Клятва (СИ) - Калашников Павел

— Ну так, откуда им взяться? — улыбнулся бармен. — Не переживай, запишу.

— Вот и отлично. Там рубля три вышло где-то?

Грузин кивнул.

Только вот Даня совсем не понимал и даже осознать не мог, что такое рубль, деньги и прилагаемые к ним операции. В пункте все держалось на бартере и честном слове, а потому ни о каких финансах речи и не шло.

— Это, Дань, — Егерь одним ловким движением вынул из крохотного кармана на фартуке Живика блестящую алюминиевую монетку, — один рубль.

Грузин, конечно, возмутился, но ничего не сказал.

На белом фоне металла красовалась узорчатая цифра один, перевернув которую, возникли и красивые, элегантные крылья, заслонившие собой весь фон.

— На это, разве что, кружку пива да котлет с гарниром купишь. Есть два рубля одной монетой, три, четыре и пять. Как видишь, на три можно неплохо пожевать, а на двадцать можно такую пьянку устроить, что мама не горюй. Эти монетки в целом представляют из себя деньги, которые здесь в ходу даже больше бартера. С ними нет возни, как с оружием или какой другой приблудой, расплатился этим крошечным рублем — и никакой мороки. Везде здесь используется.

Даня, смотря на эту блестяшку, послушно кивнул. Егерь тем временем, вернул монету Живику.

Тот быстро спрятал рубль, а потом как ни в чем не бывало заулыбался.

Даня глянул на часы. Стрелка показывала ровно половину первого ночи. И как только пацан увидел время, тело его едва не грохнулось. Мышцы тихонечко заныли, словно бы по щелчку пальца, а открывать глаз с каждым разом стало все тяжелей.

Горец почти сразу заметил, как алкоголь разморил юнца.

— Э, нет парень, так не пойдет, — тормошил кавказец Даню, — я тебя тащить никуда не собираюсь.

Малец продрал сонный глаз и вопрошающе уставился на Егеря.

— Так, значит, иди вон туда, — кавказец ткнул пальцем в дверь, что была за спиной Живика. — Там пройдешь до двадцать третьего номера, откроешь вот этим.

Перевозчик отдал Дане небольшого размера зубастый ключ, к которому была привязана бирка с названным номером.

— А ты? — медленно привстав, еле пошатываясь, спросил Даня.

— А я еще посижу, дела есть, — ответил кавказец, посматривая в сторону бара.

— Ну, ладно… Спокойной ночи…

— Да, отдохни хорошенько.

Парень встал и, немного пошатываясь и зевая, поплелся спать.

Когда Даня скрылся, перевозчик что-то нашептал Живику на ухо.

Грузин сразу помрачнел, быстро поднялся и скрылся за стойкой. Через пару минут, вернулся, достав со склада пузырь водки.

— Вот твой напиток. — он уставил на стойку пойло, три стакана башенкой и столько же кусков черного хлеба.

— Спасибо, Живик, до завтра. — сухо ответил кавказец, тут же удалившись.

Он тихо побрел в комнату, а за ним юркнул и полуволк.

Закрыв за собой дверь с табличкой двадцать пять, он сел к столику у окна, где почти не было слышно шума из бара. Оттуда открывался хороший вид на улицу.

Пустые железнодорожные пути, вьющиеся меж редких вагонов, небольшие двухэтажные здания… По большей части они были пусты, оставлены разбитыми гнить здесь за ненадобностью. Лишь в редких вагонах мелькали огоньки свечей и слышался слабый гул. Это были сталкеры, сделавшие из вагона-ресторана игорную.

Кавказец разлил по стаканам водку и на два из них положил по куску черного хлеба.

— Эх, мужики, — тихо прошептал он, глядя на пустые стулья, — простите меня, дурака. Простите, что не уберег.

Зевс заскулил, обвив ноги кавказца. Он тоже чувствовал. Чувствовал, как его хозяина разрывает изнутри от боли и пожирающей душу, от сосущего чувства горести, гуляющего по всему телу. Прильнув плотней он всего лишь хотел помочь. Егерь грустно улыбнулся, взглянув на питомца.

Глоток. Водка тут же обожгла горло.

Едва сморщившись, перевозчик взглянул на стулья по другую сторону стола. Ему на мгновение показалось, что перед ним возникли Артем и Витя. Этот миг длился непозволительно долго. Горец увидел грустную улыбку своих друзей, поднесших выпивку к губам.

