Смерть как искусство. Том 2. Правосудие - Александра Маринина

И в целом оказался не далек от истины. Как только Кот Гамлет снова почувствовал себя породистым, красивым и почти здоровым, он сразу же забыл, где находится и кому обязан своим выздоровлением.

– Как-то у вас тут все по-плебейски, – недовольно заявил он, когда ему в очередной раз принесли на широком листе лопуха шарики, скатанные из насекомых, высушенной травки и измельченных овощей. – Мой папенька хоть и бедный был, а меня из фарфорового блюдечка кормил.

– Вот именно, что он бедным был, – тут же встрял Ворон, – и блюдечко тебе приспособил из своего сервиза от бедности, потому что на специальную миску у него денег не было. Все приличные коты, между прочим, жрут из металлических мисок.

– Ну и все равно, – упрямился Кот. – Вот когда я был маленьким и меня еще папеньке не отдали, помню, лежим мы с маменькой в шелковой корзинке, гости приходят, на нас смотрят, красивая музыка играет, духами пахнет. А у вас тут что? Одни сплошные разговоры, и ничего не происходит. А вот еще когда я болел, меня к специальному доктору носили, и он меня лечил в специальной комнате.

Тут уж Ворон не смог скрыть возмущения.

– Да здесь вокруг тебя четыре доктора крутятся, только что в задницу тебе не дуют! Змей ловит, кого сумеет, я насекомых добываю, Белочка готовит, травки собирает, настои для тебя делает, микстуры, примочки, Камень грелкой работает, а тебе все мало, утроба твоя ненасытная! Тебе все какой-то красоты хочется, каких-то изысков! Не нравится тебе у нас – вали на все четыре стороны, нам же хлопот меньше.

Кот обиженно надулся и отвернулся.

– Ворон, Ворон, – кинулся успокаивать друга Камень, – ну не надо так, ну что ты, зачем? Уважаемый Гамлет привык к другому образу жизни, в этом нет ничего порочного, он ни в чем не виноват. Не надо ссориться, друзья мои. Давайте-ка лучше вернемся к шекспировскому «Гамлету», я его что-то несколько подзабыл. Что это за история с «Мышеловкой»?

Конечно, ничего Камень не забыл, и Ворон это отлично понимал. Просто такой дипломатический ход, чтобы отвлечь Ворона от негативных эмоций и дать возможность Коту почувствовать свою нужность и значимость. Вот старый пень! И чего он так перед этим Котом прогибается?

Знатный театрал Гамлет тут же забыл о своих обидах и пустился в объяснения:

– В «Гамлете» по ходу действия приезжают бродячие актеры, и Гамлет просит их сыграть для всего двора пьесу «Мышеловка», в которой будет обыграно убийство его отца со всякими такими подробностями, известными только непосредственным участникам происшествия, то есть убийце-Клавдию и его жертве. Гамлету-младшему хотелось посмотреть, как Клавдий будет реагировать на постановку, не выдаст ли он себя. При этом Гамлет еще и написал сам часть текста, чтобы было поближе к реальной истории.

– Выходит, Лесогоров специально написал пьесу и притащил ее в театр, чтобы кого-то напугать? Как ты думаешь, Ворон?

Ну, еще бы, конечно, теперь Камень обращается к Ворону, чтобы и ему дать слово и таким образом нейтрализовать назревающий конфликт. Вот миротворец чертов! Ворон хотел было гордо промолчать в ответ, но, конечно же, не смог.

– Или напугать, или спровоцировать, – веско изрек он. – Такое мое мнение.

Но Камню все казалось мало, и он продолжал прикидываться слабоумным.

– А зачем?

Слава богу, Змею тоже надоело это представление, и он решил положить ему конец.

– Ну, это пусть сыщики разбираются, им за это зарплату платят, а наше дело – смотреть и получать удовольствие. Дорогой Ворон, достаточно ли ты уже отдохнул, чтобы лететь смотреть дальше? А то мы сгораем от нетерпения.

«Дорогой Ворон»… Надо же! От этой тощей веревки доброго слова дождался. И все из-за Кота.

Весь понедельник Настя и Антон снова провели в театре в попытках выяснить, не приезжал ли в апреле 2009 года следователь Тихомиров, и если приезжал, то с кем он встречался и о чем спрашивал. Все расспросы оказались бесплодными, никто ничего такого припомнить не мог. С одной стороны, прошло уже полтора года, многое могло забыться, но с другой – визит следователя в театр – событие все-таки нерядовое, оно должно было остаться в памяти.

– Итак, у нас с вами три варианта, – уныло констатировала Настя. – Первый: Тихомиров до «Новой Москвы» не доехал. Второй: он здесь был, но его почему-то забыли. И третий: он здесь был, и его не забыли, но нам об этом не говорят.

– Я бы уточнил, – возразил Антон. – Тихомиров здесь был и разговаривал с каким-то одним конкретным человеком, больше он ни к кому не обращался. Именно поэтому его никто не помнит.

– Кроме этого конкретного человека, – подхватила Настя, – который нам лжет.

– Или которого мы с вами не нашли. Ведь сегодня в театре не вся труппа и не все сотрудники. И это означает, что мы с вами пришли к тому, с чего в свое время начали: нам надо снова методично отлавливать и опрашивать всех без исключения работников театра, включая тех, кто работал весной девятого года и теперь уволился.

Настя схватилась за голову. Снова-здорово! Нет, по второму кругу она этого не выдержит.

– У нас остается Богомолов, которого мы не можем опросить, но ведь Тихомиров мог приходить именно к нему, – с робкой надеждой произнесла она. – Надо поговорить с Еленой Богомоловой, может быть, муж ей рассказывал об этом визите.

