Полководцы Древней Руси - Андрей Сахаров

В союзе с русскими император Никифор Фока увидел возможность тройной игры, столь привлекательной для византийской дипломатии: увести опасного князя на Дунай, подальше от херсонской фемы, жемчужины императорской короны; столкнуть лбами две самые опасные для Византии державы — Русь и Болгарию, чтобы они взаимно обессилели в войне; направить печенегов на Русь, покинутую войском и беззащитную, а самому тем временем прибрать к рукам Болгарию.

Если бы мог предвидеть хитроумный Никифор Фока, к каким неожиданным и губительным для империи последствиям приведет эта игра, он без промедления отдал бы Калокира в руки палачей, а не осыпал милостями. Если бы он мог тогда проникнуть в тайные планы коварного херсонца, замыслившего взойти на императорский троп и избравшего средством достижения своей вероломной цели русские мечи…

Но человеку, даже вознесенному на вершину власти, не дано заглянуть в грядущее. Грядущее скрыто непроницаемой завесой еще не прожитых дней, недель, месяцев, лет. Даже оракулы угадывают будущее лишь в тех редких случаях, когда боги соизволят проявить к ним свою капризную милость…

Посол Калокир, осчастливленный высшим титулом патриция и обедом в личных покоях императора, отплыл в Киев на быстроходной триере. В дубовом сундуке с секретными замками он повез князю Святославу 15 центинариев золота. Это золото было малой частью будущего вознаграждения, которое Калокир должен был обещать руссам от имени императора Никифора Фоки. Еще большее богатство Калокир намеревался посулить от своего имени, если исполнится задуманное…

2

Русские вельможи-бояре оказались крайне недоверчивыми и скрытными людьми. По их бородатым лицам невозможно было определить, довольны ли они богатыми дарами императора, не говоря уже о том, с пониманием или неодобрением они отнеслись к предложению союза против болгарского царя.

Архонтесса Ольга, которая после неоднократных просьб посла Калокира соизволила принять его в своем деревянном дворце в крепости Вышгород, тоже не пожелала внести ясность в намерения руссов. Она вежливо справилась о здоровье императора Никифора Фоки, выразила радость по поводу его побед в Сирии над арабами, показав тем самым осведомленность в византийских делах, и отпустила посла. Связки дорогих мехов, присланных Калокиру после приема у архонтессы, явились слабым утешением. Калокир ждал безотлагательных действий, промедление казалось ему чудовищной несправедливостью. Стоило ли тратить столько усилий, чтобы склонить императора Фоку к союзу с руссами, если теперь он, патриций и опытный политик, привыкший заранее предугадывать каждый шаг, вынужден долгие недели томиться в ожидании? Да и не с грубыми русскими вельможами, и даже не с привлекательной, несмотря на преклонный возраст, архонтессой Ольгой он приехал разговаривать, а с князем Святославом…

Но Святослава в Киеве не было. Прошлым летом он снова ушел с войском в землю вятичей, вознамерившихся было отколоться от его державы, и будто растворился в лесах. Потом бояре сказали Калокиру, что князь, покорив вятичей, отправился в обычный зимний объезд своих владений, который у руссов называется «полюдье». Оставалось только ждать, пока князь закончит свою поездку или пожелает прервать ее ради встречи с византийским послом. Но когда это будет?

Скучные зимние дни, когда за окнами просторного деревянного дома, отведенного греческому посольству, тихо пролетали крупные хлопья снега, скрашивались беседами с русскими воеводами Икмором и Сфенкелом, мужами, достойными уважения за военные подвиги, приличные манеры и звание греческого языка. Рекой лились хмельные русские меда, неторопливо текла под веселый треск поленьев в очаге достойная беседа.

Калокира нисколько не смущало, что русские военачальники настойчиво расспрашивали о войске императора Никифора Фоки, об укреплениях Константинополя и пограничных городов, об огненосном флоте. Наоборот, явный интерес руссов именно к военной силе Византии пробуждал надежды на успех посольства. Так подробно расспрашивают лишь о будущем союзнике. Или… о будущем неприятеле. А не он ли, Калокир, намеревался в конечном итоге столкнуть лбами императора Фоку и князя Святослава, чтобы по дороге, расчищенной для него русскими мечами, взойти па трон? Если все это так, то почему бы не удовлетворить любопытство Икмора и Сфенкела?

А рассказать патриций Калокир мог многое. Византия была единственной страной того времени, где продолжали изучать военную пауку, стратегию и тактику войны, разработанные в прошлом великими полководцами Рима и преданные забвению варварскими вождями.

