Ангел мой - Сидони-Габриель Колетт

– Нунун, дорогая! Я снова тебя нашёл, Нунун! О моя Нунун, твоё плечо, и твой аромат всё тот же, и твоё ожерелье! Моя Нунун! Ах! И твои волосы всё так же отдают палёным… Ах, это потрясающе…

Запрокинув голову, он выдавил из себя это глупое слово, словно испустил последний вздох. Стоя на коленях, он сжимал Леа в объятиях, обращая к ней своё лицо с покрытым волосами лбом, дрожащий рот, омытый слезами, глаза, искрящиеся радостью. Леа настолько углубилась в созерцание Ангела, настолько позабыла обо всём на свете, что ей даже не пришло в голову поцеловать его. Она обвила руками шею Ангела и ласково прижала его к себе.

– Мой малыш… Злой малыш… – шептала она. – Вот и ты… Ты вернулся… Что ты ещё натворил? Ты такой злой… любимый мой…

Он издавал тихие жалобные стоны, не открывая рта, и больше не говорил уже ничего: он слушал Леа, прижавшись щекой к её груди.

Когда Леа прервала свою нежную литанию, он взмолился: «Ещё!» – и Леа, которая сама боялась расплакаться, продолжала тем же тоном ругать его:

– Ах ты негодник… Маленький бессердечный бесёнок… настоящий змеёныш…

Он поднял к ней благодарные глаза:

– Правильно! Ругай меня! Ах, Нунун!

Она чуть отстранила его, чтобы лучше его видеть:

– Так ты любил меня?

Он опустил глаза, смущаясь, как мальчишка.

– Да, Нунун.

Не в силах удержаться, она рассмеялась тихим, приглушённым смехом, это послужило ей сигналом: вот-вот, и она безоглядно отдастся самой великой радости в своей жизни. Объятие, падение, раскрытая постель, два тела, которые сливаются воедино, две половины живого целого, насильственно разделённые и стремящиеся соединиться вновь. «Нет, нет! – сказала она себе. – Ещё рано! О! Ещё рано…»

– Мне хочется пить, – вздохнул Ангел. – Нунун, мне хочется пить…

Она быстро встала, нащупала рукой графин с водой, который показался ей слишком тёплым, вышла и тут же вернулась обратно. Ангел, съёжившийся на полу, положил голову на пуф.

– Я принесла тебе лимонад, – сказала Леа. – Не сиди в такой позе. Пересядь в кресло. Свет не мешает?

Леа дрожала от удовольствия, что может прислуживать и приказывать. Она сама села в кресло, и Ангел прикорнул с ней рядом.

– А теперь ты мне всё-таки скажешь, почему…

Их прервало появление Розы. Ангел, не поднимаясь, томно повернул голову к Розе:

– Привет, Роза!

– Здравствуйте, сударь, – тактично сказала Роза.

– Роза, я хочу завтра утром, к девяти часам…

– Сдобные булочки и шоколад, – закончила за него Роза.

Ангел прикрыл глаза со вздохом удовольствия.

– Да ты ясновидящая!.. Роза, а где я буду одеваться завтра утром?

– В будуаре, – ответила Роза с готовностью. – Только, конечно, придётся вынести оттуда диван и поставить, как прежде, туалетный столик…

Роза взглядом спросила одобрения Леа, которая сидела в горделивой позе и поддерживала своего «гадкого мальчишку», пока он пил.

– Хорошо, – сказала Леа. – Там будет видно. Можешь идти. Роза.

Роза ушла, наступило короткое молчание: было слышно лишь глухое завывание ветра и крик какой-то птицы, которую ввёл в заблуждение лунный свет.

– Ты спишь. Ангел?

Он вздохнул тяжело, как охотничий пёс:

– О нет, Нунун, мне слишком хорошо, чтобы спать.

– Скажи мне, малыш… Ты не сделал там ничего плохого?

