Гребцы галеры - Александр Карпенко

Мало того, другая ленточка, пошире, в тон первой, сделалась пышным бантом, кокетливо повязанным чуть выше кончика хвоста. Странным образом мышка не выглядела забавной или тем паче нелепой в этом необычном прикиде. Просто дама принарядилась.

Внимательно оглядев себя в зеркале, она что-то там подвинула, поправила. Похоже, осталась вполне довольна увиденным. Пробежалась по моему рукаву обратно на плечо, с гордым видом перекинула хвост вперед - выставив бант на всеобщее обозрение - и, нежно ткнувшись мне в щеку прохладным носиком, ласково прошептала в ухо:

- Шурик, славный мой... Спасибо тебе, ты самый замечательный парень в этом мире. Слов нет, до чего приятно...

Я растаял. Как же это здорово - доставить кому-то хоть минутную радость!

Звереем мы и грубеем, становимся прожженными циниками, не видя ничего, кроме крови, боли и грязи человеческих душ. Начинаем относиться к больным, как токарь к болванке: здесь расточить, тут просверлить, там - резьбу нарезать. Даже на смерть реагируем похабными шуточками. Дичаем.

И до чего ж неожиданно сладко оказывается вспомнить, что ты тоже еще человек. Вспомнить, что бывает на свете что-то помимо бесконечной круговерти дорог, осмотров и госпитализаций. Вспомнить, что душа может согреться чужой радостью. Просто вспомнить...

Как я ждал твоего возвращения из отпуска, любимая, как ждал! Не жил весь этот долгий месяц, не считал прошедших в разлуке дней - лишь ощущал на сердце безмерный груз тех, что оставались до встречи. Не видел солнца, не видел неба, не замечал, что ем и пью - мне все застила невозможность увидеть тебя, прикоснуться к тебе, услышать твой голос

Я с ужасом думал о том, что это всего лишь крошечный ничтожный клочок времени, каких-то тридцать дней. Что же будет, когда на мою жалкую, истрепанную, слабую мышцу, что сокращается там, в груди, обрушится непереносимая тяжесть недель, месяцев, лет?..

Чем ближе становился день встречи, тем тревожнее делалось на душе. Я вконец измучил себя идиотским вопросом: а что будет, если, дождавшись, услышу: "Тебе все показалось. Ничего не было. Забудь". Что будет, если?

Остро пахло приближающейся осенью. Ухало, сжимаясь в тревоге, сердце. Я метался взад-вперед по пригородной платформе, не находя себе места.

Вот и возник на ее краю такой до боли желанный силуэт. Ты изменилась: похудела, загорела, почему-то теперь кажешься строже.

Гляжу робко, не решаясь спросить, боясь услышать. Даже обнять страшусь.

- Как же я ждал тебя, ежишка, как я ждал...

В груди успело прозвучать три тяжелых удара. Долгих, как весь этот месяц.

- Я не домой торопилась, я спешила к тебе...

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Монотонный звук сливающейся в сплошной гул речи слышался из "мемориальной" каморки, мимо которой лежал наш путь в бригадное пристанище. Люси приподняла левое ухо.

- Что он там, песчаной богине молится?

- Ой, я же тебе не говорил! Пойдем послушаем - занятно.

- Мало я бреда наслушалась?

-Да то не бред...

По мере приближения к комнатушке стали различаться отдельные слова:

- Ты кто есть такой почему по уставу не докладываешь - Еггерт как звание - ученый наплевать какого черта надо - что нельзя останавливать булыжник - с какого дуба ты падал - что тектонические изменения - ты меня за кого держишь - думаешь Зака заумным словом напугать держи шире - я про изменения сам сказать могу - на островах как три бомбы в вулкан хренакнули - пол-острова выгорело с партизанами вместе и вся тебе тектоника.

Перекосившаяся дверь с еле удерживаемыми ржавой кнопкой обрывками патриотического плаката, не будучи в состоянии закрыться полностью, явила нашим очам неприглядное зрелище: посреди помещения, без порток, со спущенными до колен грязными голубыми кальсонами, стоял однорукий. Закатив пьяные бельма и расплескивая вонючую неаппетитного вида выпивку из зажатого в руке хрустального кубка, словно заведенный, бубнил:

- Особое мнение да подавись ты своим мнением - все не в ногу один ты как там тебя в ногу - умней всех что ли - охота тебе ты и вези свой отчет доказывай в метрополии что хочешь мне только мозги не засирай - за свой счет самолетом вали хоть пердячим газом - кто пожалеет я пожалею - не мой ты подчиненный грохнул бы к такой матери - гляди богатый стал личный самолет заказывать я и то на служебном летаю.

Перед старым пропойцей, упав на колени, стиснула на груди руки леди Зак. Глядя на своего мерзкого любовника снизу вверх невидяще-обожающими глазами, твердила:

- Конрад! О, Конрад! Мой генерал! Муж мой! А тот все не унимался:

- Жувре молодец что прибыл - тот Еггерт нам всем в карман гадить хочет - не трожь ему вишь булыжник - чтоб самолет до места не добрался - гляди сам как это твои проблемы - экипаж хороший а ты мало хороших парней на островах положил - уже сделано молодец - сам рулевую тягу пилил - а пилоты за твой счет - деньги отдать - нет это ты правильно кому охота назад в дерьмо - пусть летит Еггерт долбаный - точно классно мы в Азии захотим и тут не хуже будет.

Заметив нас, королева Песков вскочила. Отпрянув в сторону, она сбила с ног вояку и, едва не сбив заодно нас, выскочила из комнаты, шаркая спадающими опорками И звеня драгоценными подвесками колье.

Не пытаясь натянуть подштанники, однорукий на четвереньках подполз к луже пролитого спиртного и, понюхав, с сожалениием взялся слизывать мутно-коричневую жидкость с заплеванного пола, урча и давясь. Грязная волосатая задница его жирно тряслась. Мы с Люси дружно сплюнули.

Пожевав холодного мяса жареного зайчика, я, освобождая дупло зуба от застрявших там остатков ужина, обратился к доктору:

- Знаешь, начальница, а мне и раньше иногда в голову приходило, что вот такие больные не могут сами выдумать того, что якобы за них говорят. Уж больно часто мнение "голосов" полярно противоположно их собственным идеям. Не зря ж некоторые воспринимают галлюцинации и бред как расширение сознания. Вот, пожалуйста. Что мы наблюдали? Мабуть, и за других кто вещает?

Люси фыркнула презрительно:

- Шура, еще немного, и я решу, на тебя глядючи. Что Пал Юрьич был прав.

- Насчет чего?

- Насчет того, что болезнь - она заразная. Фаню Зайковску помнишь?

Трудно было не помнить столь колоритный персонаж. Фаня, демонстрирующая синдром Клерамбо, одним голосом строила от лица космических пришельцев планы захвата, другим - заверяла, что она патриотка и положит свой живот на защиту человечества от инопланетной нечисти.

-Ну

- Гну. За нее-то кто толковал? Двести восьмая, что ли?

Я чуть не подавился, заржав. Злоключения двести восьмой линейной бригады стали притчей во языцех. Даже не столько самой бригады, сколько ее горемычного транспортного средства.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});