Зеркала - Мария Ермакова

Коридоры, ведущие в башню были так захламлены, что каждый шаг давался ему с трудом. Скоро он потерял всякое ощущение времени и пространства, думая только о том, как бы не переломать ноги о бесчисленные сундуки и поломанную мебель, нагроможденные друг на друга в переходах. Перелезая через них, он отставал от Грешника, и обнаруживал его терпеливо висящим по ту сторону очередной кручи.

Грешник остановил полет у двустворчатых, ведущих в башню, врат, внушительно обмотанных цепью и замкнутых ржавым замком. Едва Инвари успел отдышаться, как он исчез за ними, да так ловко, что юноша и рта не успел раскрыть. Ему пришлось ждать под дверью, пока Грешник не заметил его отсутствие. Его верхняя половина недовольно высунулась из створки.

— Чего ты стоишь? — последовал сердитый вопрос.

— Не знаю, как войти! — так же сердито ответил Инвари.

— Меч с тобой?

Он кивнул.

— Так разруби цепь.

— А шум?

— В этой части дворца людей не бывает.

— Почему? — удивился Инвари.

— Проклято, — лаконично ответил Грешник.

Инвари пожал плечами, взялся за рукоять меча и, проследив взглядом траекторию удара, заметил, что она приходится прямо поперек тела, торчащего из двери.

На вопросительный взгляд подмастерья Грешник кивнул ободряюще:

— Давай, руби. Мне эти удары уже не страшны!

— Нет уж!

Инвари убрал меч и вынул из ворота рубашки булавку. Покопался ею в замке. Булавка сломалась, но замок щелкнул. Он едва успел отскочить в сторону, как цепи опали, взметнув невообразимое количество пыли.

Грешник одобрительно закивал.

— Бережешь оружие! Хорошо! Заходи.

Инвари осторожно толкнул дверь.

Взору его предстала зала, немногим меньше тронной. К потолку устремлялась высоченная балюстрада, опоясав стены. В правом и левом крыле лестницы, тянувшейся к ней, чернели провалы ступеней. Тишину нарушал опасный скрип старого дерева.

Огромные окна, расположенные в два ряда — последний ряд под самым потолком — были мутны. С балюстрады можно было смотреть в их верхний ряд, и только оттуда еще падал дневной свет, пробиваясь сквозь толщу грязного стекла.

Все вокруг было странного серого цвета.

— Что это за место, Грешник?

Тот задумчиво молчал.

Чем дольше Инвари смотрел на него, тем больше ему казалось, что безликий прежде образ обретает черты. Вот сейчас, например, он ясно разглядел седину на висках и мрачные, серые глаза под насупленными бровями. Когда же он попытался вглядеться внимательней, лицо смазалось, словно стертое невидимой ладонью.

— У нас есть время, юноша, — только и сказал призрак.

Инвари дошел до середины залы и остановился. У дальней стены, освещенной лучами заходящего солнца, он увидел нечто, скрытое завесою тяжелой ткани. Но когда он подошел ближе, оказалось, что это мех. Он ладонью сбил пыль с угла, и мех заискрился ярчайшей белизной. Так сиять мог только мех верде — гигантского оленя, порождения Белого Безмолвия. Пораженный внезапной догадкой Инвари подошел к зеркалу в пыльной оправе, висящему над туалетным столиком необъятных размеров, и провел по ней пальцем, оставляя белый след. Всюду, где он касался мебели, оставались яркие белые следы, словно мазки свежей краски на полотне пыли.

— Это что же, белая зала? — несколько растерянно спросил он Грешника, и призрак беззвучно закивал.

Он подошел к окнам, смотрящим на Север. С балюстрады должна была просматриваться Белая равнина — часть Белоземья, принадлежавшая Ильри еще до того, как Северная королева принесла ему в приданое все остальное. Огромная шкура верде висела как раз напротив окон, смотрящих точно на север.

Повинуясь внезапной догадке, Инвари бросился к шкуре, и безжалостно сорвал.

Ленивое осеннее солнце полыхнуло перед заходом снопом ярких лучей прямо на стену.

Тучи пыли оседали, как пепел.

Инвари рухнул на колени, запрокинув голову к портрету, скрытому прежде чудесным мехом. Он впервые видел ее прижизненное изображение.

Как прекрасна была Северная королева! Под мягкими пальцами предзакатного света, касающимися ее простого белого платья, ее льняных волос, лежащих невиданной шалью на узких плечах, бледное лицо ее обрело румянец и сладко зарозовели улыбающиеся губы. Ее глаза так безмятежно смеялись, лучась таким невиданным прежде счастьем, что у подмастерья заныло сердце. Он опустил голову, ослепленный.

— Рэа! — прошептал он. — Боги мои! Ты прекрасна, как солнце!

Слова вырвались у него словно против воли. Потрясенный, он вновь вгляделся в ее лицо. Она сияла белой силой своего очарования, сильнее, чем звезды, в ней было больше блеска, чем в свете луны — она была солнцем! СОЛНЦЕМ!

Слова древнего пророчества, полыхая, завертелись вокруг.

— Солнце! — вскричал он. — Солнце, пришедшее с Севера, чтобы погибнуть здесь! Ты понимаешь? — он повернулся к невозмутимо молчащему призраку. — Первая часть пророчества уже сбылась!

— Успокойся, подмастерье! — тронул его безмолвный голос, окатил замогильным холодом, как ведром ледяной воды, смывая смятение и невольный страх.

Инвари тихо отвернулся, снова опустился на колени и долго смотрел в ее сияющие глаза. Смотрел до тех пор, пока солнце не унесло последний свет в ежевечернюю свою могилу. И хотя на улице было еще не темно — в башне наступила глубокая ночь.

Он вновь закрыл портрет шкурой, шепча:

— Тебе недолго оставаться в темноте! Я обещаю!

Через мгновение он уже стоял перед призраком, и голос его звучал суровее обычного.

— Что я должен делать?

— На балюстраде, за гобеленом с оленями — потайная дверь. За ней твоя шпага. Спрячь ее и возвращайся.

— А ты?

— Я должен покинуть тебя. Когда придет время, мы встретимся вновь.

— Благодарю тебя, — просто сказал Инвари и склонил голову.

Когда он поднял глаза, рядом никого не было.

* * *

Он прислушивался к себе, раздумывая, по какому крылу лестницы подняться на балюстраду. Правое казалось более крепким, и ступеней в нем сохранилось больше, чем в левом. Но Инвари знал, что благоприятным впечатлениям доверять не стоит.

Он догадывался, что в потайную комнату существует более простой доступ. Однако Грешник не сообщил об этом. А на карте из лаборатории Адаманта путь указан не был. Поэтому ему предстояло опасное, если не смертельно опасное, приключение. Время от времени Мастера подбрасывали испытуемым подобные задания.

Помедлив, он решительно повернул налево, и наступил на первую ступеньку.

Он поднимался очень медленно, в темноте, которая, впрочем, не была ему помехой. Но шатающиеся перильца и скрипящие ступени держали его в постоянном напряжении. От первых он старался держаться как можно дальше, прижимаясь спиной к стене. Вторые перешагивал, двигаясь легко и крадучись. Он поднялся уже достаточно, чтобы расшибиться при падении. Так он достиг первого серьезного провала в четыре ступени. Перепрыгнуть его он не решался из-за общего обветшания лестницы. Свешивая голову вниз и разглядывая далекий каменный пол, он впервые засомневался в своей интуиции. Но возвращаться было поздно.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});