Варварские свадьбы - Ян Кеффелек

Он хмыкнул, протянул руку к барашку, на мгновение остановился в нерешительности, затем осторожно взял его, словно шахматную фигуру, и поставил далеко позади.

Людо вернулся в свою комнату подавленным. Мишо сказал что приедет в воскресенье остается еще два дня здесь с психами баранами пингвинами… не хочу я всего этого… высшие сорта кофе арабика представляют собой смесь отборных зерен обеспечивающих напитку тонкий и благородный вкус шесть сардин в масле и с анчоусами прием по три капсулы в день перед сдой с небольшим количеством воды способствует восстановлению мышечных волокон и благословен Иисус плод чрева твоего.

*

Наступило первое воскресенье. Людо не спал всю ночь и чувствовал себя как во хмелю. В семь часов утра Фин принесла ему в комнату костюм, взятый из поношенных вещей, пожертвованных семьями воспитанников.

— Костюм не новый, но не такой уж и старый. Галстук в кармане. Насчет узла не беспокойся, он на резинке.

Людо бросил ей вдогонку, что умеет завязывать любые узлы, даже морские, и что в Бюиссоне он носил галстуки каждый день.

От костюма несло нафталином. Брюки были короткие, с огромными манжетами, покрой безнадежно устарел, но Людо находил, что выглядит великолепно, и восхищенно поглаживал красную орденскую розетку, которую Фин забыла вынуть из петлицы. Он старался не глядеть на свои ботинки — старые зимние башмаки, некогда принадлежавшие Мишо. Впервые он был одет как взрослый мужчина, почти как Татав по праздникам. Людо больше не сомневался в том, что его мать приедет и что его вид приведет ее в восхищение. Переполненный гордостью, он положил ожерелье во внутренний карман пиджака и. выйдя из комнаты, направился в столовую.

— Не очень–то ты торопишься. — заметила Фин. — Все уже стынет… Сейчас дети придут…

Затем, увидев розетку:

— Смотри–ка, да у тебя медаль!.. Но ты же ничего такого не совершил…

И, не спрашивая, она сняла с его пиджака награду.

Раздосадованный, Людо развез на раздаточной тележке какао, залпом выпил полчашки горячего молока, надкусил тартинку и, никого не предупредив, побежал к въезду в парк и застыл там, как часовой, в ожидании приезда первых посетителей.

К десяти часам подъехала черная машина, и сидевшие в ней чьи–то родители спросили, как его зовут. Людо спрятал свою шапочку и сухо ответил, что он не такой, как остальные, и что, к тому же. его отец скоро за ним приедет.

Потом он увидел вдалеке в облаке пыли «Флориду» небесно–голубого цвета, узнал шум мотора и почувствовал, как забилось сердце; он говорил себе: «Наконец–то, конечно же, это они», он готов был поклясться, что машина по мере приближения становится белой, убеждал себя в том, что уже видит их внутри салона, весело машущих ему руками, что вот–вот он дотронется до них…

Но во «Флориде» явно голубого цвета оказалась пожилая дама. Она сказала Людо, сильно коверкая слова, что он непременно заболеет, если будет стоять у ворот в такую погоду.

До полудня не прекращался поток родителей, дедушек и бабушек. братьев и сестер, которых воспитанники торжественно встречали на террасе, затем провожали в столовую, где их ожидали холодные закуски, которые подавала Фин. Мадемуазель Ракофф обходила гостей, расточая ласки своим питомцам, рассказывая родственникам трогательные истории из здешней жизни.

Вначале Одилон, а затем и Дуду приходили звать Людо по указанию медсестры, но тот отказывался возвращаться обедать.

Вечером, когда наступившие сумерки заставили посетителей подумать об отъезде, когда первые машины, провожаемые детьми, медленно покатили к выходу. Людо с угрюмым видом упорно продолжал стоять у ворот, словно юнга на мачте, ожидающий с минуты на минуту появления на горизонте Америки.

— Вернейший способ подхватить насморк, — заметила ему мадемуазель Ракофф.

— Ему уже двадцать раз говорили. — подхватил Дуду. — Но он упрямый как осел.

— Я не осел. — занервничал Людо. — К тому же, они приедут. Может, у них шина лопнула. Однажды у матери лопнула шина и я менял колесо.

Голубая «Флорида» подъехала к ним и остановилась.

— Вы завели себе семафор? — пошутила дама с хриплыми нотками в голосе. — Солидно выглядит. Надеюсь увидеть его на том же месте в следующее воскресенье.

Людо не притронулся к ужину.

