Радио «Морок» - Татьяна Мастрюкова

какими представились дяденьке Митяю. Мы переглянулись с ухмылочками и только потом, только из-за хорошего воспитания повернулись, наконец, к той, что нас позвала.

— Девочки, а что? А ты Александра, а ты Инна. Идитя сюда, мила-аи!

Перед нами был тот самый забор, за который в прошлый раз ушлепала напавшая на Лесю огромная жаба. Теперь по ту сторону забора, вцепившись узловатыми пальцами со слишком длинными для деревенской жительницы ногтями в доски, стояла какая-то бабка. Очевидно, это был ее участок.

Обыкновенная бабка, ничем не примечательная, если не считать ее ногтей. Я бы даже сказала, когтей. Удивительно длинные, крепкие, с черной каемкой грязи, будто бы ими рылись в земле. Хотя, наверное, она и рылась ими в своем огороде. Вместо грабель. А что, очень удобно.

Леся тоже не могла оторвать взгляд от бабкиных рук. И я даже знаю, что она при этом думала. У нее в голове небось уже тревожная сирена вопила.

— А что вы встали-то? Идите ко мне.

Застиранный серый платок с едва заметными выгоревшими полосками, стеганая жилетка с пятнами жира, мужская клетчатая рубашка с подвернутыми рукавами, серая вытянутая юбка, толстые носки и калоши. Почти как тетка из Сырых Дорог.

А может, это вовсе и не та тетка была, а эта бабка? Могли мы перепутать?

— Идите-ка, давайте, давайте.

Бабка качнулась в сторону калитки, рукой со своими когтищами подзывая нас к себе поближе. Леся инстинктивно сделала шаг, только не к бабке, а назад. Однако позади нее стояла я, поэтому пришлось сестру слегка отпихнуть. Вышло, будто бы я нарочно подталкиваю сопротивляющуюся Лесю к чужой бабке. И той явно понравилось мое поведение. Она расплылась в улыбке, открыв полный почерневших зубов рот. Такое впечатление, что, если бы Леся была чуть поближе к забору, бабка схватила бы ее и подтянула к себе.

От этих мыслей я невольно содрогнулась и поставила, чуть ли не дернув Лесю за руку, рядом с собой. На всякий случай. Да еще и за запястье обхватила, для надежности.

А бабка продолжала:

— Откель приехали-то?

Нас обдало несвежим запахом из старухиного рта. Да ладно, если бы просто несвежим... Гниль какая-то. Надо было с самого начала сделать вид, что мы глухие.

— Из Сырых Дорог.

Я постаралась не выдать голосом неприязни. Разговаривать с этой старухой вообще не хотелось, но вежливость не позволяла молча развернуться и уйти.

Бабка хитро сощурилась и, кажется, едва сдержала смех:

— Так-таки и оттудова?

— Да. И здесь тоже проездом. Недолго.

Мне вообще ничего не хотелось рассказывать постороннему человеку. И такая настырность напрягала.

Хотя понятно, что деревенской жительнице элементарно скучно, и наше появление наверняка целое событие для Жабалакни. Только это любопытство почему-то раньше никак у местных не проявлялось.

— Ага, надолго, надолго! — Бабка закудахтала каким-то булькающе-квакающим смехом. — Ко мне зайдете, так надолго!

Что? Мы с Лесей переглянулись.

— Много детишек ко мне ходило, много. Все сюда ходили. Все-е-е... — Неприятно так протянула, у меня даже холодок по спине пробежал. — И уходить-то никто не хотел. Вот, бабушка, говорят, у тебя бы навек остались. Не хотим к мамке с папкой, хотим с тобой! — И она опять радостно заквакала. — Гляньте-ка, рази не красота? Хотите такую же?

Бабка широко повела рукой себе за спину, при этом не отворачиваясь от нас.

Только сейчас я заметила, что почти весь ее двор уставлен захряпами. Много невысоких чурбачков, на которые натянута детская одежда. У кого-то совсем летняя, а на ком-то — старенькая осенняя куртка. Здесь тоже рукава были чем-то набиты, наверное, соломой, из-за чего казалось, что руки настоящие. Особенно у тех наряжух, у которых вместо кистей рук приделаны были перчатки или варежки.

Определенно в полумраке или издалека все эти фигуры смотрелись как самые настоящие дети. Видно, бабке было очень одиноко, вот она себе детский сад и нарядила. Но выглядело это не очень. Отсутствие лиц под платками и шапочками было немного пугающим. Не знаю, как пустое не лицо даже, а просто поверхность может иметь выражение. Но у меня возникла полная уверенность, что эти детские захря- пы напуганы.

«Не накручивай, это просто бревна, поленья, бу- ратины», — сказала я сама себе.

Но тут же вспомнила, что Буратино был живой, а Пиноккио вообще стал настоящим мальчиком. Могло же быть наоборот?

Могло. В сказке. Не в реальной жизни. Не там, где Леся и мама с папой. Не там, где я.

Бабка обращалась непосредственно ко мне, будто Леси здесь не было, или она не имела права голоса, или была слишком маленькой, чтобы что-то соображать.

— А коли ты не хочешь, так мелкая захочет. Здеся получше будет.

Многие наряженные чурбачки за старухиной спиной были ростом с Лесю и явно изображали детей ее возраста. Интересно, если бы они могли разговаривать, кричали бы они?..

И тут одна захряпа-наряжуха, — скорее всего, девочка, — в шортиках и футболке, с банданой из какой- то льняной салфетки на «голове», махнула мне рукой. То есть прядью пакли, торчащей из рукава футболки.

Как вообще такое возможно, если даже ветра не было? Но я точно видела, мне не показалось: подобие руки совершенно явно сделало как бы отталкивающий жест. Мол, убирайся отсюда.

Бабка проследила мой взгляд, быстро обернулась каким-то судорожным движением и с неприятной усмешечкой