Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Расплатившись, он постоял, ожидая, когда таксист отъедет и скроется за поворотом на Тверской, и лишь после этого повернулся к Анастасии. Она все видела, все замечала.
— Уехал, — сказала она.
Почти сто метров не доехал таксист до их дома, и эти сто метров Евлентьев тащил на себе два чемодана, достаточно тяжелых. Проходя мимо мастерской Варламова, Евлентьев заметил, что окно светится, рамы чуть приоткрыты, изнутри слышался приглушенный хохот. Похоже, Зою снова посетили представители высшего разума, и она бесхитростно делилась впечатлениями.
— Зайдешь? — спросила Анастасия.
— Позже.
— Опоздаешь на самое интересное.
— Они для меня все снова повторят, — усмехнулся Евлентьев. — Подробностей будет еще больше.
Самохин позвонил в сентябре, в самом начале месяца. Уже чувствовалось приближение осени, но погода стояла теплая, жаркая, хотя утренняя прохлада время от времени напоминала, что лето позади. Н тротуарах шелестели опавшие листья, отменяли летние электрички, в них уже не было надобности.
Звонок Самохина и встревожил Евлентьева, и обрадовал его — кончились деньги. Он и сам не мог этого не заметить в себе — обрадовался. Несильно, н явно, но промелькнуло что-то в душе не то светлое, не то теплое.
— Наконец-то, — сказала Анастасия.
Для нее это было избавлением от ежедневного ожидания. Если она и не обрадовалась звонку, то ощутила хотя бы облегчение. Если объявился Самохин, значит, кончилась эта томительная, тягостная неизвестность.
— Ты будешь вести себя грамотно? — спросила Анастасия. — Мудро?
— Знаешь, чем отличается умный человек от мудрого? Умный человек может выкрутиться из любых трудностей, в которые только его угораздит попасть.
— А мудрый?
— Мудрый в них не попадает. Поэтому вести себя мудро уже не смогу, я уже попал в некоторое деликатное положение.
— Тогда выкручивайся. — Анастасия сидела по своему обыкновению в кресле, забравшись в него с ногами, в отведенной в сторону руке Держала длинную сигарету, с кончика которой поднималась тонкая струйка дыма. С экрана ей опять предлагали что-то есть, что-то пить, чем-то мазаться, запихивать в себя какие-то тампоны и приобщаться таким образом к жизни высокой и достойной, к жизни, которой наслаждается весь демократический мир. Но звук был выключен, и надсадных голосов зазывал она не слышала.
— Скорее всего мне придется просто подтвердить факт своего существования, не больше.
— Возможно... Московская криминальная жизнь к осени становится более насыщенной, интересной, богатой событиями яркими и неожиданными. Тебе не кажется?
— Прекрасная погода, не правда ли? — улыбнулся Евлентьев и, наклонив голову Анастасии, поцеловал ее в ямку у затылка. Коктебельский загар все еще держался, и Евлентьев вдруг неожиданно остро этому обрадовался. И тому, что загар держался, и тому, что он увидел это.
— Если разбогатеешь, загляни в гастроном, ладно? — Анастасия внимательно смотрела на жующую морду, снятую на фоне громадного плаката. — «Почувствуй вкус Америки».
— Загляну, — и Евлентьев вышел.
Машина стояла во дворе на обычном месте. За лето она пропылилась, к крыше прилипли желтые листья кленов, но колеса были в порядке, их не пришлось даже подкачивать. Через пять минут он был на Савеловском вокзале, в длинном ряду машин. Летние ромашки и гладиолусы у торговок сменились осенними астрами, и, освещенные прямым солнцем, они полыхали фиолетово-розовым светом. Астры стояли громадными букетами в ведрах с водой, и Евлентьев поймал себя на том, что ему нестерпимо хочется купить целое такое вот ведро и поставить его посредине стола или на подоконнике. От цветов исходила какая-то встревоженность.
— Привет, старик! — сказал Самохин, падая на переднее сиденье. — Рад тебя видеть в добром здравии, молодым, загорелым, красивым. Тебя, наверное, женщины любят?
— В меру, — ответил Евлентьев, пожимая руку приятеля. — Но постоянно.
— О, меня любят иначе... Чрезвычайно редко, но с какой-то осатанелостью, представляешь?
— Представить могу... Но не более того.
— Получается, что мы с тобой на эти дела тратим одинаковое количество энергии.
— Я не трачу, я потребляю, — поправил Евлентьев.
— Это хорошо, это прекрасно, это замечательно, — зачастил Самохин, думая о чем-то своем. С ним это бывало — когда он слишком уж отвлекался мысленно, то, чтобы не терять нить разговора, несколько раз повторял одни и те же слова. — Я рад, что увидел тебя, что ты смог наконец уделить мне немного внимания.
— Ты сам запретил мне возникать.
— Пора тебе, старик, возникнуть, пора. Час пробил.
— Что-нибудь случилось? — спросил Евлентьев без интереса. Спросил только для того, чтобы заполнить паузу. Он уже знал, что наверняка что-то произошло, если уж Самохин появился, просто так он не появлялся.
