конечно. А почему ты спрашиваешь?

Васга деликатно отвел глаза в сторону, и Григорий вдруг осознал, что дорожки от слез, должно быть, заметно выделяются на его измазанном грязью лице.

Пробурчав себе под нос проклятие, суздалец взялся за кирку.

— Как прошла сегодняшняя встреча с депутатами?

Эндрю яростно швырнул свой кожаный портфель на стул возле двери и лишь громадным усилием воли сдержал рвущиеся с языка ругательства. Мэдисон, Авраам и Ганс мгновенно облепили его: мальчики обхватили отца за ноги, а Мэдди сомкнула руки у него на поясе.

— Это был просто кошмар! А что у тебя?

Эндрю сел на диван в гостиной, посадил маленького Ганса себе на колени и заставил себя внимательно выслушать душераздирающий рассказ Мэдди об опасных приключениях ее куклы в саду.

Наконец, к его немалому облегчению, в дверях появилась Кэтлин с чашкой чая. Вслед за ней в гостиную вошла Надя, их русская няня, которая сразу же обратила внимание на изможденное лицо Эндрю и быстро увела детей в кухню.

— Расскажи-ка мне что-нибудь хорошее, — попросил жену Эндрю.

— Эмил достиг больших успехов в разработке своей теории «зимиков».

Эндрю вопросительно поднял бровь.

— Так он называет микроорганизмы, вызывающие болезни. По имени Зиммельвайса, его учителя.

— Сомневаюсь, чтобы тому понравилось, что его именем назвали какую-то заразу.

— Ты не прав, в медицинском мире это считается большой честью. Эмил считает, что ему удалось найти лекарство от бешенства. Помнишь, я рассказывала тебе о маленькой девочке, которую укусила бешеная кошка. Так вот, она выздоравливает. Если выводы Эмила подтвердятся, мы сможем создать лекарства от множества болезней. Первыми по списку идут тиф и чахотка. Завтра об этом будет статья в «Гейтс уикли».

Эндрю попытался разделить воодушевление Кэтлин. Еще на Земле Эмил настаивал на строжайшем соблюдении норм санитарии и внимательно следил за источниками воды, благодаря чему в 35-м Мэнском почти не было случаев заражения тифом. Если он найдет лекарство от тифа, это станет замечательным открытием, но сейчас Эндрю был настолько вымотан сенатскими слушаниями, что у него просто не было сил порадоваться за друга.

— Теперь ты говори, — лукаво улыбнулась Кэтлин. — Как правило, беседа ведется следующим образом: один спрашивает, а другой отвечает. Потом настает очередь второго собеседника задавать вопрос, а первого — давать на него ответ.

Эндрю в тысячный раз возблагодарил Господа за то, что ему досталась такая чудесная жена, которая продолжала любить его, несмотря на то что он месяцами отсутствовал, часто бывал напряжен и молчалив и постоянно задерживался на работе, иногда до рассвета.

— Извини меня, — вздохнул он. — Но эти чертовы дураки не видят дальше собственного носа.

Кэтлин укоризненно взглянула на него и выразительно кивнула в сторону закрытой двери на кухню, где сидели дети.

— Раз уж их папочка солдат, то пусть привыкают к ругани, — начал выкручиваться Эндрю.

— Он еще и университетский профессор, так что они не будут привыкать к ругани, — с нажимом произнесла Кэтлин.

— Ладно, ладно, — сдался Эндрю. — Извини.

— Рассказывай.

— Да все из-за этого дирижабля. Некоторые сенаторы настаивают на полномасштабном расследовании. Они понимают, что ничего не могут сделать с Фергюсоном, потому что я уволил его из армии по состоянию здоровья, но Пэту с Готорном придется несладко.

— Что им грозит?

— Увольнение со службы в связи с растратой фондов. Отчасти вся эта каша заварилась из-за того, что Винсент является зятем президента, и оппозиция хочет подорвать авторитет Калина. Боже мой, Кэтлин, ведь речь идет о двух моих лучших офицерах! Их потеря нанесет колоссальный ущерб армии. Где мне взять хорошо обученных командиров? Я же не волшебник, чтобы вытаскивать их из шляпы. В последней войне мы лишились почти половины командного состава. У меня есть неплохие молодые парни, из которых вышли отличные полковники и бригадные генералы, но чтобы командовать корпусом, а тем более армией, надо учиться годами.

— Винсент ничему не учился.

— Он уникум, вроде генерала Шеридана. Это у него врожденное.

— Так что ты сказал Сенату?

— Я дал им понять, что, если они будут настаивать на увольнении Пэта и Винсента, я откажусь удовлетворить их требование.

— Ты не можешь так поступить, — покачала головой Кэтлин. — Вспомни, ты сам всегда говорил, что армия должна подчиняться гражданскому правительству. Я полностью одобряю то, что сделали эти два дурня, но они в самом деле не имели на это права.

— Да знаю я. Я не сказал прямо, что не выполню этот приказ. Но я заявил, что в этом случае мне не останется ничего другого, как подать в отставку.

— А они что?

— О, тут началась такая буча! Почти каждый из сенаторов воевал, кое-кто из них служили в регулярных войсках на передовой. Они все за меня, но есть целая группа из бывших бояр и римских аристократов, которые увидели сейчас шанс захватить власть. Мы избавились от ига орды, и, по их мнению, пришла пора вернуться к правильному порядку вещей и восстановить их права. У них была власть. Они потеряли ее, но так и не смирились с тем фактом, что произошла настоящая революция.