Антон с готовностью вытащил телефон.

– Я звоню?

– Звоните.

Но надежда потухла, не успев разгореться. Елена Богомолова твердо заявила, что ни о каком следователе Тихомирове муж ей никогда не рассказывал.

– Опять тупик, – сказала Настя. – То ли Богомолов с Тихомировым и в самом деле не встречался, то ли скрыл этот факт от жены. И если скрыл, на это должны быть очень веские причины. Ладно, Антон, опросами мы с вами ничего не добьемся, все равно будем все время подозревать, что нас обманывают. Мы пойдем другим путем. Поезжайте к Блинову и возьмите у него запрос в архив Шиловского суда, начнем изучать дело Леоничева.

И снова долгая дорога в Шиловск, которая во вторник заняла раза в два больше времени, чем в выходные дни. Спина у Насти разламывалась, но она глотала обезболивающие таблетки и мужественно терпела. Пока они с Антоном добирались из Москвы до родного города Артема Лесогорова, позвонил Сергей Зарубин и сообщил, что М. А. Торлакян скончалась летом 2009 года, месяца через три после Анатолия Петровича Тихомирова, а до этого работала консьержкой в одном из домов в Шиловске.

– Адрес запишешь?

– Я запомню, – ответила Настя.

Конечно, она уже не девочка, но уж адрес-то она запомнить в состоянии. Правда, адресов оказалось два, один – тот, по которому проживала Маргарита Андреевна, другой – по которому она работала. Но и два адреса запомнить для Насти Каменской пока еще задача вполне посильная.

В Шиловске они разделились, Антон получил для Насти в архиве суда дело об убийстве Леоничева и оставил ее изучать материалы, а сам отправился собирать информацию о покойной Маргарите Андреевне Торлакян.

Если судить по записям Анатолия Петровича Тихомирова, у него были определенные сомнения в виновности Светланы Леоничевой, осужденной приговором Шиловского суда к восьми годам лишения свободы. Эти же сомнения Настя видела и в материалах уголовного дела, в той его части, которая велась внезапно умершим следователем. После смерти Тихомирова дело передали следователю Яцуку, который повел следствие по самому очевидному пути, ни о чем особо не задумываясь и ни на чем не заостряя внимание. Улики налицо, показания свидетелей есть, что еще нужно? Очевидно, ему не хотелось копаться, он стремился закончить дело как можно скорее и передать его в суд. И Яцуку это вполне удалось.

После того, как дело перешло к Яцуку, никакого упоминания о театре не появлялось. Откуда же оно взялось у Тихомирова в его записках? И никакая консьержка Торлакян в качестве свидетеля не вызывалась и не допрашивалась. Посмотрев в деле адрес места преступления, то есть квартиры супругов Леоничевых, Настя мысленно отметила, что он полностью совпадает с адресом места работы консьержки Маргариты Андреевны Торлакян. То есть совершенно очевидно, что Анатолий Петрович Тихомиров пытался выяснить, кто приходил к Леоничевым в последнее время перед смертью потерпевшего.

В целом фабула выглядела примерно так же, как и в пьесе «Правосудие»: некий Леоничев, житель города Шиловска и владелец небольшого строительного бизнеса, долго оплачивал пребывание престарелой матери в частной клинике, даже занимал деньги в долг, чтобы не вынимать их из дела. Счета за клинику, находящуюся в Москве, были огромными, но он платил, пока мог. Потом возможности у него иссякли, кризис 2008 года ударил в первую очередь по строительному бизнесу, Леоничев с трудом отдал долг и начал потихоньку вынимать средства уже из дела, но в один прекрасный момент встал перед дилеммой: или продолжать черпать деньги у себя самого и поставить свой бизнес на грань краха, или перевести мать в муниципальную больницу в Шиловске, то есть перестать платить. Мать была очень пожилой, 94 года, находилась в сопоре и лежала в реанимации, подключенная к аппаратам жизнеобеспечения. Перевозка ее в другую клинику потребовала бы временного отключения ее от аппаратов, врачи точных прогнозов, как обычно, не давали, говорили, что она может перенести переезд, а может и не перенести. Леоничев рискнул, но дорога по перегруженной транспортом Москве заняла слишком много времени, и мать скончалась в машине «Скорой помощи». В тот период, когда Леоничев принимал свое непростое решение, его жена Светлана была в отпуске, который проводила за границей. Вернувшись, она узнала, что свекровь уже похоронили. Светлана была крайне недовольна тем, что ее вовремя не известили и не дали возможности присутствовать на похоронах вместе с мужем, и это стало, по утверждению следствия, первой каплей, упавшей в чашу. Спустя какое-то время Светлана случайно встречает в Москве заведующего отделением реанимации в той самой частной клинике, где много месяцев лежала ее свекровь, и от него узнает, что Леоничев сам принял решение об отключении матери от аппаратов и перевозке ее из московской клиники в Шиловскую больницу. А муж-то ничего этого ей не рассказывал! Сказал только, что мама умерла в больнице. Светлана кинулась к мужу выяснять отношения, называла чудовищем, монстром, кричала, рыдала. Она не могла понять, как можно было принимать такое решение. Да черт с ним, с бизнесом, черт с ними, с деньгами, лишь бы мать оставалась жива, пусть и в сопоре, без сознания, в реанимации. Своим негодованием Светлана Леоничева щедро делилась с окружающими, и очень скоро все друзья и знакомые семьи знали, что она боится мужа, считает его убийцей, негодяем и подонком, недостойным жить на этой земле.