Холодные сердца - Антон Чиж

– Где тебя носит! Почему не на месте? – закричал Недельский.

Сторож, чье имя все давно забыли и звали просто Савелич, кое-как дотопал.

– Вашбродь… Чего шумишь… Зачем тарабанишь… Тут я…

– Кто разрешил оставить пост?

– Так это… Вроде войны нет… И как не отойти, когда нужда… Правда, ребята? – Савелич подмигнул городовым.

Те заулыбались: старик был болтливый, но добрый. Главное достоинство: не любит пить в одиночестве. За это его уважали. А морских историй знал с целую библиотеку приключений. Хотя, конечно, любил приврать.

– Нужды у тебя не может быть, когда законный представитель власти тебе досмотр делает! – заявил пристав.

– Так и нет ее уже, вашбродь, вся как есть вышла.

Городовые одобрительно захмыкали.

– Смирна-а-а! – рявкнул пристав.

Савелич не шелохнулся, а только бакенбарду почесал.

– Ты на меня не ори, вашбродь, – сказал он, не выказав почтения к чинам. – Я, конечно, начальство уважаю, но тебе кланяться не обязан. Это вон пусть твои орлы перед тобой навытяжку стоят. Я свое отстоял, да не перед лейтенантами, то есть, по-вашему, ротмистром, а перед адмиралами. Так что заходи в гости, хочешь – выпьем. Вон как ребят загонял, еле дышат. Давай уж тихо-мирно, Сергей Николаевич, и так чуть мою хибарку не разнес.

Пристав как-то сразу успокоился, даже перестал хвататься за эфес шашки. Желание разрубить сторожа благополучно схлынуло.

– Тогда рассказывай, – потребовал он.

– Чего хочешь узнать, вашбродь, всякого повидал.

– Что здесь вчера происходило.

– Так ведь, как положено, приходили две яхты…

– Не морочь мне голову, Савелич! Слышал, что на пляже случилось?

– Это что инженера порезали? – спросил сторож. – Слышал, как не слыхать. Кто не придет, с того и заводят. Будто у людей других забот не осталось.

– Рассказывай все, что видел! – потребовал пристав.

– А чего я видел?

Недельский не мог решить: сторож дурочку валяет или притворяется? В любом случае – хитрый старик. Что-то наверняка скрывает. Надо его по-другому сломать.

– В сторожке ночуешь? – спросил он.

– Летом, конечно… А зимой тут делать нечего. Кругом лед до самого Гельсингфорса.

– Вчера здесь был?

– В чистом виде, – ответил сторож и опять подмигнул городовым. Те отвернулись, чтобы пристав не заметил, как их распирает от подначки старика.

– Тогда рассказывай, что видел.

– Значит, так… Сначала видел я, как идем на «Императрице Марии» мимо Африканского Рога. Потом плохо помню, а потом вижу, как из воды вылазит гигантский осьминог, тварь жутка, и давай щупальцами деревья с корнем выворачивать. Ну, я тут…

– Постой, Савелич. Какой осьминог? – спросил пристав, сбитый с толку.

– Огроменный, саженей тридцать, не меньше. Выполз на пляж и давай крушить.

– Это что такое? – тихо спросил Недельский.

– Ты спросил, что видел, вот и докладываю. Сны мои затейливые. Такое приснится, что и рассказать стыдно… Дальше будешь слушать?

– Ты должен был видеть, как совершалось убийство! Ты должен был видеть убийцу! Белая ночь – все видно издалека!

Савелич сплюнул особо сочным образом под ноги, выражая глубокое презрение сухопутной сволочи, которую должен развлекать, и улыбнулся.

– Эк куда хватил, вашбродь. Ночь-то бела, да все одно темень. Нет у меня бинокля, чтобы тот конец пляжа разглядеть. А глаза уже не те. Но все бы это ничего, кабы не главная напасть…

– Что такое? – спросил пристав.

– Сплю я ночью, вашбродь. А вчера особо крепко. Потому как хороша была беленькая под копченого омуля.

Светлая идея, что озарила пристава, такая яркая и такая последняя, померкла навсегда. Наступили сумерки.

Недельский приказал городовым оставить его и, плутая по улицам, один вернулся в участок. Пока он шел, перебирал множество вариантов, как опередить столичного прохвоста. Но ни один не годился. Зато в участке его ждал малоприятный сюрприз.

Ванзаров, усевшись, как у себя дома, разглядывал злосчастную палку. Он приветливо улыбнулся, что было хуже всего. Лучше оскорбил бы или позволил себе грубость.

– Нашли что-нибудь интересное?

Пристав ответил сухо, чтобы стало ясно: он не намерен вступать в разговоры.

– И у меня пока не густо, – сказал Ванзаров. – Спасибо, что доставили вещи. Правда, ваш сотрудник заглянул в записку, которая предназначалась мне. Но разве стоит обращать внимание на такой пустяк? Хотите прочесть?

