Князь мира сего - Григорий Климов

Глядя на необычайную карьеру Максима, Борис не знал, что делать. По привычке он пытался подсмеиваться над ним, как когда-то в детстве, когда Максим ел левой рукой или демонстрировал свое умение шевелить ушами. Но когда он вспоминал, чем Максим занимается теперь, ему становилось не до смеха. Иногда ему казалось, что, может быть, старший брат и в самом деле связался с чертом.

Потому в вопросах нечистой силы младший брат, как Фома Неверный, занял оппортунистическую позицию. Он посмеивался над приметами и суевериями, но вместе с тем недолюбливал черных кошек и всячески избегал числа тринадцать. Эти мероприятия казались ему достаточной защитой от нечистой силы в наш рационалистический век.

В разгар войны Борис окончил индустриальный институт, засунул свой диплом инженера в ящик стола и сразу же ушел на фронт. Так он дошел от Москвы до Берлина. После войны в соответствии с новыми послевоенными задачами и в порядке партийной дисциплины он был назначен на должность инструктора агитпропа, то есть Управления агитации и пропаганды ЦК ВКП(б).

Максим же закончил войну трижды Героем Советского Союза и маршалом государственной безопасности СССР. Но в газетах об этом ничего не сообщалось. Чем выше поднимался Максим, тем больше он старался оставаться в тени. За время военного союза с дьяволом он, видимо, научился кое-чему у своего союзника, который всегда работает в темноте, сзади или наоборот.

Так случайно старший брат вместо преподавателя истории стал маршалом госбезопасности, который сам делает историю, а младший вместо инженера-механика стал инженером человеческих душ.

Во время войны тихо умерли их родители, единственное, что связывало братьев, и семья Рудневых распалась. Максим поселился в старом и странном особняке, который полностью соответствовал его странным занятиям. А Борис, когда вернулся с фронта и стал инструктором агитпропа, тоже поселился сам по себе.

Несмотря на диковинную карьеру Максима, Борис по-прежнему относился ко всему этому довольно скептически. А тем более после того как он стал инструктором агитпропа, который должен доказывать людям, что ни Бога, ни черта нет, а есть только Ленин и Сталин. Потому Борис довольно редко встречался с Максимом и даже никому не говорил, что его старший брат – маршал НКВД.

Темные дела и странное поведение Максима будили в нем какую-то непонятную неприязнь. Максим же, оставшись один на всем белом свете, чувствовал это и болезненно обижался на холодное отношение своего единственного брата.

Вскоре после войны НКВД переименовали в МВД. Научно-исследовательский институт профессора Руднева превратился в крупное учреждение, помещавшееся в отдельном новом доме на берегу Москвы-реки. Но на дверях этого дома не было никакой надписи, а все научные сотрудники этого учреждения под белыми халатами по-прежнему носили форму НКВД – МВД. Теперь они следили за деятельностью дьявола во всем мире. Того самого дьявола, князя мира сего, за которым когда-то безуспешно охотилась средневековая инквизиция и которого профессор Руднев поставил на службу советской власти.

За особые заслуги во время войны маршал госбезопасности Максим Руднев был назначен первым заместителем министра внутренних дел СССР. Теперь левша Максим мог уничтожить каждого одним росчерком пера. Так исполнилось его детское желание, когда он просил Бога сделать его большим и сильным.

Глава 10

Дом злого добра

Иногда хорошо идти по пути зла, так как это приведет к высшему добру.

Философ-богоискатель Н.Бердяев

После войны Максим жил тихо в заброшенном тупике около Гоголевского бульвара, где нет уличного движения и шума и где осенью вся мостовая покрывается мягким ковром из опавших листьев, из которых мальчишки жгут дымные костры. За тяжелыми, коваными воротами в глубине двора прятался старый барский особняк, до революции принадлежавший крупному немецкому коммерсанту.

Немец был чудаковатый и построил себе русскую избушку, но с немецким акцентом. Сложил из бревен двухэтажный сруб, а затем, памятуя о русских морозах, обил весь дом снаружи и изнутри толстым слоем войлока, из которого киргизы строят свои юрты. Поверх войлока набили дранку и все это оштукатурили. А внутри хитроумный немец вместо обсев оклеил все стены холстом для живописи и заказал художникам масляную роспись, которая соответствовала бы назначению каждой комнаты.

Широкие венецианские окна были окружены затейливыми витражами из цветных стекол в оловянной оправе, изготовленными по специальному заказу в Нюрнберге. Когда на этих витражах со сценами из Священного писания играл солнечный свет, то казалось, что находишься не в жилом доме, а в старом аббатстве. А на крыше крутился по ветру флюгер с задорным золотым петушком.

