Рейтинговые книги
Читем онлайн На заре красного террора. ВЧК – Бутырки – Орловский централ - Григорий Яковлевич Аронсон

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 27 28 29 30 31 32 33 34 35 ... 56
собой вышло, что мы горделиво отказались принять получасовую прогулку, и тем самым выбили из своих рук некоторое средство общения. Решать вопрос надлежало нам, меньшевикам, как численно преобладающей фракции. Между тем, две другие маленькие фракции уже успели столковаться. Утром, пробегая мимо, представительница анархистов заявила мне:

— Мы решили сейчас устроить обструкцию.

— Нет, — ответил я, — этот способ борьбы не подходит нашему темпераменту. Мы устроим голодовку.

Проходит час, и анархисты сообщают, что они уже приступили к голодовке и вернули хлеб. Я разъяснил им нашу точку зрения.

— Наша фракция в 55 человек физически еще не могла сговориться. Мы, вероятно, выскажемся против немедленной голодовки, так как предварительно необходимо довести до сведения наших товарищей в Москве, и до сведения ВЧК, с которой мы вступили в борьбу.

Анархисты возмущались, ругались, но… попросили помочь им без особой огласки получить обратно хлебный паек. Левые эсеры, обычно готовые в бой, на этот раз стали мудрить и высказались против голодовки.

— Мол, не стоит терять здоровье и силы ради прекрасных глаз ВЧК…

Нашей фракции было бы очень трудно договориться, если бы вдруг нам не повезло. В этот печальный день нас повели в баню. Правда, мы обсуждали вопрос без женщин (а их в нашей фракции было до 10 человек), но ничего не поделаешь. С некоторым трудом нам удалось освободиться от одного беспартийного донбасца, внушавшего нам подозрение, — он обязательно хотел сопровождать нас в баню. В предбаннике остались надзиратели и конвой, а мы организовали свое импровизированное собрание. Призвали к тишине, товарищи оставили свои шайки, краны перестали лить воду, и мы в одеждах Адама стали обсуждать положение. Большинство, как и следовало ожидать, высказалось за голодовку; другого исхода не видели, против голодовки высказались два-три человека. Только потом перед закрытой баллотировкой в бюро и в периферии возникли разногласия, как понимать характер голодовки: идем ли мы до конца с лозунгом «Победить или умереть» или мы предоставляем право прекратить голодовку, если наступит явная опасность для здоровья и жизни. Большинство не было склонно заранее намечать границы нашей голодовки, но в то же время считало, что в нужный момент бюро фракции принадлежит решающее слово.

Требования, которые мы предъявили ВЧК, свелись к восстановлению режима, действовавшего до 23 июня, т. е. к открытию камер, к общим прогулкам и к удалению военного караула. Последнее требование было вызвано тем, что в тюрьму после изменения режима ввели военный караул. Мы назначили срок, в три дня, и приступить к голодовке наметили 26 июня. В эти дни мы должны были правильно организовать голодовку. Среди нас находились больные: старик, страдающий астмой; двое с активным туберкулезом; один в возвратном тифу; эпилептичка с женской болезнью. Мы выделили их, в первую очередь, для освобождения от голодовки. Кроме того, нам пришлось освободить от участия в голодовке меньшевичку, только что закончившую свою семидневную голодовку, и одного, правда, здорового товарища, который жил в одной камере с тифозным, ходил за ним, носил его на руках в уборную, так как у больного отнялись ноги и пр. Семь человек исключили от участия в голодовке. Мы предложили наиболее старым товарищам, чей организм перенес уже немало тюремных голодовок, выйти из голодовки, но они, конечно, отвергли наше предложение. Мы настаивали, чтобы двое из молодежи, которым еще не исполнилось 18 лет, не участвовали в голодовке, но встретили только одно возмущение. Итак, из 55 меньшевиков выпало 7, и 48 приступило к голодовке. В тот же день объявили голодовку анархисты в числе 10 человек. Левые эсеры присоединились на 4-й день к нашей голодовке, при этом объявили голодовку «сухую», без воды. Таким образом, 75 политических заключенных приняли участие в голодовке.

С первого момента голодовки в нашем флигеле одиночного корпуса воцарилась мрачная обстановка. Дежурный чекист с особой торжественностью обходит галереи и заглядывает в волчки. Надзиратели насторожены; высшее тюремное начальство по вечерам после поверочного звона появляется на горизонте. Гулко расхаживают вдоль камер вооруженные солдаты. Голодающие выработали элементарные правила поведения: стараться не расходовать энергии, лежать на койках, пить тепловатую воду полстакана — стакан в день. Но в первый день голодовки нас уже ждал неприятный сюрприз. Стояла чудесная солнечная погода, а директор, как назло, распорядился не выпускать голодающих на прогулку. Камеры оставались на запоре круглые сутки; на оправку стали выпускать не более двух камер сразу; общение сделалось совершенно невозможным. И дальше мелкие репрессии и ущемления усиливались с каждым днем голодовки. Больные, не участвующие в голодовке, приняли на себя роль уборщиков, а с 3–4 дня голодовки уже многим товарищам стало трудно производить уборку, вышел приказ, запрещающий обход камер уборщикам. Библиотекарю также запрещено разносить книги, и голодающие, таким образом, оказались лишены единственной утехи — чтения. Наконец, по распоряжению властей перестали выпускать старост для обхода голодающих камер. Если бы такое положение оказалось устойчивым, то заключенные очутились бы в тупике, изолированные друг от друга, предоставленные своим горьким думам и физическим недугам. Но к четвертому дню удалось на деле восстановить старост в правах, и хотя за мной, как тень, брела фигура чекиста, присутствовавшего при моих разговорах с товарищами, я все же мог обо всем информировать товарищей, хоть немного ориентироваться в настроении, учесть шансы голодовки и силы сопротивления.

На третий день голодовки к вечеру старост вызвали из камер. Явился представитель Губчеки и сообщил, что из Москвы прибыл уполномоченный ВЧК специально по поводу нашей голодовки.

— Он пошел с Поляковым поужинать, а потом придет в тюрьму.

— Хорошо. Пусть подкрепится.

Мы сообщили товарищам благую весть и стали ждать чекиста из Москвы. К вечерней поверке приезжий не явился, и я послал ему срочный вызов, — требование немедленной явки в тюрьму. На следующий день днем директор пришел ко мне в камеру и подтвердил, что, действительно, приехал представитель ВЧК и собирается в тюрьму. Но и в этот день уполномоченный не явился.

На пятый день нашей голодовки прибыл из Москвы представитель Красного Креста. Вызвали всех старост, и наша встреча состоялась там же в одиночном корпусе, в комнатке тюремного надзирателя. Молодая дама в белом платье, с испуганными глазами и официально-холодным видом принесла нам цветы — чайные и красные розы, которые мы отнесли в камеры голодающих женщин. Представительница Креста ничего утешительного сообщить не могла. В Губчеке ей сказали, что все зависит от Москвы, от ВЧК. Она тоже слышала, будто уполномоченный приехал в Орел и недоумевает насчет причины его неявки. Быть может, его скрывают от нас, ждут, что мы и так поддадимся? При свидании присутствуют чекисты, и очень трудно

1 ... 27 28 29 30 31 32 33 34 35 ... 56
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу На заре красного террора. ВЧК – Бутырки – Орловский централ - Григорий Яковлевич Аронсон бесплатно.
Похожие на На заре красного террора. ВЧК – Бутырки – Орловский централ - Григорий Яковлевич Аронсон книги

Оставить комментарий