Смерть внезапна и страшна - Энн Перри

Мисс Найтингейл говорила спокойно, и все же детектив слушал ее с трепетом. Страсть, озарившая ее глаза, изливалась из самых глубин души. Эта женщина больше не казалась Монку ординарной. Невзирая на внешнюю ранимость, в ней пылало яркое пламя, и сочетание этих качеств делало ее единственной в своем роде. Сыщик заметил лишь некую долю того, что заставляло армию боготворить ее, вызывало уважение к ней у всей нации, но при этом и оставило ее сердце в столь глубоком одиночестве.

– У меня есть приятельница, – он, не раздумывая, воспользовался возможностью узнать чуть больше об Эстер, – работавшая с вами в Крыму, мисс Эстер Лэттерли…

Лицо Флоренс смягчилось.

– Так вы знаете Эстер? Ну, и как она вам? Ей пришлось до срока вернуться домой из-за смерти обоих родителей. Вы видели ее недавно, у нее все в порядке?

– Я видел ее два дня назад, – с готовностью сообщил Монк. – Эстер находится в добром здравии, и ей будет приятно узнать, что вы спрашивали о ней. – Он уже ощущал себя покровителем. – Она сейчас занимается частной практикой. Увы, откровенность стоила ей места в госпитале! – Уильям обнаружил, что улыбается, хотя тогда сердился и ругал свою знакомую. – Она решила, что больше знает о лихорадках, чем тамошний врач, и поступила как считала нужным. Тот эскулап так и не простил ее.

Флоренс улыбнулась, не выражая особого недоумения, но, как подумал Монк, и не без гордости.

– Я не удивлена этим, – ответила она. – Мисс Лэттерли никогда не терпела дураков, тем более среди военных, а там их было в избытке. Она просто свирепела от новых жертв и, не стесняясь, выкладывала всем виноватым мнение об их глупостях и о том, чем им следует заниматься. – Женщина покачала головой. – Из Эстер получился бы хороший солдат, будь она мужчиной. У нее есть боевой дух и чувство стратегии – во всяком случае практической ее разновидности.

– Практической? – переспросил сыщик, как-то не замечавший, чтобы Лэттерли умела что-то планировать; скорее уж наоборот.

Мисс Найтингейл заметила сомнение на его лице.

– О, не такой, что могла бы быть полезной для нее самой, – пояснила она. – Для женщины Эстер никогда не умела правильно распределить свое время и общаться с людьми. На это у нее не хватало терпения. Но она способна понять ситуацию, сложившуюся на поле боя, а кроме того, наделена редкой отвагой.

Уильям против желания улыбнулся: Эстер действительно была такой.

Но Флоренс не смотрела на него. Она забылась, погрузившись в воспоминания о недавнем прошлом.

– Мне так жаль Пруденс! – проговорила она, обращаясь больше к себе, чем к нему, и на ее лице вдруг проступило ужасное одиночество. – Она так стремилась лечить людей… Помню, она не раз выходила на поле боя с хирургами. И ведь эта девушка была не слишком сильна, да еще боялась ползучих тварей – насекомых и всего им подобного, – но зато она умела быть именно там, где нужно. При виде некоторых ран ее иногда просто тошнило от ужаса – но лишь после того, как заканчивалась операция. Она всегда была надежна. А как Пруденс умела работать! Ей все было по силам. Один из хирургов говорил, что она знает об ампутациях конечностей столько же, сколько он сам, и не побоялась бы сделать эту операцию, если бы рядом не оказалось никого из врачей.

Монк не стал прерывать ее. Все вокруг него словно исчезло: не было больше спокойной, озаренной солнцем комнаты в Лондоне, осталась лишь стройная женщина в суконном платье и ее напряженный голос.

– Об этом мне рассказывала Ребекка, – продолжала она. – Ребекка Бокс, жена солдата, особа почти шести футов роста и сильная, словно бык. – Улыбка коснулась ее губ. – Она выходила за линию орудий на поле боя и подбирала раненых там, куда больше никто не ходил, почти у самых траншей врага. А потом, взяв солдата на спину, притаскивала его домой.

Мисс Найтингейл поглядела на Уильяма, изучая его лицо, и продолжила:

– Вы даже не можете себе представить, на что способна женщина, если не встретите такую, как наша Ребекка. Она рассказала мне, как Пруденс ампутировала руку. Конечность была разрублена до кости саблей, кровь лила ручьем. Спасти руку уже не представлялось возможным. Не было и времени на розыски хирурга. Пруденс побелела едва ли не больше самого раненого, но рука ее не дрогнула, и воля ей не отказала. Она произвела ампутацию, как настоящий хирург. Человек этот выжил. Вот и вся Пруденс. Так жаль, что ее больше нет! – Взгляд Флоренс опять обратился к детективу, словно она хотела убедиться в том, что тот разделяет ее чувства. – Я напишу ее близким, передам им свои соболезнования.

