Повседневная жизнь Москвы в сталинскую эпоху, 1920-1930 годы - Георгий Андреевский

Медицинский персонал мог поставить доставленному в вытрезвитель один из четырех диагнозов: «Совершенно трезв. Легкое опьянение. Полное опьянение с возбуждением. Бесчувственное опьянение». В примечании следовало указывать: запах денатурата, валерьяновых капель и т. д. (такого разнообразия продуктов химии, как стало потом, тогда не было, и люди, бывало, напивались валерьяновых капель).

Поскольку одной милиции со всеми безобразиями сладить было не под силу, в конце двадцатых годов стали создаваться дружины. В дружины принимали всех желающих. Поначалу, правда, не знали, как лучше использовать дружинников, и они топили печи в отделениях, подметали пол и разносили повестки.

25 мая 1930 года вышло постановление СНК РСФСР «Об обществах содействия милиции и уголовного розыска» («Осодмил»), Членами этой организации могли стать граждане не моложе восемнадцати лет, не лишенные избирательных прав и не состоявшие под судом и следствием. Осодмильцы имели право составлять протоколы о нарушении постановлений местных Советов, могли участвовать в обысках, конвоировании арестованных, несении постовой службы. В апреле 1932 года «Осодмил» было преобразовано в «Бригадмил», или БСМ — «бригады содействия милиции», которые строились не по территориальному, как «Осодмил», а по производственному признаку.

Как это, к сожалению, часто бывает, преступники использовали существование БСМ в своих целях. Летом 1934 года в Сокольническом парке преступная группа, в которую входили Зубков, Ивашков, Перевалов, Прошкина, вооруженные финскими ножами и револьвером, под видом бригадмильцев забирала на аллеях пьяных или парочки влюбленных, заводила их вглубь парка и грабила. Первой поймали Александру Матвеевну Прошкину, неоднократно судимую, и она выдала остальных участников шайки. Но как бы ни омрачали подонки деятельность бригадмильцев, участие последних в борьбе с правонарушениями заслуживало уважения со стороны граждан и всяческого поощрения со стороны государства. Добавим еще, что преобразования в области охраны общественного порядка пополнились таким важным событием, как введение в 1928 году должности инспектора по регулированию уличного движения. В декабре же 1931 года в Москве, как и по всей стране, стали действовать «Правила уличного движения». Они просуществовали до 1939 года. Необходимость в новых правилах назрела давно. Машин в городе становилось все больше. Наряду с различными легковыми автомашинами по улицам города грохотали пятитонные немецкие «бюссинги» с механическими кузовами, как тогда называли самосвалы, большие зеленые «форды», наши грозные «АМО» и другие их собратья по двигателям внутреннего сгорания. Водителей же дисциплинированных было мало. Ездили машины по городу, как хотели. Нижняя часть улицы Горького, у Манежной площади, была тогда узкая и кривая, а поэтому там часто возникали пробки. Прохожие в этих случаях слышали извозчичью брань шоферов, выясняющих отношения.

Бывали случаи, когда пьяные водители грузовиков наезжали на колонны военнослужащих, шествующих по мостовой, и давили людей.

Конечно, «Правила уличного движения» повлияли на порядок в движении городского транспорта, но гибели людей на дорогах они, конечно, остановить не могли. 18 июля 1934 года, например, автофургон «Хлеб», ехавший со стороны Большой Богатырской улицы, упал с моста в реку Яузу. Трое находившихся в машине людей спаслись, а один, Лашков, утонул. В том же году Родионов, управляя легковой автомашиной в пьяном виде, сбил на Пятницкой улице милиционера, причинив ему травму головы, и скрылся с места преступления. Его поймали и судили. Сначала по статье 59–3 «в» УК РСФСР — «Нарушение правил трудовой дисциплины на транспорте» (тогда специальной статьи, предусматривающей ответственность за нарушение «Правил дорожного движения», не существовало, она появилась в кодексе 1961 года). Московский городской суд (председательствующий Хотинский) дал Родионову три года лишения свободы «с запрещением водить машины во всех столицах союзных республик, включая Ленинград», но Верховный суд переквалифицировал действия Родионова на статью 111 УК РСФСР — «Бездействие власти и халатность» — и снизил ему срок наказания до двух лет. При этом суд сослался в приговоре на то, что травма головы, причиненная при наезде, для милиционера не столь уж тяжкое последствие.

Принимались в городе меры и к охране социалистической собственности.

В конце 1929 года в Москве вместо ночных дежурств дворников вводились ночные сторожа. Было установлено около четырехсот постов. Сторожа имели номерные знаки и свистки, а некоторые и оружие (охотничьи ружья).

