Русское государство и его западные соседи (1655–1661 гг.) - Борис Флоря

Предусматривалось два варианта соглашения. Первый в случае заключения обычного мирного договора. В этом случае можно было дать согласие на переход к России земель Великого княжества Литовского на восток от Западной Двины[537], но царь должен был одновременно признать права Речи Посполитой на Ливонию. Таким образом, выход к Западной Двине не должен был открывать для России выход к Балтийскому морю.

Принципиально иными должны были быть условия соглашения в случае избрания на трон члена династии Романовых. Комиссары должны были приложить все возможные усилия, чтобы добиться соглашения о избрании царевича, который должен был быть передан на воспитание королевским супругам в Польшу, когда ему исполнится 7 лет. Лишь в самом крайнем случае они могли согласиться на избрание самого Алексея Михайловича. Главным условием соглашения было «restitutio ablatorum», т. е. возвращение Речи Посполитой всех территорий, утраченных во время военных кампаний 1654–1655 гг., и восстановление ее верховной власти над Войском Запорожским. Отмечалось также, что царь должен принять католическую веру, «хотя бы по греческому обряду», но решение этого вопроса можно было бы отложить до коронации царя после смерти его предшественника. Обративший внимание на это условие Л. Кубала резонно полагал, что впоследствии, настаивая на его выполнении, правящие круги Речи Посполитой получили бы основания для отказа от принятых ими на себя обязательств[538].

Что же давало польским и литовским политикам основание рассчитывать, что ради проблематичного избрания на польский трон, которое к тому же могло бы быть реализовано лишь в более или менее отдаленном будущем, царь Алексей Михайлович откажется от своих многочисленных вполне реальных приобретений, в том числе и от протектората над Войском Запорожским. Инициатива царя, пожелавшего занять польский трон, вызвала в сознании представителей правящей элиты Речи Посполитой воспоминания о «бескоролевьях» второй половины XVI в., когда претенденты на польский трон, соперничая между собой, предлагали магнатам и шляхте различные выгоды. По аналогии полагали, что и царь пойдет на далеко идущие уступки, лишь бы добиться королевского трона.

Расчеты эти зиждились на неверном основании. Алексей Михайлович добивался избрания, чтобы ослабленная Речь Посполитая не подпала под нежелательное влияние кого-либо из соседей. При этом он вовсе не собирался отказываться ни от большей части своих завоеваний, ни от поиска выхода к Балтийскому морю на территории Ливонии. Царь и его советники были уверены, что ослабленная долголетней войной, неспособная вытеснить шведов со своей территории Речь Посполитая будет вынуждена принять выработанные в Москве условия мира, может быть, с небольшими уступками. Однако и они ошибались. Предпринятый ими шаг, как видим, привел совсем не к тем последствиям, на которые они рассчитывали. Тем самым новый этап переговоров обещал обеим сторонам новые неприятные неожиданности.

В течение некоторого времени после отсылки «Resolutio categorica» комиссарам под Вильно при польском дворе рассчитывали, что задуманный план будет осуществлен. Отсюда любезный прием, который был оказан в королевской ставке русскому гонцу А.И. Нестерову. Польный гетман С. Ланцкоронский, пригласив его в свою карету, уверял гонца в том, что сенаторы желают избрать царя преемником Яна Казимира, чтобы между Россией и Речью Посполитой был заключен союз и чтобы «пошли все обще на свейского короля»[539]. А К. Пац дал знать через пристава, что король и сенаторы не разделяют взглядов коронного канцлера[540]. Пристав, передавая гонцу слова короля, называл С. Корыцинского «хищником» и «волком», который «раздор чинит»[541]. Так через гонца царя и его советников хотели убедить в надежности обещаний относительно судьбы польского трона.

Вместе с тем у носителей высшей власти были свои планы, существенно отличавшиеся от планов сенаторов. Об этих планах они пытались известить царя через его гонца. Главную роль играла при этом королева Людовика Мария, а посредником между ней и гонцом выступал муж одной из ее придворных дам К. Пац. Он настоятельно советовал, когда будет собран сейм, который будет решать вопрос об избрании царя, чтобы русские «великие» послы специально обратились к королеве и просили ее о содействии. Она, – заверял подканцлер, – пользуется большим влиянием на сенаторов и сам Ян Казимир стал королем благодаря ее поддержке[542]. На планы, которые связывала королева с соглашением с Алексеем Михайловичем, проливает свет другой разговор гонца с К. Пацем. Королева сообщала через К. Паца, что она готова быть царевичу вместо матери, когда после смерти Яна Казимира он станет в Речи Посполитой «дедичным» – наследственным государем[543]. Эта характерная деталь, как представляется, определенно указывает на то, какие планы королевская пара связывала с возможным избранием на польский трон царевича.