— Как всегда, старик, как всегда... Жизнь течет, но ничего в ней не меняется. Вертимся, суетимся, дергаемся. И возникает единственное желание — чтобы побыстрее все это закончилось.
— Где загорал? — спросил Евлентьев и невольно, без умысла дал понять Самохину, что стенания его и жалобы нисколько его не трогают, более того, он их даже не слышит.
— В теплых местах, в жарких странах...
— Коммерческая тайна?
— Да какая тайна, Господи!
— Но об этом лучше не говорить?
— Испания, старик, южная Испания, — несмотря на некоторую нервность в поведении, Самохин действительно выглядел отдохнувшим, загар его был посвежее, потемнее, чем у Евлентьева, еще с бронзовым отливом, из чего можно было заключить, что вернулся он из Испании совсем недавно. — Я вот подумал... Плохо я живу... Очень плохо.
— Денег не хватает?
— Денег, старик, у меня пока хватает, — холодно произнес Самохин. — Иногда даже с ближними делюсь. Но наступает момент, когда деньги не открывают новые возможности, а закрывают их. Я уже не могу кое-чего себе позволить, не могу кое-где появиться, не могу тому, другому, третьему позвонить... На каком-то этапе, старик, деньги превращаются в частокол который держит тебя внутри, и ты уже не смеешь высунуть нос наружу.
— Похоже, мне здорово повезло, что я не имею столько денег, — усмехнулся Евлентьев.
— Может быть, старик, может быть... Не смейся. Кто смеется, тому не минется, есть такие мудрые слова. Кстати, а деньги у тебя вообще есть какие-нибудь? На жизнь?
— Трудный вопрос, — опять усмехнулся Евлентьев. — Не знаю даже, что и сказать...
— Скажи — да. Или скажи — нет. Мы с тобой достаточно давно, достаточно хорошо знаем друг друга, прошли через кое-какие испытания, выдержали их... Мы уже имеем право употреблять эти слова — да и нет. Не все могут решиться на это, не у всех кишка достаточно прочна. Есть у тебя деньги или нет, меня это не должно касаться. Я взялся платить тебе миллион в месяц и обязан это делать.
Прошло три месяца с нашей последней встречи? Вот тебе три миллиона, — Самохин вытащил пачку стотысячных купюр, не на колено положил, как обычно это делал, а протянул Евлентьеву. И тот вынужден был деньги взять. Из рук в руки. И почувствовал, остро почувствовал, что такая выдача больше его связывает, к большему обязывает не с собственной коленки подобрал, взял деньги, протянутые Самохиным. Поколебавшись, Евлентьев сложил пачку пополам и сунул в карман куртки.
— Где загорал? — спросил Самохин, подводя черту под прежним разговором.
— Коктебель.
— Тоже Испания?
— Крым. Россия.
— Но Крым — это Украина? — удивился Самохин.
— Нет, Крым — это Россия.
— Ну ладно... Не будем вникать в дела, в которых мы с тобой не можем ничего изменить. Вникнем лучше в те дела, где мы можем кое-что исправить и улучшить.
— Что-то намечается? — прямо спросил Евлентьев, чтобы сократить затянувшуюся вступительную часть разговора.
— Скорее что-то заканчивается. Начало было давно, радужное многообещающее начало. Теперь дело идет к концу.
— Опять будем палить по окнам?
— С этим покончено. Я уже говорил, чтодальба по окнам стоит тысячу долларов...
— Но ты дал полторы.
— Впереди было лето, твоя красавица мечтала о море...
— Она не мечтала о море, — поправил Евлентьев, почувствовав, что Самохин начинает напирать, давить и злиться. Он всегда злился, когда его охватывала беспомощность.
— Но оно ей не помешало, — жестко сказал Самохин. — Оно и тебе не помешало.
Кроме того, как я сказал еще весной, новичков надо заинтересовывать, соблазнять и ублажать. Ты не возражал. И деньги взял. Согласись, в каком-то смысле это был аванс.
— Я прекрасно все понял. Гена. Говори, не тяни кота за хвост... Что там у тебя приготовлено на сегодня?
— Хорошо, ты облегчаешь мою задачу...
— И делаю это сознательно, — спокойно, негромко сказал Евлентьев, неотрывно глядя на астры, стоящие в цинковых ведрах. Чтобы цветы не высыхали на солнце, торговки кое-где накрывали их влажной марлей. Но и сквозь марлю пробивалось фиолетовое свечение, оно было видно даже на расстоянии, даже сквозь запыленное стекло машины.
- Смерть президента - Виктор Пронин - Криминальный детектив
- Очи черные. Легенда преступного мира - Виктория Руссо - Криминальный детектив
- Неизвестный - Мари Юнгстедт - Криминальный детектив
- Темные изумрудные волны - Федор Московцев - Криминальный детектив
- Грязные игры - Фридрих Незнанский - Криминальный детектив
- Джентельмен удачи - Алексей Макеев - Криминальный детектив
- Темные изумрудные волны - Федор Московцев - Криминальный детектив
- MKAD 2008 - Антон Некрасов - Криминальный детектив
- Лихая гастроль - Евгений Сухов - Криминальный детектив
- Лесная нимфа - Елена Арсеньева - Криминальный детектив