Три круга войны - Михаил Колосов

— Ну да, не говорят! Еще как говорят! — не выдержал Гурин. — Птицы как в эту пору поют! А некоторые животные даже цвет свой меняют.

— Ну и все это — любовь?

— Конечно!

— Не, ребят, мы у-ушли в сторону, — поднялся Сергей Проторин — долговязый заика. — З-звери — ладно. Про л-людей давайте. Я д-думаю, любовь — это с-страсть, к-которая заложена природой в ч-человеке. Ф-физиология. Б-брачный период у животных, б-брачное время у человека. Это естественная п-потребность.

— Ну и ты туда же, куда и Шевцов, — отмахнулась Аня. — Неужели же человек ничем не отличается от животного?

— От-т-тличается. Ч-человек идет на это сознательно, а животное б-бессознательно.

— Какое там сознательно? — не согласился Колька. — Ты вот посади мужика и бабу в одной комнате и запри. Пройдет время, и они спаруются. Как голуби. Ну? Любовь?

— Да откуда ты знаешь? Тебя запирали, что ли? — возмутилась Аня. — Какие-то глупости говорит, право!

— Спаруются? — опять не выдержал Гурин. — А ты голубей держал?

— Очень нужно!

— А я держал. И вот закроешь голубя с голубкой в клетку, думаешь, хорошую ему пару подобрал. А он не принимает ее, бьет. А какую полюбит — в огонь и в воду за нее. Бывало, пугнешь голубя одного, поднимется за тучи, не видать. Вынесешь его голубку, только покажешь, и он с высоты камнем падает, садится на голову, на плечи, воркует — отдай голубку. — Гурин взглянул на Аню, смутился: выдал себя — голубятника. Но Аня не осудила его, она слушала с любопытством, улыбалась, под конец сказала ласково:

— Как интересно! Вот никогда не думала!.. А ты, Серпухов, почему молчишь? Есть любовь или нет?

Сержант почесал в затылке, двинул плечами:

— А хрен ее знает. То будто есть, то будто нет ее. Говорят: любовь навеки. Я не верю в это.

— А я верю, — сказала Аня.

Любовь! От одного этого слова Гурина в дрожь бросает: очень влюбчивый парень. Вспомнил Валю Мальцеву, заныло сердечко — любил он ее, очень крепко любил…

А вообще, что такое любовь? Тут он был начитан, мог бы поспорить кое с кем, но сейчас почему-то не мог собраться с мыслями, ребята сбивали. Как хорошо писал о любви Пушкин! Романы Тургенева, «Катерина» Шевченко, «Ромео и Джульетта». Вспомнил Гурин: дома у него осталась книжечка афоризмов из Шекспира, там есть раздел. «О любви» — вот бы сейчас пригодилась, Он читал даже такие романы, как «Милый друг» Мопассана, «Проститутка» Виктора Маргерита, «Любовные похождения кавалера Фоблаза» Луве де Кувре. Читал их, скрываясь от матери.

— Ну, а все-таки что такое любовь? — допытывалась Аня. — Ну вот ты, Гурин, скажи, — обратилась она к нему.

— Любовь, по-моему, это наилучшее состояние человека. По-моему, это самое сокровенное, самое неприкасаемое, самое запретное для посторонних…

— Ну, наплел! — поморщился Шевцов. — Неприкасаемое. В этот момент только и прикоснуться! — и захихикал.

— Да, люди должны стесняться, совеститься показывать свою любовь, хранить ее в тайне и никого не пускать к ней.

— Тайна! А всем видно, что ты влюблен в Аньку.

Вспыхнул Гурин, хотел запустить в него котелком, но Аня остановила его:

— Не обращай внимания. Он кого только ко мне не клеил… А ты знаешь, Гурин, мне нравится, как ты говоришь: тайна, совесть, наилучшее состояние… Интересно. Правда, ты так думаешь?

Вошел лейтенант, и возбужденная Аня кинулась к нему с вопросом:

— А теперь пусть лейтенант скажет: что такое любовь? А, лейтенант? Тут вот спор…

— После, Аня… Про любовь — после. — И скомандовал резко: — В ружье!

