История села Мотовилово. Тетрадь 8 (1926 г.) - Иван Васильевич Шмелев

выпали. На последок он только сильнее разгорячившись, вспыльчиво, выпалил в лицо Лабину:

– Тогда, на кой чёрт ты мне сдался! – и ушёл домой.

– Ты больно сурьёзно с ним поступил. Надо бы по участливее. Все же он человек на селе авторитетный и всеми уважаемый, – доброжелательно упрекнула Василия Ефимовича его жена.

– Так, видимо, мне подсказала моя совесть! – горделиво оправдался Василий. – Теперь ему ко мне дорога заказана, и его не только деньгами больше не выручу, я ему и руки при встрече больше не подам! – амбициозно грозился он.

Довелось, все же и Миньке повстречать на улице Маньку Лабину. При приближении они оба затрепетали. Минька душевно был рад этой встрече. Увидя её так близко, его лицо приняло радостное выражение, какое бывает у детей, нашедших в кустах птичье гнездо. Но осознав, что стоявшая перед ним Манька, которую он так любит, да и она его, скорее всего не будет принадлежать ему, у него тут же спугнулось хорошее настроение, он помрачнел, к горлу колючим репьём подкатила неведомая горечь, давя его назойливой слезой, он выдавил из себя:

– Я никак не пойму, чем я тебе не угодил, чем не потрафил, из-за чего ты от меня зафорсила? Или я тебя не стою!

– Я и сама-то не знаю, – склоня голову, тихо отвечала ему Манька. – Тятя с мамой не отдают меня за тебя. А я-то не против, я согласна, – украдчиво глядя на него и заметя, как он похудел за эти два дня.

– По-моему ты сама избегаешь, прячешься от меня, изменила, возгордилась! Незаслуженно её обидел этими словами. От обиды у нее закололо в горле, заскребло на сердце.

– Да не виновата я ни в чём, не вольная я сама над собой. Против воли тятеньки не пойдёшь. Когда я поняла, что тятенька-то ни в какую не отдаст меня за тебя, меня словно водой холодной из ведра окатило! А уж если я перед тобой виновата – избей меня, и так вся душа изболелась, ты еще словами обиду наносишь. Лучше побои, чем терпеть обидчивые слова. Нет, я в измене тебе не виновата! Богу за это мне отчёт не давать! Изменить давнишней дружбе я не способна!

Но разговор этот между Минькой и Марьей ни к чему положительному не привёл, Манькин отец был непреклонен в своем решении и дело разладилось навсегда. О взаимной любви у Миньки и у Маньки, осталось одно воспоминание. Минька же загрустил, затосковал ещё сильнее. Он стал сам не свой, стал унылый и угрюмый, ходил опустив голову, не находя места себе. Стал каким-то задумчивым и растерянным. И чтобы, хотя бы немножко забыться, развеселить и поразвлечь себя, Минька повадился к Якову Забродину играть в карты на деньги.

Вечером в пятницу на Пасхе, в избе у Якова собралось человек восемь игроков, резались в «очко». Гулять на улице с девками – еще грех – праздник, грех до Радоницы, а здесь в тишине время провести парни сочли самым подходящим местом. Сам хозяин избы, Яков числится среди игроков заядлым любителем игры. Есть у Якова своя, особенная манера в игре: если в начале игры он выигрывал, то начинал сердиться, считая это явным проигрышем под конец игры, если же игра начиналась с его личного проигрыша, то он весело балагурил, выжидая выигрыша.

Бывает же в жизни такое совпадение: Миньке в любви не повезло, не повезло и в игре на деньги – он за какие-то полчаса игры проиграл трёшницу. В невесёлом настроении он пришёл домой и с настойчивой просьбой потаённо обратился к Ваньке за деньгами, мечтая снова влиться в игру, в надежде выиграть.

– Вань, дай денег, я продулся!

– А ты как играл? Спросил Миньку отец, услышавший просьбу сына.

– Я играл честно, без всякого мульханства, – наивно признался Минька отцу.

– А где это видано, и где это слыхано, чтоб кто честно играл, да выигрывал-бы? – заметил отец.

– А ты не ввязывайся в эту самую игру! Не сдобровать тебе парень, так и знай! – с выражением жалости и досады вступила в разговор и предостерегала его мать. – А ты скинь с себя малестиновые-то штаны, надень суконные брюки, нарядись, да и выдь на прогулку! Сватать за тебя собираемся, а ты в карты! – продолжая урезонивать, наговаривала сыну мать.

В субботу, перед Радоницей, Иван Федотов решил отремонтировать телегу. Он топором обтёсывал берёзовую жердину, готовя из неё, взамен переломанной, к телеге грядку.

– Здорово сосед!

– Здорово шабёр! – отозвался Иван на приветствие Савельева Василия.

– Чего делаешь? – спросил Ивана Василий.

– Да вот, телегу надумал починить, хотя ныне всё ещё и праздник, а пришлось грех на душу брать, а то в понедельник в поле на посев надобно будет ехать, а тут грядка у телеги поломалась. Оглоблю заодно надо сменить.

– Слушай-ка! Иван Федотыч, я к тебе по делу.

– По какому, говори! – насторожился Иван, перестав тесать и упёршись о топор.

– Парня мы надумали женить, время ему наступило, да и работница нам в хозяйстве нужна, а у твоих сродников, как нам известно, невеста есть. Как бы это дело разузнать и жениха с невестой сосватать. Не зайдёшь ли ты к нам?

– Ведь у вашего Миньки, я слышал, Лабина невеста-то? – испытующе глядя на Василия спросил Иван.

– Мы с Василием Григорьичем разладились, мне с ним пришлось иметь крупный разговор, и теперь при встрече, мы даже больше не кланяемся, – не вдаваясь в подробности, объяснил Василий.

– Я вот с телегой закончу, и к вечеру к ним доскочу, а потом и вам о результатах вехну, – охотно согласился Иван выполнять просьбу соседа.

Не больше, как через полчаса восторженный Иван был уже у Савельевых. Он доложил им о том, что все дело улажено: невеста Алёнка за Миньку идёт с радостью, а отец и мать ее с полслова тоже согласились породниться с Савельевыми.

По случаю завтрашнего праздника Радоницы и позднего времени на пир «Рукобитье» (традиция – утвердить сговор в сватовстве «удары по рукам») было приглашено ограниченное число людей. Позваны были только самые приближенные сродники с той и с другой стороны. На завтра, на Радоницу, назначили обширный пир «Запой», а свадьбу решили исправить после картофельной садки, когда все весенние полевые работы будут закончены. Молодые, жених и невеста, сидели в Красном углу под образами, оба весёлые. Минька с радости многократно целовал свою наречённую невесту, с которой он был знаком раньше.

– Она у нас смиренница и работяща как вол, – подсев к Любови Михайловне, хвалила невесту мать.

– Вот нам такая и нужна, а то у нас семья-то большая, я одна с хозяйством-то не справляюсь, – в разговоре, клонила свою линию, будущая свекровь.

– Да, будет тебе помощница: послушна и без изложна, – прямо в ухо напевала новой свахе мать невесты.

– Ну и дай