Недельский зачем-то взял помятую бумажку. Женским почерком было написано:

«Родион, я не понимаю, что это значит. Как понять твое исчезновение? Почему ты прислал за вещами? Между нами все кончено? Что значит твой отъезд в Сестрорецк? Это очередной побег, чтобы избежать важного решения, о котором ты намекал? Ты разбиваешь мне сердце. Если не появишься в ближайший день, считай, что между нами все кончено. Все еще твоя Л . Глупо, но люблю тебя по-прежнему нежно. Цуль-цуль тебя, медвежонок!»

Такие вещи не принято давать читать посторонним. Пристав вернул записку и стал искать хоть какое-то дело на столе. Как назло, ничего не попадалось. Ванзаров между тем выражал полное дружелюбие.

– Это письмо показано вам по одной причине, – сказал он. – Хочу, чтобы вы убедились: мне не доставляет никакого удовольствия торчать в вашем милом городке. Отсутствие в столице может разрушить кое-какие мои жизненные планы. До которых вам и Фёклу Антоновичу, конечно, нет дела. Я ясно выразился?

Пристав нервно кивнул. Ему было до омерзения стыдно: читать чужое – дурной тон. И так бы все доложили.

– Сердечно признателен. Теперь, когда вам понятны мои намерения, извольте кое-что сделать, чтобы поймать убийцу.

– Что вы хотите?

– Нельзя сказать, что хочу. Это важно для раскрытия дела. Необходимо, чтобы сегодня были поставлены две скрытные засады.

– Где же это? – спросил пристав.

– Одна в доме Жаркова.

– А другую где желаете?

– На пляже. И так, чтобы постовой о ней ничего не знал.

– На пляже, значит. Рассчитываете, что убийца вернется на место преступления?

– Вероятность высока, – ответил Ванзаров.

– Знаете это так точно? На сто процентов?

– На девяносто девять.

– Что же за проценты такие?

Ванзаров повертел палкой не хуже жонглера.

– Этой ночью на квартиру Жаркова кто-то приходил, – сказал он. – Было очень поздно, или слишком рано. Хозяйка на часы не глядела, подумала, что Иван вернулся.

– Может, так и было.

– Жарков ушел с саперной лопаткой и штыком. Зачем ему возвращаться?

– Вот уж не знаю. Позвольте, а откуда вы про лопатку узнали?

– Хозяйка заметила пропажу. Она досталась убийце как сувенир на память. Честный обмен: записку в карман жертвы, а с собой – вещь. Убедились, что приходил убийца?

– Не знаю. Не ясно все это. Каковы ваши аргументы?

– Пришедший вел себя очень тихо. Боялся разбудить хозяйку. Если бы вернулся Жарков, он бы не церемонился. Госпожа Лукьянова испытывает к нему глубокую материнскую слабость и простила бы ночную побудку. Тем более спит плохо.

– Допустим. И что с того?

– Он – это не значит, что был мужчина, просто форма речи – что-то искал. И не нашел. Это что-то для него крайне важно. Есть два шанса: или вернется на пляж, или в дом Жаркова. Логично?

Пришлось кое-что взвесить. На одну чашу весов легла дружеская просьба предводителя. На другую – прихоть этого выскочки. Было бы что взвешивать! Нет уж, пусть помучается.

– Все наличные силы будут задействованы в ночном патрулировании, – ответил пристав. – У меня нет лишних людей.

– Давайте пополам: готов взять на себя дом Жаркова, а ваши люди – пляж. Там в одиночку не обойтись: большое пространство, много подходов.

– Вы не можете отдавать мне приказания.

Ванзаров улыбнулся и протянул палку.

– Тогда хоть это сохраните. Важная улика. И, прошу вас, предупредите постовых на пляже, чтобы ухо востро держали. Может случиться всякое.

– Ваши замечания приму к сведению. Окончательно решили остаться?

– Вам хочется, чтобы меня здесь не было? Или у Фёкла Антоновича созрело такое желание?

– Мне-то что, гостите…

– Благодарю. Заодно испытаю с вашей помощью чувства женщины на прочность. Они это редко выдерживают. Но опыт интересный. Позвольте вопрос?

– Как хотите… – ответил пристав.

– Сергей Николаевич, вы, случайно, ничего не забыли мне рассказать? Например, о каком-нибудь деле, странно похожем на убийство Жаркова? Совсем недавнем деле?

Пристав раскрыл конторскую книгу и стал внимательно ее изучать.

– Я жду ответа, – напомнил Ванзаров.

– Нет, ничего такого, – сказал Недельский и совершенно углубился в чтение, пока чиновник из Петербурга не закрыл за собой дверь.

Ванзарова встретили как драгоценного гостя. Ему заявили, что в этот раз не отпустят, пока не угостят, как раз обед подоспел. В доме пахло дивно. Куриный супчик, жаркое, что-то из домашних солений и даже свежий хлеб с румяной корочкой поджидали совсем другого, уставшего и голодного мужчину. А он все не приходил. Лукьянова раскраснелась, приглаженные волосы влажно блестели, на фартуке свежие пятна. Никаких следов горя или волнений.

– Прошу за стол, Родион, – сказала она, легко переходя на «ты». – Ивана где-то носит, так мы ждать его не будем. Еще чего! Достанется остывшее, так поделом. Будет знать, как загуливать.