Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я бы не стал называть это моей существующей маркой. Я не записывал у них ничего уже много лет. Сейчас я по большей части занят концертной деятельностью. Это куда лучше… Я сыт по горло сотрудничеством с…
— Я заметил, ты продаешь компакт-диски через свой сайт. Ну и как продажи? Заработал что-нибудь?
— Нормально заработал. — Корнелиусу совершенно не нравился внешний вид юнца. Обладавший дурацкой бородкой Ронни был коротышкой, и одно его здоровенное ухо — правое — торчало заметно больше, чем другое. В рекордно короткий срок Ронни ухитрился изначальную легкую неприязнь, возникшую у Корнелиуса при встрече, превратить в жгучую ненависть.
— Думаю, их покупают в основном дедки… Не то чтобы это плохо. Мой старик был большим твоим поклонником, да и всей этой протестной лабуды шестидесятых вообще.
Корнелиус потратил немало часов, сочиняя текст для презентации, где обосновывал, почему он считает, что компакт-диск его лучших хитов будут покупать не только давние поклонники его творчества, но и представители нового поколения недовольной молодежи. Документ лежал перед Ронни на столе. Нераскрытым.
— Сейчас полным-полно певцов твоего возраста. Только, боюсь, они больше не пользуются спросом. А те, кто держит марку, — это которые попытались идти в ногу со временем и сочинять на актуальные темы. Как Рейнхард Мэй. Но, честно говоря, люди теперь не очень-то хотят слушать политизированную музыку. — Ронни пожал плечами. — Мне очень жаль, Корнелиус, но я не думаю, что мы друг другу подходим… Я имею в виду, наша марка и твой стиль.
Корнелиус смотрел на улыбку Ронни и чувствовал, как ярость разгорается все сильнее. Дело было не в том, что улыбка эта была неискренней и равнодушной, а в том, что Ронни хотел, чтобы Корнелиус видел, что она неискренняя и равнодушная. Он взял свои бумаги и улыбнулся в ответ.
— Ну что ж, Ронни, я огорчен. — Корнелиус направился к выходу. — В общем-то понятно, что у тебя хороший музыкальный слух. Особенно правым ухом.
10.30. Университетский клинический комплекс, Гамбург-Эппендорф
Было ясно, что профессор фон Хален намерен присутствовать при беседе, как ответственный взрослый присутствует при допросе детей полицией. И только когда Фабель спросил прямо, нельзя ли ему поговорить наедине с Алоизом Кальбергом и Элизабет Марксен, двумя учеными, работавшими непосредственно с Гюнтером Грибелем, фон Хален неохотно уступил свой кабинет.
Оба ученых оказались моложе Грибеля, и в ходе допроса Фабелю стало ясно, что они относились к покойному коллеге с большим пиететом, чуть ли не с поклонением. Алоизу Кальбергу было лет сорок — сорок пять. Маленький, напоминающий птичку мужчина, привычно откидывающий голову назад, чтобы лучше видеть, вместо того чтобы поправить на носу старомодные очки с толстыми стеклами. Элизабет Марксен была как минимум лет на десять моложе — некрасивая, очень высокая женщина с недовольным выражением лица.
Фабель расспрашивал их о привычках покойного коллеги, о его личных качествах и личной жизни — обо всем, что могло бы придать персоне Грибеля хоть какой-то «объем». Но независимо оттого, сколько света на его личность направляли, никаких теней не появлялось, никаких глубинных подробностей не всплывало. Грибель никогда не вел ни с Кальбергом, ни с Марксен никаких разговоров, выходящих за рамки профессиональных интересов.
— А что можете сказать о его жене? — спросил Фабель.
— Она умерла примерно лет пять назад. Рак, — ответила Элизабет Марксен. — По-моему, она была учительницей. Он никогда о ней не говорил. Я видела ее примерно за год до смерти, на каком-то приеме. Спокойная, как и он… вроде бы не очень уютно себя чувствовала на светском мероприятии. Это был один из тех официальных приемов, на которых мы все обязаны присутствовать, и Грибель с женой большую часть времени простоял в каком-то углу, беседуя.
— Ее смерть стала для него сильным ударом? Не было ли заметных изменений в его поведении после этого? Не впал ли он в депрессию?
— С доктором Грибелем всегда было трудно что-либо понять. Внешне он ничего никогда не выказывал. Я только знаю, что он каждую неделю ходил к ней на могилу. Она похоронена возле Лурупа, откуда происходит ее семья. То ли на центральном кладбище Альтонер-Фолькспарк, то ли на кладбище Флоттбекер.
— Детей у них не было?
— Во всяком случае, он никогда о них не упоминал.
Фабель осмотрел кабинет фон Халена. В одном из шкафов со стеклянными дверцами он заметил пачку глянцевых брошюр, которые, надо думать, предназначались для потенциальных инвесторов и торговых партнеров.
— Какими исследованиями занимался доктор Грибель? — спросил Фабель. — Профессор фон Хален что-то объяснял, но я не очень понял.