Рост хищений в государственных и кооперативных предприятиях повлек создание в мае 1931 года Отдела по борьбе с экономическими преступлениями (ЭКО), предшественника ОБХСС (Отдела по борьбе с хищениями социалистической собственности). Были и другие важные изменения. Все большую власть в стране приобретали карательные органы. Они становились душой государства, поскольку страх за свое положение в результате экспериментов в сельском хозяйстве и некоторых других вопросах у руководства страны возрастал. В храмы, молиться о своей безопасности, вожди не ходили, дружественных зарубежных стран у СССР тогда практически не было. Оставалось одно: укреплять безопасность внутри страны силой. Силу решили собрать в один кулак. Для этого в декабре 1930 года наркоматы внутренних дел союзных и автономных республик были ликвидированы и было организовано Главное управление милиции и уголовного розыска. В июле 1934 года был создан единый аппарат Наркомата внутренних дел (НКВД), в который вошли как органы государственной безопасности, так и милиции.

Вообще, в начале тридцатых годов устанавливается порядок контроля над населением, над его передвижением, переселением и пр. В декабре 1932 года в стране вводится единая паспортная система, вступает в действие «Положение о паспортах». Правда, во многих паспортах еще не было фотографий. Только в 1937 году заставили всех фотографироваться и вклеивать фотокарточки. Без них паспорт считался недействительным. Так вот, с 1932 года все граждане страны, кроме сельских, в шестнадцать лет стали получать паспорта. При аресте паспорт отбирался, а после освобождения из мест заключения возвращался с соответствующей отметкой. Человек, имеющий в паспорте отметку о судимости за опасное преступление, не имел права жить в Москве и в ее стокилометровой зоне. Уголовникам пришлось селиться в Кашире, Твери, Можайске и других городах, окружавших Москву. Усилился контроль и за хождением оружия. В феврале 1932 года была введена так называемая разрешительная система. Торговля, хранение и ношение огнестрельного оружия допускались только с разрешения органов милиции, а в марте 1935 года Главное управление милиции при НКВД СССР издало постановление, запрещающее ношение холодного оружия всем, кроме тех, кому оно необходимо по роду занятий.

В те годы у милиции был еще один метод воздействия на преступный мир. Назывался он «приводом». Заподозрив кого-либо в совершении преступления, милиционер задерживал подозреваемого и доставлял в отделение. Привод заносился в справку о судимости и учитывался при назначении меры наказания за совершенное в будущем преступление. Отношение к приводам было не однозначным. Кто-то считал их необходимыми, а кто-то находил приводы не только бесполезными, но и вредными. Вред они усматривали в том, что агенты уголовного розыска, не умея или не имея возможности задержать вора во время совершения преступления, желая показать свое служебное рвение, приводили в отделение милиции известных им воров, которых вскоре сами же и отпускали. Воры тем временем присматривались к сотрудникам милиции и внутреннему порядку в отделении. Кроме того, противники приводов считали, что такое безответственное действие, как привод, позволяет лишний раз сотруднику получить взятку, а вору оговорить сотрудника в ее получении. Усиление же таким образом секретной работы с ворами весьма сомнительно, так как карманники сами не знают, где, когда и у кого совершат кражу.

Все изменения и потрясения, которые происходили в стране, касались и милиции, в частности московской. В 1929 году в ней опять прошла чистка. Одного пролетарского происхождения для работы в милиции стало недостаточно. Стала необходимой политическая незапятнанность сотрудника по отношению к руководству страны. Некоторых членов комиссий, проводивших чистку, интересовали не только отношение к оппозиции, но и «дела давно минувших дней». Бывало, пожилой член комиссии, прищурив глаз, спрашивал испуганного милиционера, которому едва за тридцать: «Вы участвовали в революционном движении 1905 года?» Тот, поморгав и откашлявшись, говорил, что помогал строить баррикады. Тогда следовал второй вопрос: «А какое наказание вы за это понесли?» Наступала неловкая пауза, и опрашиваемый был вынужден признать, что наказания он не понес. Следующая пауза становилась зловещей. У старика возникали всевозможные жуткие подозрения, начиная с того, что отвечающий врет и баррикад не строил, и кончая тем, что он агент охранки и из-за его предательства революция и была разгромлена. Ему и в голову не приходило, что мальчишку просто могли не наказать. Хорошо, что эта мысль посещала председателя комиссии и он отпускал подозреваемого с миром, хотя «революционер со стажем» еще продолжал хитро прищуривать глаз и ставить под сомнение выводы своих товарищей. Так уж, наверное, устроен человек: высказав неправильное мнение, продолжает на нем настаивать, сознавая в душе его нелепость, и даже желать в душе, чтобы оно, вопреки всему на свете, подтвердилось. А сколько несчастных пострадало от неразумных решений, основанных на неправильных выводах, и сколько преступников ушло от ответственности из-за того, что следователи упрямо придерживались одной какой-либо версии и не желали от нее отказываться! Но хватит о грустном. В жизни московской милиции, и особенно ее руководства, случались и приятные моменты. В 1928 году на 5-й Тверской-Ямской улице, напротив Краснопресненского райсовета, был построен большой жилой дом для работников милиции. Подобный дом строился и в Замоскворечье.