– Дома? Нет, Нунун. Клянусь тебе.

– Обошлось без сцен?

Он взглянул на неё исподлобья, не поднимая своей покорной головы:

– Да нет же, Нунун. Я ушёл, потому что ушёл. Малышка очень мила, никаких ссор и в помине не было.

– Да?

– Впрочем, я не поручусь, что она совсем ничего не заподозрила. Сегодня вечером у неё был, как я это называю, совершенно сиротский вид: очень тёмные глаза и такие красивые волосы! У неё ведь очень красивые волосы, ты заметила?

– Да…

Она отвечала ему односложно и тихо, вполголоса, словно боялась испугать человека, говорящего во сне.

– Я даже думаю, – продолжал Ангел, – что она видела, как я проходил по саду.

– Вот как?

– Да. Она стояла на балконе в платье стального цвета, оно такое холодное… Ох, как же я не люблю это платье… Из-за него мне хотелось смыться сразу после ужина.

– Да?

– Да, Нунун. Я не знаю, видела ли она меня. Луна ещё не взошла. Она появилась позже, пока я ждал.

– А где ты ждал?

Ангел неопределённо махнул рукой в сторону улицы:

– Там. Я долго ждал. Я хотел убедиться…

– То есть?

Он резко отпрянул, сел подальше. И снова на его лице появилось выражение дикарского недоверия.

– Я хотел быть уверен, что здесь никого нет.

– А, понимаю… Ты думал, что…

Она не смогла удержаться и презрительно рассмеялась: любовник – у неё? Любовник, пока Ангел жив? Какая нелепость! «Какой он глупый!» – подумала она с восторгом.

– Тебе смешно?

Он встал прямо перед ней, запрокинул ей голову и положил руку ей на лоб:

– Тебе смешно? Ты смеёшься надо мной? У тебя… У тебя есть любовник? Да или нет?

Произнося эти слова, он всё ниже наклонялся к ней и вдавливал её затылок в спинку кресла. Она чувствовала на своих веках его раздражённое дыхание, его руки мяли ей лоб, прищемляя волосы, но она не предприняла ничего, чтобы освободиться.

– Попробуй только сказать мне, что у тебя есть любовник!

Она заморгала, ослеплённая надвигающимся на неё прекрасным лицом, и наконец сказала глухо:

– Нет. У меня нет любовника. Я люблю тебя…

Он отпустил её и начал снимать с себя смокинг, жилет, его галстук свистнул в воздухе и повис на шее бюста Леа, стоящего на камине. Он так и не отошёл от неё, а продолжал удерживать её в кресле, сжимая её колени в своих. Когда она увидела, что он уже полураздет, она спросила почти грустно:

– Так значит, ты хочешь?.. Да?

Он не ответил, погружённый в мысли о предстоящем наслаждении, одержимый желанием вновь овладеть ею. Она покорилась и отдалась своему молодому любовнику со знанием дела, внимательно и серьёзно. Тем временем она увидела чуть ли не с ужасом, что и сама близка к экстазу, она терпела Ангела, как пытку, отталкивала его своими обессилевшими руками, в то же время удерживая своими сильными коленями. Наконец она схватила его за плечо, тихонько вскрикнула и погрузилась в ту самую пропасть, откуда любовь возвращается бледной, молчаливой и полной сожаления о смерти.

Они не разомкнули объятий и ни одним словом не нарушили долгого молчания, во время которого оба возвращались к жизни. Ангел грудью прижался к боку Леа, откинув в сторону голову с закрытыми глазами, точно его кинжалом пригвоздили к телу возлюбленной. Она, откинув голову в сторону, терпела всю тяжесть этого тела, которое не щадило её. Она с трудом переводила дыхание, придавленная рука болела, Ангел чувствовал, как его затылок наливается тяжестью, но оба они не шевелились, ожидая, пока угасающая молния наслаждения совсем отдалится от них.