— Эпигенетикой, — ответил Кальберг, и толстые линзы его очков сверкнули. — Это новое и весьма специфическое направление генетики. Исследует механизм включения и выключения генов и то, как это влияет на здоровье и продолжительность жизни.
— Я как-то слышал о генетической памяти. Что это такое?
— А!.. — Кальберг пришел в состояние, которое, по мнению Фабеля, было для него почти оживленным. — Это новейшая область исследований в эпигенетике. На самом деле все довольно просто. Появляется все больше доказательств того, что каждый из нас может стать жертвой заболеваний, которыми по идее болеть не должен. Которыми болели наши предки.
— Боюсь, для меня это совсем не просто.
— Ладно, я попробую объяснить по-другому… В принципе существуют две основные причины заболевания: генетическая предрасположенность, то есть наследственность, и еще есть другие причины: курение, загрязнение окружающей среды, диеты и так далее и тому подобное. Их всегда рассматривали как отдельные факторы, но недавние исследования показали, что мы можем наследовать и заболевания, вызванные внешними факторами.
Фабель по-прежнему мало понял, и тогда в разговор вступила Элизабет Марксен:
— Мы думаем, что оторваны от нашего прошлого. Но выяснилось, что это не так. Есть на севере Швеции небольшой городок, называется Оверкаликс. Это процветающая коммуна с очень высоким качеством и уровнем жизни. Но при этом местные врачи обнаружили, что у жителей стали появляться проблемы со здоровьем, всегда считавшиеся связанными с недоеданием. Есть еще два фактора, делающие Оверкаликс показательным. Во-первых, он находится за Полярным кругом и всегда был относительно изолирован от Большой Земли, то есть нынешняя популяция там — выходцы из тех же семей, что жили там и сто, и двести лет назад. Во-вторых, Оверкаликс необычен своими церковными записями и записями актов гражданского состояния. Там записывают не только дату рождения и смерти, но также причину ухода из жизни, а также урожайный был год или неурожайный. Этот городок стал основным объектом крупного научного исследования, и ученые выявили, что лет сто — сто пятьдесят назад в этом городе, живущем сельским хозяйством, несколько раз был сильный голод. Многие умерли от недоедания, а из выживших основная масса страдала вызванными лишениями болезнями. Современные медицинские записи сравнили с записями столетней давности, и стало ясно: у выходцев из семей, переживших голод, в точности те же проблемы со здоровьем, хотя ни они, ни их родители не голодали. Это доказывает — все мы ошибались, считая, что передаем детям в целости и сохранности лишь те хромосомы и гены, с которыми родились. Но факты говорят: то, что мы пережили, и внешние факторы могут оказать прямое влияние на наших потомков.
— Потрясающе. И эта теория базируется только на исследованиях, проведенных в этом шведском городе?
— Сначала так и было. Но потом исследования расширили и нашли еще целый ряд подтверждений. Потомки переживших холокост оказались подверженными стрессовым и посттравматическим заболеваниям. На протяжении одного, двух, трех поколений они выказывают симптомы пост-травматического стресса от событий, пережитых не ими самими. Сначала эти результаты отвергли, посчитав следствием подробных рассказов родителей, дедушек и бабушек о прошлом, но потом выяснилось, что такие же показатели стрессового состояния, включая повышенный кортизол в слюне, обнаружились и у тех потомков, которые никогда не слышали рассказов от переживших холокост.
— Я по-прежнему не понимаю, как это работает, — признался Фабель. — Как это может передаваться от одного поколения к другому.
— Все зависит от пола. У мужчин механизм передачи заложен в сперме, у женщин он формируется в эмбриональной стадии развития.
Озадаченный Фабель молчал.
— Главным образом по наследству передаются результаты внешнего воздействия, которому мальчики подвергались в период, предшествующий половому созреванию, или в период полового созревания, а женские зародыши — внутри матки. Изначально «данные», за неимением лучшего определения, складываются в сперме, которая формируется в период полового созревания. Девочки рождаются с полным набором яйцеклеток, поэтому критический период для них — внутриутробный. То, что будущая мать переживает во время беременности, передается зародышу, который затем закладывает генетическую память в формирующиеся яйцеклетки.
- Брат Гримм - Крейг Расселл - Триллер
- Невидимка из Салема - Кристоффер Карлссон - Триллер
- Смерть выходит на подмостки - Лоретта Аоки - Триллер / Ужасы и Мистика
- Убийство номер двадцать - Сэм Холланд - Детектив / Триллер
- Черный клинок - Эрик Ластбадер - Триллер
- Особый дар - Андреас Эшбах - Триллер
- Месть Крестного отца - Марк Вайнгартнер - Триллер
- Мотив для убийства - Блейк Пирс - Триллер
- Подвал. 24 года в сексуальном рабстве - Аллан Холл - Триллер
- В одном чёрном-чёрном сборнике… - Герман Михайлович Шендеров - Периодические издания / Триллер / Ужасы и Мистика