Ян Казимир подобных слов не говорил, но на тайной, ночной аудиенции, где кроме гонца присутствовал только К. Пац, он недвусмысленно предостерегал царя против собственных подданных: «в Коруне Польской люди вольные, ныне хотя то и учинят, что царское величество в Коруну Польскую оберут… а впредь того в вольностях своих не здержат»[544]. Следует, однако, отметить, что все эти сведения стали известны царю и его советникам не ранее начала декабря 1656 г., когда переговоры под Вильно давно закончились.

Пока обе стороны готовились к возобновлению переговоров, в развитии событий вокруг Риги обозначились неблагоприятные для планов русских политиков перемены. Миссия В. Унковского вопреки ожиданиям закончилась полной неудачей. Хотя и этого посланца в Митаве встречали с большим почетом (герцог прислал за ним собственную карету)[545], но вести переговоры с рижанами герцог по существу отказался («к рижанам листа пронести от шведов не мочно и послать к ним от них никого нельзя»)[546]. Отправляя Унковского, ему поручали выяснить, «есть ли на море корабли… датского короля и Галанских статов»[547]. Полученные известия были неутешительны. Правда, выяснилось, что голландские корабли стоят под Гданьском, но они «с шведом не бьютца», голландские дипломаты пытаются выступать как посредники в мирных переговорах между Польско-Литовским государством и Швецией[548]. Что же касается датского флота, то «датцких… воинских кораблей нигде не слыхать»[549].

Известия эти отражали важные изменения в международной ситуации после прихода к Гданьску голландского флота. Карл Густав, оказавшийся в состоянии войны одновременно и с Речью Посполитой, и с Россией, не желал начинать и войну с Генеральными штатами. В итоге он пошел на уступки. Блокада Гданьска с моря была снята, было заключено соглашение, обеспечивавшее нейтралитет этого международного порта, и голландцы увели свои корабли[550].

Позиция Голландии оказала влияние и на позицию Дании. В этом смог убедиться Д. Мышецкий, добравшийся до Копенгагена в начале сентября. На встрече, состоявшейся 19 сентября, когда посол добивался, чтобы датский король выступил против шведов, «не мотчав, нынешним летом», он получил ответ, что датского короля связывают союзные обязательства с Голландией, а она, по слухам, заключила соглашение с Карлом Густавом, и королю «не дождав» от голландцев «прямые вести» «подлинного ответу учинити не уметь»[551]. 23 сентября посланцу вручили королевскую грамоту и «ответное письмо». В этих документах со ссылкой на действия голландцев, вступивших в мирные переговоры со шведами, подробно объяснялось, «для чего мы вскоре войны не зачнем»[552]. Предпринятая Мышецким 29 сентября новая попытка добиться ответа оказалась безрезультатной[553]. Таким образом, в сентябре 1656 г. ни голландский, ни датский флот не пришли к Риге, чтобы блокировать ее с моря. Шведские военачальники сохранили свободу действий на море, которой они и воспользовались.

В Митаве В. Унковскому сообщили, что Карл Густав проводит набор войск в Померании и получил помощь от саксонского курфюрста и намерен собранные войска отправить на помощь Риге «морем»[554]. Тогда же стало известно, что такая попытка увенчалась успехом. Когда В. Унковский еще находился в Митаве, М. Фелькерзам передал ему письмо одного из своих «знакомцев» с рассказом об этом. Трехтысячный отряд солдат из Швеции вошел на судах в Западную Двину и, несмотря на огонь русской артиллерии, благополучно достиг города. Письмо «знакомца» содержало и важные сведения о письме Карла Густава Магнусу Делагарди, в котором сообщалось, что вслед за этим контингентом в Ригу должен прибыть «кораблями» отряд из 2 тыс. кавалеристов во главе с генералом Дугласом[555]. В таких условиях трудно было ожидать мирной сдачи Риги, да и взятие города после прихода в него подкреплений становилось делом сомнительным.