Решив поселиться в этом доме, Максим повыгонял из него целую кучу партработников, которые жили здесь целыми семьями в каждой комнате и которые пообдирали стенки так, что под былой живописью, сквозь клочья холста и войлока, можно было проследить всю архитектуру, вплоть до бревен сруба. Потом Максим тщательно реставрировал весь дом, вплоть до золотого петушка на крыше, добавил к чугунной ограде высокий зеленый забор с колючей проволокой наверху и поселился здесь один со своей немецкой овчаркой Рольфом и котом Васькой, которого он когда-то подобрал котенком на улице.

В полуподвале была кухня, куда вела затейливая винтовая лестница и где сверкала немецким кафелем и красной медью огромная русская печь, в которой можно было зажарить целого быка. А рядом комнаты для прислуги, откуда Максим выкурил целое змеиное гнездо тещ, которых даже советские партработники стараются отделять, от своих семей винтовыми лестницами, на которых легко сломать себе шею. В этих комнатах теперь жил дворецкий Николай со своей женой, которая смотрела за кухней.

Как полагается в настоящем барском особняке, в доме под золотым петушком имелось также несколько комнат для гостей, где всегда можно было переночевать. Таким гостем иногда бывал Борис Руднев, когда ночь заставала его вблизи Гоголевского бульвара и когда было лень ехать к себе домой.

Пытаясь приблизить к себе младшего брата, Максим даже дал ему второй ключ от дома. Но каждое утро, просыпаясь в доме под золотым петушком, инструктор агитпропа чувствовал себя как лазутчик во вражеской крепости. Всё здесь полностью противоречило всем инструкциям агитпропа. И в особенности чернокнижная библиотека Максима. Ляпни что-нибудь такое на службе – и тебя или из партии выгонят, или арестуют.

По субботам в доме под золотым петушком иногда появлялись женщины. Но после самоубийства любимой жены и смерти ребенка Максим не думал больше о браке и жил себе бобылем, как волк-отшельник.

Помимо всего прочего у 13-го отдела МВД имелся еще и свой гарем. Гуриями из этого гарема окружали иностранных дипломатов, журналистов, да и вообще всех иностранцев. Или крупных советских сановников. В Москве их так и звали: можно-герлс МВД. В зависимости от всяких специальных квалификаций и качеств эти можно-герлс подразделялись на целый ряд категорий.

Некоторые гурии высших категорий были дочерями из лучших дворянских семей старой России – княжны и графини, ведущие свой род чуть ли не от Рюриковичей.

Говорили, что одна из таких гурий, из линии бывших кавказских царей, была не то женой, не то наложницей самого министра МВД Берии. И еще говорили, что свояком советского министра тайной полиции был не кто иной, как один из заграничных претендентов на престол Романовых, который был женат на второй сестре-царевне.

В качестве некоторой компенсации гуриям высшего полета предоставлялось право в любом случае говорить да или нет. Некоторые из этих жриц любви были такими красавицами и умницами, что их да или нет не брезговал даже сам начальник 13-го отдела МВД.

В такие дни вместо маршальской формы Максим надевал гражданский костюм, чтобы его гурии не знали, что они были в гостях у самого султана. Утром дворецкий Николай почтительно усаживал гурию в машину и вез домой. А Максим рассеянно бродил по комнатам, потягивался и играл с собакой или кошкой.

Как-то Борис кивнул вслед ослепительной блондинке и спросил:

– А почему бы тебе на такой не жениться?

– Дурацкое положение, – зевнул Максим. – Лучших красавиц ты в Москве не найдешь. А жениться на них нельзя.

– Почему?

– Потому что это красотки не простые, а специальные.

– Какие специальные?

– Такие, – усмехнулся Максим. – Заколдованные. И с ними нужно уметь обращаться. – Потом он строго посмотрел на младшего брата и нахмурился: – Не вздумай с ними связываться. Кроме несчастья, ничего тебе от них не будет…

Кабинет Максима выходил в старый, запущенный сад. Большое, во всю стену, окно с витражами по бокам. Сцены из Священного писания слегка заслоняли дневной свет, словно напоминая о чем-то. У окна, лицом к жизни, стоял письменный стол Максима. А за его спиной тихо притаилась смерть: все стены кабинета состояли из тяжелых дубовых полок, сверху донизу набитых книгами на разных языках, но на одну и ту же тему – про всякую чертовщину. Такой библиотеки позавидовал бы любой чернокнижник или средневековый алхимик, отыскивающий тайны жизни и смерти.