На стареньком военном комбинезоне Артема кавказец успел рассмотреть следы от волчьих когтей, багрящиеся темной кровью, истесанную клыками руку, пробитое когтями горло. Кровь до сих пор не спеша струилась вниз. Несмотря на это, Артем улыбался — со слезами на глазах — улыбался. В этом взгляде не было обиды, не было боли или отчаяния. Только смирение, как и тогда. Перед смертью.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Витя тоже был мертв. Пробитый живот, испачканные алым цветом руки… Даже крест, что татуировкой отпечатался на его шее, побагровел.

Скромно улыбнувшись, он тоже держал стакан, прощаясь с жизнью.

Всем своим присутствием они говорили Дамиру о том, что он не имеет права сдаться. Проиграть, пустить пулю, выйти из игры. Не потому, что он этого не заслужил, а потому, что далеко впереди еще маячила цель. Давно угасшая, израненная, похороненная глубоко внутри почерствевшей души. Цель, что ещё держала его в мире живых…

Время вновь приняло свой ход. Силуэты рассеялись, оставив одинокого скитальца наедине с собой. Егерь взглянул на пушистый амулет Рома.

В бледных глазах блеснули слезы. Последние слезы горя и утраты.

2

Было темно. Накрапывал дождь, понемногу перерастая в ливень. По старенькой деревянной раме тарабанили капельки.

Маленькую комнату освещала небольшая стеариновая свечка, волнами омывающая помещение теплым светом. Грубо сделанный деревянный шкаф, одинокая пружинная кровать, с мало-мальским утеплением из перекроенных на тысячу раз подушек, матраса и одеяла, массивная тумбочка, что громоздилась в углу. Тихо покачивалось из стороны в сторону плямя свечки…

Сверкнула молния, рыкнул гром.

Даня лежал, безразлично метая взгляд то на окно, то на свечу. Как только осиновая дверь отделила его от остального мира, он тут же без сил рухнул на кровать. В голове был сущий кавардак, смесь эмоций, одновременно пустота и неясность. Сердце жутко кололо, голова раскалывалась, болела, тело подрагивало. Парень не понимал, что с ним случилось. Что случилось вообще. Когда он потерял все? Когда он остался один? Когда на его жизнь обрушился вихрь, что разрушил все?

Еще одна белесая стрела вонзилась в землю, рассыпавшись на сотни кусочков.

— Дядя… — шептал юнец, под раскаты грома, — дядя, помоги… Я… Я больше не могу. Не, могу…

По щекам потекли слезы.

На стене блеснула тень. Блеснула еще и еще. Скоро их стало так много, что свободного места почти не осталось. Стало совсем пусто.

3

Вокруг расстелилась липкая, вязкая до омерзения тьма. Только лунное око, налившиеся янтарным цветом ядовито освещало, наполненные костями и черепами ковры человеческих душ.

Даня шагнул как можно тише. Впереди, сиял блеском немного сутулый человеческий силуэт, обернувшийся спиной.

Ещё шаг. Ещё.

Тихо и не торопясь, Даня почти добрел до загадочного силуэта, приблизился настолько, чтобы мутные очертания обрели ясность. Он почти наверняка знал, что это его дядя. Это точно он стоял и ждал его, облачившись в белое. Чтобы спасти, помочь и провести вперед, обойти смерть и муки.

— Дядь Артем? — неуверенно спросил парень, дотрагиваясь до силуэта.

Некто обернулся. Вместо доброго лица своего старика, пацана встретила скалящаяся волчья морда. Белесый плащ в секунду извратился, слившись со тьмой. И снова вой и блеск янтаря.

Даня сорвался бежать. Бежать, по пути сминая человеческие черепа под собой, проваливаясь в пустоты среди моста, ползти вперед, цепляясь за очередные кости. Из трещин бурлила кровь. Кипящая, словно масло, она струилась за Даней, пытаясь утопить его в своих объятьях. Крики, полные мольбы о помощи не были слышны в этом аморфном мире. Они отдавались лишь слабым, секундным эхом.

— Нет, нет, нет! — выл он, в попытках вылезти из очередной ямы-ловушки, откуда доносились человеческие вопли.

Тысячи рук тянули его вниз, зазывая своим безумным хором остаться здесь. Остаться здесь навсегда, сгнить не только телом, но и душой.