Созданные для любви - Барбара Делински

— Джинни была в своем репертуаре — занималась собственными делами, словно ничего не произошло.

— Она купила нам раскраски — три совершенно одинаковые раскраски для троих детей разного возраста с разными интересами. Помню, как она сидела в кресле, которое всегда стояло в углу ее спальни, и обнимала Лиа.

— Тебя она тоже обнимала, — вставила Кэролайн.

— Нет, не меня, только Лиа.

Однако Кэролайн помнила это очень отчетливо, так же как помнила свою обиду.

—Она обнимала Лиа и тебя, я помню. Когда я отказалась взять раскраску, она достала с нижной полки номер «Нэшнл джиографик» и дала мне. Сказала, что мне будет интересно его посмотреть. Мне действительно было интересно, но хотела-то я другого.

Анетт повернулась к сестре:

—Нам всем нужна была она сама, но, как всегда, ее внужный момент не было. А если даже она была с нами, то не всей душой. Мать делала все правильно: могла подойти поправить одеяло, погладить по головке или потрепать по щечке, посидеть рядом — совсем немного, сказать то, что полагается в таких случаях, но я никогда не чувствовала, что она по-настоящему переживает из-за моей болезни. Она относилась к моей болезни пренебрежительно, говорила; «Не ты первая болеешь ветрянкой и не ты последняя». Ничто не казалось ей экстраординарным, события шли размеренной чередой и… все было бежевым.

Кэролайн понимала, что Анетт имеет в виду. Джинни не любила ничего яркого — красного, лилового или оранжевого, лишь изредка среди одежды, например, могло попасться что-нибудь серовато-коричневое или цвета слоновой кости, в крайнем случае — розовое или светло-зеленое, но нормой считался спокойный нейтральный бежевый.

— Я хотела, чтобы она мне посочувствовала, — продолжала Анетт, — может, даже немножко всплакнула, чтобы у нее тоже что-нибудь зачесалось, потому что чесалось у меня.

— Джинни никогда не проявляла эмоций.

— Она их никогда не испытывала. Казалось, она составила для себя список вещей, которые полагается делать матерям, и делала все из этого списка только потому, что так положено, потому что этого от нее ждали, а потом вычеркивала соответствующую строчку: дело сделано, обязанность выполнена. Она никогда не выходила за рамки чувства долга и, уж конечно, никогда не ставила себя на наше место. Я же все время это делаю, я все переживаю вместе со своими детьми. Значит, по-твоему, если я беспокоюсь из-за самочувствия Томаса, это неправильно?

Кэролайн так не считала, по ее мнению, Анетт совершенно точно оценила Джинни как мать, даже если она сама несколько перегибает палку в другую сторону.

— Твое участие достойно восхищения, но это еще не повод сломя голову мчаться домой. О Томасе могут позаботиться и другие, он знает, что ты о нем думаешь и переживаешь за него, ведь так было всегда. Он не сомневается, что, если бы не эта история с новым домом Джинни, ты была бы с ним и сейчас.

— Да, я знаю.

— Любовь к матери — самое прочное чувство из всех. Можно любить мать, даже если по-человечески она тебе не нравится. Работая в округе, я достаточно насмотрелась на несчастных, забитых детей, которым надо было бежать от своих матерей куда глаза глядят, но они не убегали. Они оставались с матерями.

— Думаю, любовь не единственная причина.

— Не единственная, но самая сильная. В детстве ты еще не можешь дать название своему чувству; став подростком, начинаешь против него бунтовать, а позже, когда наконец уходишь из родительского дома, думаешь, что перерос его. Но это не так. Можно делать вид, будто любовь к матери — это всего лишь слова, но когда после долгой разлуки встречаешь мать, то вдруг замечаешь, что у нее прибавилось морщин, на руках выступили старческие пигментные пятна. И тебя это волнует. Потом ты получаешь письмо, где она пишет, что ей исполняется семьдесят, и ты понимаешь, что больше не можешь притворяться. Все-таки ты что-то чувствуешь, и это «что-то» живет в тебе, как страх.

Анетт тихо продолжила мысль сестры:

—Поэтому ты берешь билеты, которые она прислала, и используешь их по назначению, хотя тебе совершенно не хочется этого делать.

Кэролайн благодарно улыбнулась сестре, радуясь, что хотя бы в этом вопросе они настроены на одну волну. Затем впереди показался городок, и она снова посвятила все внимание дороге.

Вдоль главной улицы городка выстроились магазины, торгующие продуктами, лекарствами, книгами, скобяными изделиями, почтовыми марками. Анетт пожелала купить сувениры детям, и Кэролайн высадила ее возле универмага, а сама поехала дальше. Свернув за угол, она оказалась на набережной. Здесь, между рыбацкими домиками и магазинчиками снастей, расположились картинные галереи, одновременно служившие художникам мастерскими. Кэролайн насчитала их четыре, хотя старый рыбак, у которого она спросила дорогу, уверял, что дальше есть еще.

Выбрав одну наугад, Кэролайн толкнула покоробившуюся деревянную дверь, шагнула вперед и чуть не упала: пол оказался на два дюйма ниже уровня порога.

—Смотрите под ноги, — запоздало предупредил мужской голос.

Если бы дело происходило в Чикаго, Кэролайн поинтересовалась бы, почему на двери не висит табличка с предостережением, и предупредила, что в случае травмы пострадавший может привлечь хозяев к суду. Но дело было в Даунли, в более чистом и невинном мире, поэтому она промолчала и просто огляделась.

Экспозицию галереи составляли картины, развешанные по грубо обструганным дощатым стенам, причем под каждой картиной на полу стояло еще несколько других, просто прислоненных к стене. Кэролайн увидела пейзажи, морские виды и натюрморты. Все работы поражали колоритом.

— Ищете что-нибудь интересное? — спросил тот же голос.

— Может быть. Я пойму, когда увижу.

Возможно, она уже нашла то, что искала. Ее взгляд выделил одно из полотен, висевших на стене, и все время возвращался к нему. Это было выполненное в довольно свободной манере изображение цветочного луга, причем краски цветов повторяли цвета моря. Она уже представляла, как этот пейзаж будет смотреться на стене в холле у Джинни.

— Вы у нас проездом?

— Не совсем так, я приехала на две недели, — ответила Кэролайн, все еще глядя на картину. Повернувшись, она увидела перед собой бородатого мужчину лет пятидесяти, в синих джинсах и заляпанной красками футболке.

Кэролайн протянула ему руку.

—Кэролайн Сент-Клер, моя мать — новая владелица Старз-Энд.

Художник пожал ей руку, но после некоторой заминки. По-видимому, он не привык здороваться за руку, особенно с женщинами. Однако в его глазах читалось любопытство.

—Джек Айви. Так вы дочь новой хозяйки? Кэролайн кивнула: