Выйти замуж за Лешего (СИ) - Витко Ивето

— Какой деятельный у Вас, дядя Коля, брат! — восхитилась Оксана.

— К чему я веду, Оксанка, — важно поднял вилку вверх Николай Шупега. — У Аркадия много состоятельных клиентов и знакомств с влиятельными людьми. Жена одного его друга, как я недавно узнал, работает в Министерстве Образования. Я обратился к брату, тот — к другу и его жене. Короче, я считаю, что хватит тебе прозябать в деревне, да ещё и не работая по специальности. Пора вернуться домой. Работа у тебя будет первоклассная: не в школе или гимназии, а прямо в Министерстве образования. Как тебе? С твоей упорностью, умом и работоспособностью ты быстро карьеру сделаешь.

— Это мама заставила Вас хлопотать за меня? — улыбнулась расстроганная Оксана. — Спасибо большое. Мне очень приятна Ваша забота, но я без проблем доработаю распределение в деревне.

— Доченька, к инициативе Коли я не имею никакого отношения, — заверила Оксану Шурочка.

— Нехорошо всё это, — бросился пояснить Шупега. — Вроде как я выжил тебя из собственного дома.

— Николай Николаевич, я сама решила уехать: хотела пожить самостоятельно. Просто произошла накладка, и вышло то, что вышло, — Оксана с торжеством посмотрела на мать, затем на Шупегу, после чего объявила. — В следующем году мне обещают должность учителя химии! Поэтому, давайте, я доработаю распределение, а потом уже подумаем, как можно задействовать знакомую Аркадия из Министерства образования.

Видно было, что Николай Шупега не доволен предложением Оксаны, но он промолчал.

В тот вечер посидели за столом очень душевно, по-семейному. Вот тогда-то Оксану Веригодскую и посетило пока ещё робкое чувство, что она ошибалась в своих оценках, даваемых Шупеге.

Суббота и воскресенье прошли великолепно. Оксана наигрался с братом, наболталась с мамой, правда не рассказала ей про Тараса. Сам Огарев так и не отозвался. Веригодская очень переживала по этому поводу, однако старалась не унывать.

На столичный железнодорожный вокзал вечером в воскресенье Оксану Веригодскую, уезжавшую в Княжицы с огромной сумкой, в которой лежали её весенние наряды, провожать поехали и Шурочка с малышом Валентином, и Николай Шупега. Он тащил сумку по перрону, бросая на жену недовольные взгляды:

— Нельзя ребёнку разрешать тащить такую сумку! Взяла бы половину нарядов и приехала за остальными в следующие выходные.

— Мы в деревню едем в следующие выходные, — деловито напомнила ему Шурочка.

— Не волнуйтесь за меня, дядя Коля, — успокоила его Оксана. — Я справлюсь с сумкой.

— Всё равно приезжай к нам почаще, чем раз в полгода, — требовал Шупега. — С моими родственниками, наконец, познакомишься. Они после истории с разводом Аркадия очень изменились. Шурочку страсть как любят, слово ей лишнее боятся сказать.

— Конечно, Коля, боятся они! — шутливо возмутилась Шурочка Веригодская. — Твоя родительница меня достала с просьбой сменить фамилию на Шупега.

Оксана с сочувствием посмотрела на стушевавшегося Николая Николаевича и подумала, что раньше не обращала внимания на то, какая властно мама ведёт себя с беднягой Шупегой, потому что в отношении дочери Шурочка всегда была очень мягкой.

— Родители и Аркаша очень хотят с тобой познакомиться. Мы же семья, — тем временем говорил Николай Николаевич, останавливаясь возле вагона электрички и опуская сумку на землю.

— Дядя Коля, простите меня, — шепнула Оксана.

— За что? — искренне удивился Шупега.

— За моё эгоистичное поведение последние четыре года. Я вела себя, как избалованная девчонка. Игнорировала Вас.

— Ну, перестань, Оксаночка, — смутился Шупега. — Я должен был с тобой раньше поговорить по-взрослому, когда ты институт заканчивала. Этой работы в деревне не должно было случиться!

— А я тебе говорила! — проворчала Шурочка. — Ты же меня не слушал! Боялся!

— Мама, дядя Коля, — улыбнулась Оксана. — Я рада, что уехала работать в деревню. Правда! Теперь я на многое смотрю иначе.

— Ты изменилась, дочка, — всхлипнула Шурочка. — Совсем взрослая стала.

— Шура, прекрати сырость разводить! — одернул жену Николай Николаевич. — Будем прощаться на позитиве.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Оксана поцеловала на прощание брата и маму, наклонилась, чтобы поднять сумку, но Шупега её опередил.

