Древний Рим - Сергей Утченко

При вынесении решения народного собрания считалось, что каждая триба в целом имеет один голос. Таким образом, принятым считалось то предложение, за которое высказывалось большинство триб.

Теперь стало ясно, что независимо от результатов подсчёта голосов в последних пятнадцати трибах предложение народного трибуна Манцина будет утверждено народным собранием и станет законом. Граждане начали расходиться с форума. Почти все были довольны результатами голосования, и только среди небольших групп нобилей и их сторонников слышался ропот. Особенно негодовал стройный юноша в изысканной одежде.

— То ли дело было раньше! — ораторствовал он. — Сенат и консулы вносили предложения, а народ послушно их утверждал. Теперь не так. Чернь совсем распоясалась! Опять народное собрание нарушило постановление сената. Так дело может зайти далеко! Марий только и думает о том, как насолить нобилям. Говорят, он задумал принимать в армию бедноту, не имеющую никакого имущества и готовую за деньги служить кому угодно. Пора положить конец его необузданной наглости, иначе республика погибнет.

— Как знать? — возражал ему шедший с ним рядом аристократ в сенаторской одежде. — Не так уже страшен этот Марий. Он ведь связался с народом только потому, что знать не желает принять его в свою среду. Зависть и честолюбие сделали его вождём демократов; честолюбие и корыстолюбие могут заставить его перейти на нашу сторону. А наёмная — армия, которую он, по слухам, собирается создать, может помочь нам обуздать чернь, особенно если эта армия окажется в наших руках. Народ у нас в Риме никогда не имел власти и иметь не будет. В крайнем случае, если Марий не образумится, найдётся и среди нас хороший полководец, который, опираясь на эту армию наёмников, сумеет установить порядок в республике. Для нас лучше диктатор, чем господство черни!

Юноша почтительно молчал, слушая слова старого сенатора…

Диктатор Сулла

— Отец, отец, что это такое? — закричал своим звонким голосом маленький Публий.

— Разве ты не видишь — гробница, — отвечал ему отец.

— А почему здесь гробница? Ведь здесь не кладбище, — снова спросил Публий…

Гай Муций со своим маленьким сыном Публием приехали в Рим из деревушки на юге Лация, где они жили. Публий ни разу ещё не был в Риме и упросил отца взять его с собой, чтобы, посмотреть столицу. Всё утро они ходили по городу, а теперь пришли осматривать Марсово поле.

Это было вовсе не поле, каким его обычно представляют; поле только по названию, так как большая часть его была застроена зданиями. В южной части Марсова поля находился цирк. Рядом стоял знаменитый храм богини войны Беллоны. В этом храме в торжественные дни триумфов заседал римский сенат, когда чествовал полководцев — победителей. В другой части поля находился древний алтарь бога войны Марса; большое здание курии Помпея, огороженное место, так называемый «овечий закут» для народных собраний, ещё ряд храмов. Публий с отцом уже осмотрели большую часть этих зданий и теперь подошли к большой отделанной мрамором гробнице. Публий умел читать и, подойдя вплотную к гробнице, прочитал начертанную на ней надпись: «Луций Корнелий Сулла. Никто не сделал так много добра своим друзьям и так много зла своим врагам».

— Отец, — сказал Публий, — этого Суллу, верно, очень любили его друзья, если он сделал им так много добра.

— Суллу любили!? Не очень — то его любили, — отвечал сыну Гай Муций. — Страшный это был человек!

— А почему его гробница здесь, на Марсовом поле? — повторил свой вопрос Публий.

— Потому, — отвечал отец, — что ему всё было можно. Никто не решался ему перечить. Захотел, чтобы его тут похоронили, вот и похоронили. Ты попроси дедушку рассказать тебе про Суллу. Он должен хорошо его помнить.

Когда через два дня они вернулись домой и вся семья собралась к ужину, Публий вспомнил слова отца и обратился к своему деду Квинту.

— Дедушка, ты помнишь Суллу? Расскажи нам про него.

… Ещё бы старый Квинт не помнил диктатора Суллу! Как и многие пожилые люди, он гораздо лучше помнил то, что довелось ему пережить в молодые годы, чем свою последующую жизнь. Вопрос внука сразу же воскресил в памяти старика холодные голубые глаза диктатора с пронизывающим взглядом, его бледное, покрытое пятнами лицо. Не хуже помнил он и Мария, злейшего врага и соперника Суллы.

