Комбинация (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич

— Ты смерти моей хочешь?! — воскликнула Наталья Алексеевна.

— Наташ, надо. Очень. — продолжал настаивать Петр.

— Ты это Дуньке скажи — что надо! А то вон — родила не сына, а дочку. И сам старайся! И не по гулящим девкам, а с женой!

— Ты тоже часть царской семьи!

— Я не хочу идти за него замуж! — настойчиво воскликнула царевна, указывая чашечкой кофе на портрет Фридриха Вильгельма герцога Мекленбургского.

— Я ему уже пообещал!

— Вот пообещал, сам за него и выходи!

— Не дерзи!

— Не дури!

— Ну ты посмотри какие щечки! — подойдя к портрету произнес царь, погладив по рисованной мордашке. — Наливные! Будешь там у него как сыр в масле кататься!

— Ты меня увещеваешь тем, что я голодать не буду? — ошалела Наталья Алексеевна. — В своем ли уме?!

— Да причем тут это?! — разозлился Петр. — Мне нужен союз с Мекленбургом. России он нужен. И только ты в силах в этом помочь. Ну и дом наш поддержать, чтобы не пресекся. Сама видела, как может получится.

— Софья сама дура!

— Да причем тут Софья? А другие наши сестрицы? Тоже сами дуры? Их же вырезали, не моргнув и глазом. Как и племянниц. Оттого и мыслю — надо, чтобы и у тебя дети были. И желательно, чтобы они жили не в России. А то нас тоже так же бояре накрыть могут. Али забыла, как бегала с племянником от заговорщиков? В следующий раз можешь не убежать. Да и я сам из Преображенского посреди ночи убегал. А ведь все могло иначе сложиться и тогда, когда мы малые были, тоже иначе…

— На кой тебе этот Мекленбург сдался? — устало вздохнув, спросила Наталья Алексеевна. Царь задел ее за живое. У них у обоих из-за стрелецкого бунта 1682 года имелась психическая травма и очень болезненная реакция на всякого рода заговорщиков.

— Я пообещал Фридриху Вильгельму поддержать его для предотвращения раздела герцогства. Выдав тебя за него, чтобы был веский повод вмешаться в случае чего. В ответ он пообещал войти в наш с Данией и Саксонией союз.

— Толку то с него? У Мекленбурга сильная армия?

— Не так, чтобы сильная, но она есть. И если объединится с датской и саксонской, то сумеет немало их усилить. Да и вообще для полноты картины нам нужно после только Бранденбург втянуть в союз. Чтобы совершенно окружить шведские земли в Священной Римской Империи и сколотить мощный армейский кулак.

— Так почему же ты меня предлагаешь в жены этому пухлому кабанчику? — махнула Наталья Алексеевна в сторону портрета Фридриха Вильгельма. — А не курфюрсту Бранденбурга?

— А у него уже есть жена и он стар. А его наследнику всего двенадцать лет. Или даже одиннадцать. Не помню уже. Так что вы несколько не схожи.

— Хочешь сказать, что я старая?

— Да. Ты старая дева! Еще немного и тебя никто замуж и не возьмет! Так одна до самой смерти и будешь куковать!

— А ты? Разве меня бросишь? — наигранно надулась царевна.

— Наташа… я брат.

— А… а… а как же театр? А газета?

— Для театра от твоего замужества с герцогом только польза великая будет. — заметил Алексей, присутствовавший на этой семейной встречи и до того молчавший.

— Это еще почему?! — раздраженно спросила царевна.

— Вы вон какую работу с мамой проделали. Построили публичный театр, собрав актеров и репертуар под постоянную его работу. Теперь ты можешь там, у герцога, создать аналогичный. Только с другим репертуаром. И возить его к нам сюда — на выступления. А наш — к себе. Сие зовется культурным обменом. От чего театры только обогатятся и выиграют. Кроме того, через это в германских землях развеются пустые сказки о русских. Хотя бы частью.

— Леша дело говорит, — кивнув, поддержал сына Петр. — Я в Великом посольстве уже палкой хотел бить тех, кто мне задавал глупые вопросы о России. Дескать у нас тут псоглавцы живут и медведи по улицам ходят.

— А газета? — с затаенной надеждой спросила царевна.