— Ты же ничего не съел, — пожурила его Фин, увидев перед ним полную тарелку пюре. И рассмеялась: — Это из–за того, что твоя мать не приехала? Ну, знаешь, на ней свет клином не сошелся. Я вот уже тридцать лет, как не видела свою мать, и ничего, живу и не бедствую… Еще приедет, не расстраивайся. Иногда их месяцами не бывает… Ну давай, поешь немного, сразу полегчает…

— Мы с Вами похожи, — заметил Одилон. — Никто к нам не приезжает, что, впрочем, не так уж и плохо. Все эти визитеры меня утомляют!

Во время десерта Людо вместе со всеми машинально прочел молитву и пропустил мимо ушей речь мадемуазель Ракофф, в которой она хвалила детей за хорошее поведение.

Он встретил ее по дороге в дортуар.

— Это даже к лучшему, что твои родители сегодня не приехали, это заставит тебя задуматься…

Она говорила тихим голосом, с доверительной интонацией, глядя ему прямо в глаза.

— У тебя совершенно несчастный вид. дорогой мой Людо… Ты ужас, какой чувствительный и нежный… Не стесняйся обращаться ко мне. когда что–то не так… И помни, что мы — семья, теперь мы — твоя настоящая семья.

— Неправда. — раздраженно пробормотал он.

И, почувствовав ее руку на своей руке, резко развернулся и зашагал прочь.

В своей комнате он был встречен шумными аплодисментами, смехом и выкриками: дембеля, развалившись на его кровати, орали во все горло. Люсьен оглушительно декламировал отрывки из своего романа, Максанс безучастно наблюдал, а Одилон, отбивавший такт нервными движениями своих крошечных рук, выглядел дирижером этого кошачьего концерта.

— Они ждут Вас, — вопил он, — чтобы отпраздновать Ваше первое воскресенье в Центре. Смотрите, как они радуются!

Людо закричал таким страшным голосом, что гам моментально смолк.

— Сейчас же прекратите, — задыхаясь, произнес он, и слезы выступили у него на глазах. — Все вы завистники, а я. неправда, я не завистник. И не хочу, слышите, не хочу, чтобы в мою комнату входили, когда моей матери нет, видеть вас не желаю, уходите…

Дети смотрели на него глазами, округлившимися от страха.

Взбешенный Одилон запрыгнул на кровать и напыжился:

— Что ж, коли так, раз уж Вы, я бы сказал, мозговой центр сего дела, да–да, то нам остается лишь откланяться…

Дверь закрылась.

Людо ухватился обеими руками за свой пиджак, рывком стянул его через голову, как свитер, и швырнул этот бесформенный ком в окно.

Он бросился на измятую постель, но потом встал, подошел к столу и достал из ящика черновую тетрадь.

Ты моя мать поэтому я тебе пишу так как эта дама меня заставила. А еще потому что ты не приехала. Мишо сказал что приедет с Татавом. И ты тоже сказала я попрощаюсь в следующий раз я слышал из–за двери. Так почему ты не приехала? Ты должна приехать. Я сделал ожерелье из раковин мидий и литторин и сам покрыл его лаком. Но если ты не приедешь я не смогу его тебе дать. Мадемуазель Ракофф говорит что мне незачем быть здесь. И бесполезно ходить по врачом. Я могу быть учеником у Мишо. Если я научусь чинить «Флориду» не надо будет столько платить за то чтобы сменить колесо. Теперь я знаю что такое психи раньше я их не видел. Я не такой как они. Не то чтобы они злые даже наоборот хорошие. И глаза у них как у бычков которых мы ловили с Татавом. Сегодня у меня был галстук как у Мишо и я далее умею его завязывать.

Людо

III

Раз в месяц по вечерам дети рисовали чужих. То были выходцы внешнего мира, отродье, приносившее несчастье и кружившее в окрестностях Центра Сен–Поль, и его метаморфозы служили предметом самого пристального изучения. Наиболее впечатляющие работы вывешивались вокруг яслей.

Людо, получив подобное задание, нарисовал привычный портрет: мадемуазель Ракофф пришла в восторг.

— Вот значит, как по–твоему выглядит типичный чужой! Очень интересно… а что там у него за рукой?

— Не знаю, — ответил он.

— И еще… ты заметил? Он ведь не может дышать, у него рука закрывает нос. Почему?

— Не знаю, — повторил Людо, словно впервые увидел свой рисунок. — Сегодня почтальон принес кучу писем…

— Да, но для тебя ничего нет. Ты ведь уже спрашивал.

— Если мать мне напишет, — тихо проговорил он, — отдайте письмо мне, не нужно отдавать его детям.

Мадемуазель Ракофф быстрым движением схватила его за подбородок.

— Ты ведь не думаешь, что ответ придет так быстро, а? И потом, если твои родители приедут в воскресенье, зачем им писать?.. А вот что действительно важно, так это то, что ты нам нарисовал великолепного чужого. Я такого не часто видала.