В те далёкие годы, когда старый Квинт был ещё мальчиком, его отец был вынужден продать свой заложенный и перезаложенный участок земли в Кампании богатому соседу и переселиться с семьёй в столицу. Тяжело им жилось в первое время после переезда в Рим. Единственным источником существования семьи были подачки римских богачей, перепадавшие его отцу в дни выборов. Но потом Марий, сделавшись консулом, провёл закон, по которому на военную службу стали брать и неимущих граждан. Отец Квинта сразу же завербовался в один из легионов и уехал воевать в Африку, а затем в другие провинции.

Что и говорить, нелегка и опасна была жизнь солдата. Зато каждый раз, как отец Квинта приезжал домой на побывку, он привозил с собой деньги и ценные вещи, а однажды привёз с собой трёх рабов — фракийцев, которых потом удалось выгодно продать. Семья их теперь перестала нуждаться, хотя жили они по — прежнему не в своём доме, а в наёмной тесной квартире. Во время одной из своих побывок отец как — то даже завёл разговор с матерью: «А недурно бы нам снова обзавестись землицей в Кампании или каком — либо другом месте. Марий обещал провести закон о наделении всех его старых солдат участками земли».

Мечтам этим, однако, не суждено было исполниться. Некоторые из солдат Мария действительно получили участки земли, но отца Квинта в это время в Риме не было. Вместе со своим легионом он находился в провинции Азии. А потом наступило тревожное время. Италики потребовали уравнения в правах с гражданами Рима и восстали. Вся Италия стала тогда ареной ожесточённой войны. Отец Квинта за всё это время приезжал в Рим только один раз. Был он в эту побывку мрачен и неразговорчив.

Между тем Квинту исполнилось 17 лет. Его записали в трибу по месту жительства и в центурию пролетариев, потому что земли у них не было. Квинт, таким образом, стал римским гражданином. Он хорошо помнит этот день. Под вечер у них собралось несколько соседей, чтобы отпраздновать торжественное событие. Мать поставила на стол угощение: большой кувшин вина, овечий сыр, рыбу, маслины. В это время раздался стук в дверь. Мать открыла — и в комнату вошёл отец. Боги, в каком он был виде! Левая, обвязанная тряпкой рука повисла вдоль тела, как плеть. Лоб пересечён свежим шрамом. Одежда разорвана и в пыли. Нит когда ещё он не возвращался домой таким.

Все поднялись ему навстречу. Посыпались вопросы.

— Досталось тебе, видно, в сражении! — воскликнул один из гостей.

— Нет, не в сражении, — мрачно ответил отец.

Позже он рассказал о том, что понтийский царь Митридат, Заключив союз с царём Армении, перешёл со своим войском границу римской провинции Азии и поднял восстание. Всюду, где бы ни появлялся Митридат, навстречу ему высылались послы и местные жители в праздничных одеждах толпами его приветствовали, как своего освободителя.

— Ну, а вы — то что же? Как вы поступили? — воскликнула мать.

— Ну, что мы могли сделать? — отвечал отец. — Наши римские откупщики уже достаточно там поработали. Местные жители ненавидели нас. Поэтому как только они прослышали о Митридате, наш лагерь окружила разъярённая толпа. Мы и опомниться не успели, как они ворвались за частокол и поубивали всех, кто не успел убежать. Тогда — то мне и раздробили камнем локоть на левой руке и поранили голову. Да что я, простой солдат! Схватили и нашего консула Мания Аквилия; схватили и выдали Митридату. А Митридат — велел его провести пешком через всю Малую Азию. Всю дорогу его стегали кнутом и заставляли выкрикивать своё имя и звание. Когда же, наконец, его привели в город Пергам, Митридат приказал расплавить золото и влить ему в глотку, чтобы все видели, как нужно насыщать непомерную жадность римлян к золоту. Так он и умер в страшных мучениях под улюлюканье толпы. Мало этого. Когда Митридат вступил в город Эфес, он разослал по всем другим городам особый указ. По этому указу хватали и убивали всех находившихся в Малой Азии римлян: и мужчин, и женщин, и малых детей. В один день их было перебито больше восьмидесяти тысяч. Все, кто остались, бежали в Италию. Вот и я тоже…

На другой день все в Риме уже знали о восстании Митридата на Востоке. Только об этом и было разговоров. Никто не сомневался, что это восстание будет быстро подавлено. Нужно только послать туда хорошую армию. Не поможет тогда Митридату ни его союз с армянским царём, ни то, что его сторону приняла большая часть городов Греции. Но кто возглавит эту армию? У всех на устах было два имени: Марий и Сулла.