Монк попытался представить Пруденс при огоньке масляной лампы, стоящую на коленях возле истекающего кровью человека… Увидеть ее крепкие пальцы, зажавшие рукоятку пилы, выражение собранности на лице, когда она повторяла операцию, которую не раз видела своими глазами и выучила наизусть… Уильям пожалел, что не знал эту медсестру. Он испытывал неподдельную боль: там, где недавно жила отважная и волевая женщина, теперь осталась тьма… пустота. Страстный голос умолк, и рана кровоточила, но утрата все еще оставалась необъясненной.

Не бывать этому. Он обязан найти убийцу и выяснить причины преступления. И отомстить.

– Благодарю вас за уделенное мне время, мисс Найтингейл, – заговорил Монк более скованным тоном, чем ему хотелось бы. – Вы рассказали мне о погибшей кое-что из того, чего здесь не знает никто.

– Но этого так немного, – признала Флоренс. – Хотелось бы мне хотя бы приблизительно представлять, кто мог пожелать ей зла, но я не могу этого даже предположить. Вокруг столько трагедий и боли, а мы ничем не можем помочь несчастным, и при этом навлекаем на себя все новые и новые трагедии. Я просто в отчаянии, я разочарована в человечестве… Мистер Монк, как, по-вашему, это не богохульство?

– Нет, сударыня, это простая честность.

Женщина вяло улыбнулась:

– А скоро ли вы снова повидаете Эстер Лэттерли?

– Скоро. – Не желая того, сыщик выпалил это слово прежде, чем успел осознать, что говорит. – А вы хорошо ее знали?

– Да, – улыбка вернулась на лицо его собеседницы. – Мы много часов провели вместе за работой. Странно, как много можно узнать друг о друге за общим делом… даже если никто не рассказывает о своей собственной жизни до Крыма, о своей семье и молодости, о любви или мечтах своей юности. И все же мы так хорошо познакомились… Быть может, только так и можно понять человека, как вам кажется?

Уильям кивнул, не желая перебивать ее.

– Наверное, так, – задумчиво сказала Флоренс. – Я ничего не знаю о прошлом Эстер, но доверяю ей после того, как мы ночь за ночью помогали солдатам и их женам. Добывали для них еду, одеяла… уговаривали начальство выделить нам побольше места, чтобы постели не стояли бок о бок. – Она странным образом не то засмеялась, не то кашлянула. – Эстер так сердилась! Я всегда знала: если нас ждет бой, эта девушка будет возле меня. Она никогда не отступала, никогда не льстила, никогда не лицемерила. Я знала ее отвагу. – Мисс Найтингейл передернула плечами. – Она ненавидела крыс, а они там сновали повсюду. Даже лазали по стенам и падали с них, как гнилые сливы с дерева. Я никогда не забуду тот звук, с которым они плюхаются на пол. И я видела ее жалость, но не бесполезную, не слезливую. Это скорее была долгая боль, не утихающая, пока больно другому человеку. Она умела приносить облегчение людям. Если ты пережил с человеком такие тяжелые времена, то всегда ощущаешь к нему особое чувство. Прошу вас, напомните ей обо мне!

– Так я и сделаю, – пообещал Монк.

Он поднялся на ноги, вдруг осознав, что прошло уже много времени. Уильям знал, что мисс Найтингейл уделила ему короткий свободный момент между встречами. Ее внимания ждали попечители госпиталей, архитекторы, медики и прочие. После возвращения из Крыма она никогда не переставала работать над реформами, страстно пытаясь воплотить в жизнь свои идеи.

– К кому же вы обратитесь теперь? – спросила она, прощаясь. Ей не было нужды пояснять, о чем она говорит: эта женщина знала цену словам.

– К полиции, – ответил сыщик. – У меня там остались друзья, которые сообщат мне результаты медицинского обследования, и, быть может, некоторые показания свидетелей. А потом я поговорю с ее коллегами по госпиталю. И если сумею добиться от них откровенности, мне, думаю, удастся выяснить многое.

– Понимаю. Да сопутствует вам Господь, мистер Монк! Вы боретесь не просто за правосудие. Если женщин, подобных Пруденс Бэрримор, начнут убивать прямо за работой, все мы станем беднее. И не только сегодня, но и в будущем.

– Я не сдамся, сударыня, – суровым голосом пообещал Уильям, не только чтобы доказать свою решимость, но и потому, что действительно чувствовал страстное стремление отыскать преступника, оборвавшего подобную жизнь. – Этот негодяй еще оплачет день своего преступления, обещаю вам. До свидания, сударыня.