Слишком много блондинок - Холина Арина

— А где здесь можно пописать? — спросила я громко.

— Ты чего, в туалет хочешь? — поинтересовался водитель.

— Необязательно в туалет, — сказала я. — Сойдет любой кустик, даже чистое поле.

— Потерпи, скоро приедем, — успокоил меня Сашин ухажер.

— Я не дотерплю, я уже почти описалась, — настаивала я.

Они как-то не очень охотно остановились, я попросила Сашу выйти со мной, а как только мы оказались на дороге, заявила, что никуда дальше не поеду. К счастью, Саша меня поддержала: она достала выкидной нож и попросила к нам не приближаться. Ребята обозвали нас идиотками, послали на хрен и умчались.

— Уф! — выдохнула Саша и обняла меня за шею.

— Тебе они тоже показались стремными? — спросила я.

— Не то слово! — воскликнула Саша. — Полный абзац. Я думала, конец нам.

— С другой стороны, — заметила я, — они ничего такого не сделали…

— Еще не хватало, чтобы они успели что-то сделать! — Саша рылась в сумочке, разыскивая сигареты. — У меня мороз по коже пошел от их разговоров…

— А чего ты с ними знакомилась, — упрекнула ее я.

— Вер! — Саша всплеснула руками. — Потому что я дура! Неужели так трудно догадаться?

И мы побрели по шоссе. Трасса была оживленной: за один час двадцать минут мимо нас проехали пять машин. Пять водителей из пяти, оценив наши наряды, предлагали тридцать баксов за потрахаться, по десятке на рыло — только отсос. Сердобольный водитель шестого «жигуленка» объяснил нам, что мы на городской периферии — каком-то самом окраинном районе. Везти нас он отказался, чем заслужил упреки и ругательства, которые вряд ли услышал.

За это время выкурили все сигареты, раза три поругались, выяснили, как лишились девственности, распетрушили Егора, подобрали собственный — один из первых, бычок, поспорили, чей он — мой или Сашин, докурили его по очереди, нашли у Саши в сумочке карамельку, раскусили ее пополам и снова поругались, потому что мне досталось меньше. Сашин телефон давным-давно разрядился, так что мы даже мечтали, чтобы мимо нас проехала милиция — те хотя бы отвезут в люди. Маячить посреди замызганного шоссе не было страшно, в особенности поначалу: это казалось занятным приключением. Но потом захотелось спать, есть, мыться и курить — еще с большей силой, оттого что не было сигарет.

Перед самым рассветом показалась машина. Я бросилась на нее, как Каренина на поезд. Шофер притормозил, и мы чуть не оторвали дверцы. Устроившись в машине, наперебой затараторили:

— Мы не проститутки… с вечеринки… нас увезли… чуть не изнасиловали… убили и съели… маньяки… мы хотим домой, в Москву… отвезите… все равно не выйдем…

— А я вас знаю, — весело сказал водитель. — Я вас пару месяцев назад видел у Кристины на дне рождения. Вы, кажется, Саша…

— Ой, да! — обрадовалась Саша. — А… А! Я вас помню! Вы… это…

— Паша, — подсказал он.

— Точно, точно! — обрадовалась Саша. — А это моя подруга Вера.

— Привет, — кивнул он. — Такое совпадение: я не нашел дачу приятелей — они дали неправильный адрес — и повернул обратно, а тут вы…

— Прямо судьба, — подхалимничала Саша.

Паша был просто душка: он привез нас в город, накормил шаурмой, а потом, когда Саша мрачно заявила, что прямо сейчас хочет домой, в Москву, отвез на вокзал, сходил за билетами и подбросил к Тане с Ильей. Те, оказалось, только вернулись и собирались уже объявлять нас в розыск, но тут и мы приехали, так что все уладилось, хоть они нас чуть и не побили за то, что мы смылись втихаря.

На Пашу Таня с Ильей бросились, как на родного. Выяснилось, что в Питере он вроде как знаменитость: они с приятелем делают видеошоу для вечеринок, и он, Паша, сочиняет электронную музыку. И еще он ди-джей — судя по восторгам Тани и Ильи, которые признают знаменитостей лишь первой величины, — популярный. Хотя я-то в ди-джеях, как свинья в апельсинах, так что слава нашего спасателя с ума меня не свела.

