Демон-любовник - Кэрол Гудмэн

— Только не говорите, что вы у нее в долгу. Диана страшно щепетильна. И не удивляйтесь, если она станет настаивать, что принесет с собой пироги, — и Боже вас упаси отказаться! Она страшно обидится… к тому же лишние пироги никогда ведь не помешают, верно? У вас усталый вид, Калли, — похоже, в последнее время вы совсем заработались. Надеюсь, вы хорошо спите?

— Да, — соврала я. — Просто не сразу смогла привыкнуть к такому странному дому.

На самом деле, заставив себя работать до изнеможения, я в последнее время совсем перестала спать по ночам. С того самого дня в библиотеке мне снова стали сниться сны… хорошо хоть эротические, как до этого. Теперь мне снилось, что я бреду поросшей вереском пустоши, которой не видно ни конца ни края, поглядывая на сереющее над головой предрассветное небо, дин за другим преодолевая бесконечные холмы, мы тупо идем вперед — я и окружающая меня безликая толпа. Лица людей нут в туманной дымке: сколько ни напрягаю зрение, я вижу только длинную цепочку каких-то неясных фигур, а за ними — росшие дроком холмы и светлеющее на горизонте небо. Почему поднимающийся над землей туман окутывает только людей? — всякий раз спрашивала я себя. Проход между деревьями, куда мы, по-видимому, направлялись, был виден на редкость отчетливо. Даже на таком расстоянии я видела, как те, кто шел впереди, пройдя между ними, исчезают в чаще леса. Почему-то при виде этого я холодела от страха. Куда они все идут? — спрашивала я себя. Куда мы идем? Темнеющая перед нами чаща леса выглядела так, словно вела в никуда. Охвативший меня страх, похоже, передавался и остальным — я слышала его отголоски в шепоте тех, кто шел рядом со мной: «Этот проход уже, чем обычно». Похоже, никто не знал, по-прежнему ли он ведет в страну фей. Нет ничего легче, чем заблудиться в этой чаще, шептались они, и тогда ты обречен до скончания века блуждать в Приграничье. Судя по тому леденящему ужасу, с которым все произносили это слово, ничего страшнее и придумать было нельзя.

И все же люди упрямо шли, направляясь к темневшему среди ветвей проходу. Зачем мы туда идем? — крутилось у меня в голове. Неужели у нас нет другого выхода? Я обернулась, решив спросить об этом у того, кто был ближе всех ко мне, изо всех сил стараясь различить его лицо сквозь густую дымку поднимавшегося над землей тумана. И тут, как будто решив прийти мне на помощь, луч солнца точно золотая стрела рассек надвое окружавшую меня безликую толпу… и прошел сквозь лицо человека, стоявшего рядом со мной. Одно короткое мгновение я видела его совершенно отчетливо, вплоть до мельчайших деталей — морщинистое, корявое, точно кусок коры лицо старика, — а потом оно вдруг начало стремительно таять. Туманная фигура прямо у меня на глазах разваливалась на куски, ветер и поднявшееся над горизонтом солнце, точно сговорившись, рвали ее в клочья… последнее, что я успела увидеть, была грустная старческая улыбка. Только теперь я увидела, что все, кто окружал меня, тоже состояли из тумана… и таяли один за другим. Мне разом стало понятно, куда и, главное, зачем мы шли. Еще немного — и все мы превратимся в ничто.

Словно очнувшись, я принялась лихорадочно озираться по сторонам в поисках кого-то… кого, как я знала, мне непременно нужно отыскать. И вдруг я увидела его — он появился верхом на белоснежном коне, уже почти неразличимом в ярких лучах утреннего солнца. Но я все еще могла разглядеть его лицо, широкие брови вразлет, темные миндалевидные глаза, полные яркие губы. Свесившись с седла, он потянулся ко мне… Я бросилась к нему… наши руки встретились… и прошли одна сквозь другую.

Именно на этом месте я обычно просыпалась; Мои руки в отчаянии хватали воздух… мои губы дрожали, пытались произнести имя, которое неизменно ускользало из моей памяти в тот миг, когда я открывала глаза.

Накануне Дня благодарения я решила заглянуть к Суэле. Насколько я могла судить, она неплохо разбиралась в истории явления демона-любовника… особенно в той ее части, что на изображена на триптихе, только она называла его Ганконером. Может, она сможет рассказать мне нечто такое, что прольет свет на мой сон. Офис Суэлы был на первом этаже Фейервик-Холла, в задней части здания, довольно далеко от лестницы, так что раньше мне никогда не случалось проходить мимо его. Закончив лекцию — студентов было так мало, что я решила отпустить их пораньше и отправилась искать кабинет Суэлы. Но спустя какое-то время обнаружила, что заблудилась в лабиринте узких коридоров. Эта часть здания представляла собой оригинальную постройку времен Ангуса Фрейзера, преподававшего в колледже в самом начале века, и, по-видимому, сохранилась в своем первозданном виде. Окончательно упав духом, я наконец обнаружила дверь с табличкой, на которой значилось имя Суэлы Лилли, а под ней — постер из Британского музея с терракотовой статуэткой крылатой женщины, стоявшей на спинах ощетинившихся львов. По обе стороны от них, насторожившись, застыли огромные совы. Я уже подняла было руку, собираясь постучать, но, передумав, нагнулась, чтобы прочитать надпись на постере: «Королева ночи, древний Вавилон, 1800–1750 гг. до н. э.». Приглядевшись к женщине, я вдруг обратила внимание, что ее стройные ноги заканчиваются птичьими лапами с кривыми, точно ятаганы, когтями, как две капли воды схожими на лапы сидевших по бокам сов. Почему-то это заставило меня содрогнуться. Тряхнув головой, чтобы прогнать хватившую меня зябкую дрожь, я постучала в дверь.

Мелодичный голос предложил мне войти. Открыв дверь, я первую минуту подумала, что каким-то неведомым образом перенеслась на восточный базар. Пол кабинета устилали персидские ковры, на стенах и потолке висели разноцветные драпировки. Вместо казенных флуоресцентных ламп, тускло освещавших мой собственный кабинет, тут горели три лампы с абажурами из цветного стекла — сапфирово-синего, изумрудно-зеленого и янтарно-желтого, — делая комнату похожей на драгоценную бонбоньерку. Письменный стол из полированного дерева казался пустым — я заметила только какой-то старинный том в переплете из телячьей кожи да стеклянную чашку с чаем. Суэла, с головы до ног — от кашемировой шали на плечах до мягких замшевых сапог — одетая в желто-коричневое (даже помада у нее на губах была цвета жженого сахара), сидела за столом. Откинувшись на спинку стула, она мечтательно смотрела в окно, на последние листья, срывавшиеся с почти голых к этому времени веток. Больше за окном не было ничего. Кампус почти опустел. Все разъехались на праздники.

— Ах, Калли, это вы? Я так и подумала, что буду иметь удовольствие сегодня увидеть вас, — проговорила она, с трудом оторвавшись от окна и повернувшись ко мне.