Любовное кружево - Гермина Блэк

— А, эта очаровательная мисс Элейн! Я имел удовольствие наслаждаться ее танцем в вашем превосходном новом балете. Да, она регулярно у нас бывает, — Жюль понизил голос, — с одним и тем же кавалером. У них роман, да?

— Сомневаюсь. — Иван справился со своим голосом, но не с чувствами. — У мисс Элейн есть дела поважнее, чем крутить романы. Она без пяти минут великая балерина.

— Тогда понятно. Это, конечно, меняет дело. — Чувствуя, что совершил какой-то промах, Жюль еще раз торопливо поклонился и поспешил удалиться, улыбаясь про себя. Мсье Дуброски, конечно, большой мастер в своем деле, но он, Жюль, тоже не промах в том, что касается человеческой натуры. Если очаровательную молодую женщину постоянно видят в компании одного и того же мужчины, да еще такого привлекательного и известного, — что ж, мсье Дуброски, оказывается, очень наивный человек!

Глава 13

Угнетенное состояние, с которым Оливия безуспешно боролась последнее время, прошло. Она наконец-то хорошо выспалась и даже проснулась раньше обычного. Открыв глаза, она почти сразу с облегчением вспомнила, что сегодня репетиции не будет. Можно спокойно обдумать собственные идеи относительно интерпретации некоторых моментов своей партии в этом гала-представлении. Потом придется обсудить эти идеи с Дуброски, а он, конечно, скорее всего с ней не согласится. Может, он даже по-своему и прав, думала Оливия, как гений, признанный в своем кругу, но, в конце концов, у нее тоже есть определенное право не во всем соглашаться с ним.

Если бы только он позволил ей быть самой собой. Если…

Внезапно зазвонивший телефон, стоящий рядом с кроватью, заставил ее вздрогнуть. Сейчас у нее не было никакого желания ни с кем разговаривать. Пожалев, что не отключила аппарат, после некоторого колебания Оливия все-таки сняла трубку:

— Алло!

— Доброе утро! Только не говорите, что я разбудил вас. Если так, я вполне понимаю вашу суровость.

— Гиффорд! — Оливия просветлела лицом. — Нет, вы меня не разбудили, хотя, признаюсь, я еще в постели.

— Это хорошо. Постарайтесь оставаться там как можно дольше. Вам нужно как следует отдохнуть, — одобрительно отозвался доктор.

— Нет, я себя прекрасно чувствую! И вчерашний ужин был очень мил. Я получила истинное наслаждение. Я даже думала черкануть вам благодарственную открыточку, потому что боялась по телефону не застать вас.

— У меня случайно оказалось свободное время после полудня, поэтому я и решил вам позвонить, — пояснил Гиффорд. — Я подумал, не затруднит ли вас с миссис Морнингтон угостить меня чашечкой чаю — скажем, примерно в половине пятого?

— Если бы тетушка была дома, не сомневаюсь, она была бы рада вас видеть. Но она вернется только к вечеру. Но и мне очень приятно, поэтому милости прошу!

— Замечательно! Конечно, если у вас нет более интересных планов.

— Договорились. В половине пятого.

— Благодарю вас. До встречи.

Положив трубку и ощущая, как от одного звука ее голоса заколотилось сердце, Гиффорд скривился. «Ну где же моя сила воли? Почему я не могу забыть о ней?» Вчера вечером он не стал ее провожать, потому что просто боялся потерять голову, оказавшись с нею рядом в темноте такси. Сейчас он надеялся, что сумел взять себя в руки.

Оливия обрадовалась его звонку. Она, конечно, немного расстроилась, когда Гиффорд посадил ее в машину одну, и подумала, что, наверное, утомила его своими страхами.

Направляясь в ванную, Оливия впервые за многие дни чувствовала себя счастливой. Пока еще она не поняла, что причиной душевной бодрости была просто уверенность, что она скоро увидит Гиффорда; но уже точно знала, что его присутствие дает ей ощущение полной безопасности и уверенности, которых ей больше всего на свете и не хватало. Ей до сих пор не приходило в голову задуматься, почему даже простое воспоминание об этом человеке создавало такой душевный комфорт. Но она еще поразмыслит над этим.

Как только она кончила одеваться, телефон зазвонил вновь. Напевая себе под нос веселый мотивчик, Оливия сняла трубку.

Но улыбка погасла, как только она услышала первую фразу.

— Оливия, это вы? — Довольно резкая интонация и иностранный акцент, всегда более заметный по телефону, не оставляли сомнений, что звонит Иван Дуброски.

— Да, это я. Доброе утро.

— Мне нужно с вами поговорить, — заявил балетмейстер. — Могу ли я подъехать к вам сегодня примерно в три часа?

«Неужели нельзя хотя бы на один день оставить меня в покое?» — с новым приступом раздражения подумала Оливия. Краткая пауза прервалась нетерпеливым «Алло! Алло!» в трубке.

— Да-да, я слушаю.

— В три часа, договорились?

— Это очень важно? — сдержанно поинтересовалась девушка.

— Да. Я кое-что хочу с вами обсудить.

— Очень хорошо. Но на половину пятого у меня назначена встреча, которую я… боюсь, что не смогу отменить.

— Думаю, я не отниму у вас так много времени. Вы будете дома?

— Хорошо, приезжайте, — согласилась она.

— Вы сегодня утром не повторяли те сцены?

— Нет.

— Думаю, у меня для вас есть некоторые новости.

— Правда? Ну, значит, увидимся в три часа. До свидания.

Бросив трубку, Оливия с поджатыми губами повернулась к туалетному столику. Поглядев на свое отражение в зеркале, она укоризненно покачала головой.

Действительно, глупо расстраиваться из-за того, что «Иван Грозный» решил навестить ее. Просто этот телефонный звонок полностью испортил то давно не испытываемое чувство свободы, о котором не могло быть и речи в присутствии Дуброски. И еще глупее сердиться теперь на его холодную манеру обращения: ведь она сама в свое время позволила ему так себя вести, беспрекословно подчиняясь его требованиям.

Но зачем ему потребовалось так срочно с ней увидеться? «Если он еще раз потребует что-нибудь изменить, я закричу!» — решила Оливия.

Неужели он, на самом деле, не мог дождаться завтрашней репетиции?!

Как бы то ни было, Оливия твердо решила избавиться от своего наставника до чая. Что бы ни было у него на уме, он вынужден будет закруглиться к указанному сроку, и ей ничто не помешает насладиться обществом Гиффорда. С того момента, когда Дуброски объявил о своем решении отдать ведущую партию в гала-спектакле Оливии, он ежедневно по поводу и без повода начал дергать ее своими указаниями; это все больше раздражало Оливию. Все эти настойчивые напоминания балетмейстера о том, что он на нее надеется, что она не имеет права допустить ни малейшей помарки, что она должна помнить, благодаря кому она оказалась на этом месте, действовали на ее психику просто угнетающе. Он хотел, чтобы она была лишь послушной глиной в его руках.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});