Тщательно описанное в сочинениях историков и военачальников искусство боя было сильной и одновременно слабой стороной византийской армии. Следуя жестким правилам, до мелочей регламентировавшим движение войска и взаимодействие его частей, можно было избежать случайных поражений, но с такой же долей вероятности упустить победу, если для ее достижения от полководца требовались самостоятельность и риск. Правила ведения войны окостенели в систему догм, сковывавшую инициативу подлинных полководцев, и позволяли посредственностям скрывать свою неспособность. Византийская стратегия предпочитала медлительную войну, в которой все было предусмотрено заранее и не оставалось места для неожиданностей. В такой правильной войне византийское войско было неодолимо, как искусный фехтовальщик, против которого вышел с таким же оружием жалкий погонщик обозных мулов или изломанный непосильным трудом раб. Но если тот же погонщик мулов отбросит непривычный для него меч стратиота[25] и возьмет в руки тяжелую дубину, исход схватки трудно предсказать…

К этой мысли неназойливо, но настойчиво подводил русских военачальников Калокир: с императором можно успешно воевать… Калокир перечислял тяжелые кавалерийские полки императорской гвардии катафрактов: схода, эекувита, арифма, иканата. Говорил о раз навсегда установленной численности пехотной таксиархии: 500 тяжеловооруженных оплитов, 200 копейщиков, 300 стрелков. Предостерегал перед сокрушительной силой трехтысячной турмы, успевшей сомкнуться в глубокую фалангу, но тут же добавлял, что пехота в императорском войске играет второстепенную роль, пехотинцами служит чернь.

— Конница! Конница катафрактов, у которой покрыты броней и всадники и копи! — воодушевленно восклицал Калокир. — Пешие воины лишь поддерживают конницу в бою, охраняют лагерь и стоят караулами в горных проходах. Так всегда было в империи, так всегда и будет!

Русские воеводы слушали с непроницаемыми лицами, и невозможно было понять, насколько интересны им рассказы византийского посла. Но Калокир был уверен, что каждое слово откладывается в их памяти, что русские варвары делают надлежащие выводы из его слов.

Иногда Калокир спохватывался, что рассказы о страшной силе катафракторной конницы могут запугать руссов и отвратить их от войны, и тогда он начинал едко высмеивать ходившие среди варваров слухи о бесчисленности византийского войска. Под рукой у императора обычно оказываются лишь тагмы — отборные войска, расквартированные в столице и ее окрестностях, и император выводит в поход не более 16 таксиархии пехоты и 8–10 тысяч всадников. Остальные войска — фемные — разбросаны по всей обширной империи, и собрать их вместе трудно не только из-за больших расстояний, но и из-за нежелания стратигов фем, полновластных правителей своих областей. Империю раздирают внутренние распри, стратиги поднимают мятежи, удачливые полководцы порой идут войной не на арабов или другие народы, а на Константинополь, чтобы самим взойти на императорский престол.

— Так поступил нынешний император Никифор Фока, — доверительно шептал Калокир и с бесстыдством неверного слуги, обсуждающего за столом в харчевне неблаговидные поступки своего господина, принимался торопливо рассказывать известную всем в Византии историю восшествия на престол Никифора Фоки.

…Возвышение Никифора началось давно, еще при императоре Константине Багрянородном, когда его отец Варда Фока был назначен доместиком схол Востока.[26] Никифор и его брат Лев прославились в битвах с арабами. При императоре Романе,[27] безвольном и сластолюбивом, унизившем себя постыдной для венценосца женитьбой на дочери владельца трактира красавице Анастасии, принявшей новое имя Феофано, — Никифор Фока сменил отца на посту доместика схол Востока, а Лев Фока стал доместиком Запада. В руках братьев оказалась большая часть войск империи, и поэтому, когда умер император Роман, оставив малолетних сыновей Василия и Константина, овдовевшая Феофано вызвала всесильного доместика Никифора в столицу, наградила высшим званием стратига-автократа и отдалась под его защиту. Никифор Фока отбыл в Малую Азию, чтобы завершить войну с арабами. Но вслед за ним полетели отравленные стрелы интриги. Евнух Иосиф Врига, любимец покойного императора, направил письма известным малоазиатским полководцам Иоанну Цимисхию и Роману Куркуасу с предложением убить Никифора или насильно постричь в монахи; за это полководцам были обещаны посты доместиков Востока и Запада. Однако звезда Никифора Фоки стояла высоко. Полководцы не осмелились на измену и обо всем сообщили Никифору. Коварный евнух сам толкнул себя в пропасть. Стратиг-автократ, любимец воинов Никифор Фока объявил себя императором и двинулся к столице. В августе 963 года он торжественно взошел на трон в Золотой палате, а спустя месяц женился на красавице Феофано, унаследовав таким образом и титул, и жену покойного Романа.