— Так тоже самое. Ты выпустишь там свою. Благо, уже знаешь, что делать. Будешь там перепечатывать среди прочего новости из России. А сюда присылать новости оттуда. Кстати, не новостями одними. Через твое влияние мы сможем там распространять всякие брошюрки, знакомящие тех людей с нашей страной. Причем нормально, а не в дурацких издевательствах. Я в этом тебе всячески буду помогать. Да и отец. Ты же станешь по существу главным послом России в германских землях.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Послом… нашли кому это доверить… — покачала головой Наталья.

— А не справишься? — улыбнувшись, спросил царевич. — А если и не справишься, то для журнала искусств нужно будет собирать искать материалы о новинках и интересных делах там — в Европе. И сидя там, это делать проще. Да и там, в Мекленбурге, можно будет издавать такой же журнал, добавляя там и о культурных делах в России. Чтобы потихоньку их приучать к тому, что мы не хуже, а может в чем-то и лучше.

— Это очень важно, — согласился царь.

Наступила пауза.

Наталья Алексеевна внимательно посмотрела на племянника. На его уже привычный немигающий взгляд. Вздрогнула. Словно в бездну какую окунулась. На дно морское. Его холодная, в чем-то даже бесчеловечная рассудительность пугала.

Потом перевела взор на брата. Чуть навыкат глаза выглядели излишне, даже в чем-то болезненно оживленными. Буйными. Даже бешенными. Выдавая до крайности непоседливую натуру. И тоже поежилась немного. Уж она то точно знала о его, такой же, как и у племянника, в чем-то бесчеловечной природе. Он готов был стереть в порошок все, что мешает его мечте. Рядом с ним было очень весело, интересно, но и тяжело. Порой даже отчаянно тяжело.

Скосилась на портрет с жизнерадостным пухлым человеком, который пытался изобразить серьезность. Улыбнулась. По сравнению с этими ее родственничками он выглядел как натурально душка. Во всяком с ним, кажется, действительно будет спокойнее. К великим свершениям, Наталья никогда не стремилась. Да, она во всем поддерживала брата. А теперь и племянника. Но то, как ее они стали последние годы напрягать, втягивая в дела, ей было не по душе…

— Ну хорошо. — наконец произнесла она.

— Ну вот и славно! — воскликнул Петр, бросившись к сестре обниматься.

После чего отец и сын вышли в другую комнату, давая Наталье привести себя в порядок. Посланник Мекленбурга ждал предъявления невесты. Прибыл с Петром и сейчас сидел — пил кофе здесь же, в особняке, но в зале для приемов. И желал взглянуть на «красавицу заморскую».

— Отец, я хотел бы поговорить. — сказал сын, когда они вышли и расселись в ожидании Натальи Алексеевны.

— О чем? — поинтересовался Петр, жестом выпроваживая слуг.

— Обо всей этой историей с тетей. И мамой.

— А мама тут при чем?

— Театр налажен. Здание стоит. Актеры набраны. Управляющий трудится. И участие мамы в нем, равно как и тети теперь чисто символическое. Они, конечно, присматривают, но он живет своей жизнью. И более чем присмотра ничего не требуется. С газетой тоже самое. Она издается и приносит деньги. У меня есть еще кое-какие мысли по поводу ее развития, но это мелочи, которые можно будет решить по ходу дела. Журнал искусств с горем пополам вышел. Чаще чем раз в год вряд ли получится его издавать из-за нехватки материалов, поэтому особо то ни маме, ни тети занятий и не остается. И если с тетей ты нашел как ее занять, то мама…

— А что мама?

— Дурная голова рукам покоя не дает. Если ее не занять каким-то делом, что ей придется по нутру, она вновь станет пытаться из тебя веревки вить. Очень деятельная натура. А оно надо? Я вот не хочу, чтобы вы ругались и уж тем более как-то расходились.

— Не начинай. — буркнул Петр.

— Византийские традиции, которыми тут у нас все пропитано, в случае повторной твоей женитьбы и рождении еще одного мальчика уже от новой жены, поставят крест на моем будущем. Не отравят, так убьют. Али забыл, как Софья Палеолог извела старшего сына своего мужа?

— Это лишь предположение.

— Ты серьезно?

— Ладно, — отмахнулся царь. — Тебя в таких делах не переспросишь. Начитался на мою голову. Чем ты маму предлагаешь занять?