— Занесу в вагон, — бескомпромисно заявил он, поднимая сумку.

В вагоне электрички Николай Николаевич поставил сумку под сидение у окна, неловко обнял Оксану, попросил приезжать почаще и торопливо направился к выходу.

Веригодская, совершенно растроганная, села на мягкое сидение и приникла к окну, где высокий, худой, а от этого похожий на длинную палку Шупега, держа на руках хмурого пухлого Вальку, указывал рукой на окно электрички, в котором была видна Оксана. Рядом с Николаем Николаевичем стояла невысокая, закутанная в яркий зелёный шарф Шурочка, которая украдкой вытирала шарфом слезы. Глядя на этих троих, Оксана размышляла о том, что раньше, из-за обуревавшего её чувства ревности матери к Шупеге, даже не пыталась объективно взглянуть на Николая Николаевича, а бедная Шурочка разрывалась между дочкой и своим избранником.

— Теперь всё стало на свои места, — Веригодская постучала костяшкой указательного пальца по стеклу окна.

Валентин наконец разглядел за толстым стеклом Оксану, заулыбался, что-то закричал и замахал обеими ручками. Веригодская начала махать в ответ. Электричка тронулась. Шупега присоединился к сыну и тоже махал уплывающей Оксане. Шурочка приложила руку к уху, жестом показывая "созвонимся." Оксана, улыбаясь, махала рукой, до тех пор, пока могла видеть своих провожающих.

— Хорошая у тебя семья, — сказал пожилой мужчина, занимавший соседнее место.

— Просто замечательная, — согласно кивнула Оксана.

Глава 29

Леший и Красная Шапочка

Через час после того, как электричка покинула столичный вокзал, Оксана стояла на перроне уже в совершенно другом городе, ритм жизни которого не был слишком быстрым, но деревенской тишины здесь тоже не наблюдалось.

Веригодская медленно тащилась на автостанцию, чтобы сесть на вечерний рейсовый автобус до Княжиц, когда её окликнул женский голос:

— Оксана Владимировна, ты откуда здесь взялась?

— Ездила домой, к маме, а сейчас на автовокзал иду, чтобы в Княжицы вернуться, — улыбнулась Оксана, узнав в спрашивающей женщине Зину Заваду.

— Давай мы с Егором тебя подвезём. Его машина вот тут, за углом, припаркована, — предложила Зина.

— Подвезите мою сумку, — попросила Оксана, не желая навязывать свою компанию малознакомым людям, и быстро придумала отговорку. — Я хочу ещё по магазинам пройтись.

— Иди за мной, — махнула рукой Зина.

Они свернули на боковую улицу, где действительно стояла изумрудно-зелёная Киа Рио Кузмичёва. Рядом с машиной вышагивал хозяин.

— Зинаида, — строго начал он, — почему на звонок не ответила?

— С Оксаной Владимировной, видно, болтала и не услышала, как ты звонил. Телефон же в кармане, — отмахнулась Зина, приказав. — Ставь, Оксана, сумку в багажник, а ты, Егор, открой багажник.

— С поезда идёшь? — кивнул Веригодской вместо приветствия Егор Кузмичёв, открывая багажник.

— Да. Спасибо, что поможете с сумкой, — расставшись со своим багажом, с благодарностью сказала Оксана. — Оставьте её у Потасовых, если не трудно. Я приеду — заберу.

— Не понял. Ты с нами не поедешь в Княжицы? — удивился Кузьмичёв.

— По магазинам она пойдёт, — пояснила Зина и заторопилась, не упустив возможность похвастаться. — Мы в парикмахерскую опаздываем. У меня стрижка и маникюр.

— Парикмахерская "Весна." Если передумаешь, Оксана Владимировна, подходи часа через полтора. Подвезём до Княжиц, — предложил Кузьмичёв.

Веригодская кивнула в знак согласия и ушла в торговый центр. Там она прошлась по магазинам, потом заглянула в любимое кафе, потому что до отправления автобуса в Княжицы было больше часа.

Взяв, как обычно, горячий шоколад и круассан, Оксана разместилась за столиком у окна и достала из сумочки телефон, чтобы послать матери смс, но, случайно глянув в окно, замерла: по улице шёл собственной персоной Тарас Огарев, а рядом с ним вышагивала брюнетка лет двадцати — двадцати пяти в красном берете, приталенном красном пальтишке и чёрных замшевых сапожках. Брюнетка что-то рассказывала Огареву, который внимательно её слушал. Оксану взбесила не только вся эта идиллическая картина, но и то, что на Лешем был серый кашемировый пуловер, подаренный ею, Оксаной.