Таня с Ильей рассердились на то, что мы без спроса купили билеты, и уговорили нас остаться до воскресенья. Все это время, исключая короткий сон, мы шатались по гостям, ресторанам, клубам и так много пили, что последним моим воспоминанием был какой-то бар и Саша у барной стойки, с ненавистью уставившаяся на стопку текилы. Пашу мы видели еще пару раз, но он был чем-то занят и не мог долго общаться.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

О том, что нам надо уезжать, вспомнили в последний момент, и Илья опять так гнал машину, что меня потом не могли оторвать от дверной ручки. Я даже не почувствовала благодарности за то, что мы успели тютелька в тютельку — нас чуть не на ходу запихнули в поезд и швырнули вслед вещи. В полупарализованном состоянии мы пробрались в купе и, не ожидая отправки, завалились спать. Саша даже сумку из рук не выпустила, а я слегла в одной босоножке.

Глава 23

Изображая невероятную трудоспособность, я отправилась в редакцию прямо с поезда. Поначалу меня шатало из стороны в сторону, а в голове гудело и шумело. Но благодаря свежему, ясному солнечному утру я скоро взбодрилась.

Раннее московское утро — особенное время. Через час на улицах уже забегают, замельтешат: машины сердито загудят пешеходам, рвущимся на красный свет, милиционеры резко и противно засвистят наглецам, мчащимся по разделительной полосе, по тротуарам забурлят реки прохожих, лица покроются уличным макияжем — потом и пылью… Но сейчас, в восемь утра, меня колотил восторг — все было такое… мое. Как будто собственное — совершенно, невероятно пустой проспект Сахарова с длинными громадинами банков, в миллиардах окон которых веселится солнце. Чистый — еще без окурков, банок и фантиков, асфальт. И дымка — особенная, городская дымка… Скоро, совсем скоро она станет смогом — душными, едкими испарениями бензина, раскаленного тротуара, разгоряченного, немытого человеческого тела… Но вот сейчас я любуюсь, как в ней прячется шпиль высотки, как она колышется над деревьями, как сквозь нее проступают очертания домов, и мне хочется орать на всю эту утреннюю тишь: «Это все мое! мой город! мое утро! жизнь прекрасна!»

И таксист мне попался удачный. С проспекта я выползла на Садовое кольцо и тут же поймала старый-престарый золотистый «мерседес» с шикарным мужчиной — кудрявым, с огромными пышными баками… а в магнитофоне у него бесилась Шер. Мы так душевно прокатились, что он сделал мне скидку. Вместо семидесяти взял пятьдесят рублей, после чего я, правда, нахально подумала, что пятьдесят — цена что надо, а семьдесят — это, если по-честному, грабеж.

Возле Останкино тротуары еще не заставили машинами — кое-где пылились какие-то доходяги с утреннего эфира. Охранники на входе даже обрадовались раннему посетителю — мне, а главная по этажу, выдав ключ, пригласила на чашку чая. От чая я отказалась — с утра пью только кофе, и вприпрыжку побежала в редакцию.

Записав в амбарной книге «Вера — 8.47» и понадеявшись, что хоть у кого-нибудь от этой цифры случится инфаркт, я заметила, что не одна. На роскошном кожаном диване, закрывшись плакатом «Кайли Миноук», спал Юра. В одежде, ботинках и даже бейсболке. Носочки он отчего-то трогательно развесил на подлокотниках.

— Эге-гей! — я осторожно дернула его за прядь волос. — С добрым утром. Просыпайся!

Юра не подавал признаков жизни.

— Подъем! — рявкнула я.

Юра спал как убитый.

— Сейчас Борис придет, у нас собрание… — пригрозила я, и Юра мгновенно вскочил, уронив бейсболку.

— Щас, щас, щас… — бормотал он спросонья, не открывая глаз. — Сесяс буду как огучик…

— Юра, ку-ку, это я, Вера, — пояснила я и на всякий случай отошла подальше.

Юра, не открывая глаз, протянул руку за диван, вытянул оттуда бутылку минералки, залпом выпил половину, плеснул на ладонь, размазал по векам и, наконец, посмотрел на меня.

— А ты шо тут делашь? — отчужденно поинтересовался он.

— Юра, ты меня помнишь? — хихикнула я. Выглядел он занятно — мятый, глаза красные, волосы клочьями торчат, не понимает ничего.