Все понятно — срочное задание. Моментально одеваются, оружие в руки — и в строй.

— Все автоматчики временно поступают в распоряжение командира стрелковой роты старшего лейтенанта Кривцова. Через полчаса всем быть на передовой. — Лейтенант посмотрел на ребят, грустно улыбнулся: — Ничего, мальчики… Я на вас надеюсь. Сержант Серпухов, ведите.

Вышли за село, впереди открытое поле, чистый снег поблескивает на солнце, слепит глаза. Подставишь лицо — пригревает ласково. Совсем весна.

На ходу Серпухов дает инструктаж:

— На передовую будем добираться двумя тропами. Вы пойдете той, что ведет к самолету, — приказывает он первому отделению, — а вы — правее, где телега разбита. — Это уже касается второго отделения.

Тропы эти Гурину знакомы, не раз приходилось и ночью и днем пробираться ими на передовую и обратно, Больше всего проторили дорогу солдаты мимо самолета. Грохнулся тут как-то на брюхо огромный немецкий транспортник, фюзеляж из гофрированного железа, будто шифером обшит, — немного не дотянул он до своих. Теперь хорошим ориентиром служит этот самолет. И укрытие — тоже неплохое. Бывало, бегут с передовой, доберутся до самолета — все, считают себя спасенными. Отдохнут под ним, как под скалой, потом еще одна-две перебежки — и дальше идут спокойно в рост, пули уже не достают.

И на передовую — тоже самолет веха. Бросится к нему солдат, передохнет, наберется сил и — вперед, Два-три раза упадет, переждет, пока немец отстреляется, потом сделает последний рывок и — в ход сообщения. Тут уже длинный «ус» ведет на самую передовую…

— Давай, Гурин.

На самолетной тропке он оказался первым. Побежал рысцой, сберегая силы для последних перебежек. Бежит и рассчитывает, где упасть. Однако по нему не стреляют, и он не падает. Выскочил на бугорок, прикинул£ «Может, добегу без остановки до самолета? Нет, не стоит…» — и он плюхается на мокрый снег. И в тот же миг две пули чиркнули рядом. «Вот гады…» Лежит, прикидывает — далеко ли до самолета, успеет ли за одну перебежку добраться, или лучше это расстояние преодолеть за два раза? Если бы на полпути была воронка… Она, кажется, есть…

Ох эти перебежки под огнем у врага! Тут любой предмет кажется спасительным. Самолет, телега, воронка, камень, кустик, бугорок — все годится, у всего ищешь защиты, завидев, спешишь к ним и припадаешь, как жаждущий к роднику.

Гурин окончательно решает до самолета сделать две перебежки: раз уж они начали бить прицельно, рисковать не стоит.

Еще издалека, с разбега ныряет под самолет, как в воду. На мокром снегу брюхом проехался, ожидал, что стукнется головой о железо, но вдруг уперся во что-то мягкое. Поднял голову, шапку сдвинул с глаз — видит, два пожилых солдата сидят, смотрят на него, как на пришельца с другой планеты.

— Ну что? — спрашивает Гурин, чтобы не молчать.

— Бьет… — говорит один. — Пристрелял, не дает голову высунуть. Из крупнокалиберного бьет, изрешетил весь самолет.

И тут, как бы подтверждая правдивость слов солдата, забарабанили по гулкому пустому фюзеляжу тяжелые пули. Они пригнулись.

— Да, бьет. А что же делать?

— Темна дожидаться надо.

— До темна далеко, — сказал Гурин и стал натягивать шапку потуже, готовясь рвануться вперед; кучей скапливаться нельзя, тем более за ним бегут другие: немец может накрыть всех минами.

Пока Гурин собирался с духом, выглядывал из-за самолета — высматривал защитные ориентиры, услышал, кто-то сзади упал, задышал тяжело. «Ну вот, досиделся. Пора!» Однако оглянулся, любопытно узнать, кто это догнал его. Видит: Аня поправляет на себе сумку, закидывает ее за спину, вытирает лицо. Гурин улыбнулся ей, но она не приняла его улыбки, лицо ее исказилось злобой, она закричала:

— А вы какой… матери тут сидите? Ишь пригрелись, как птенчики в гнездышке! А ну сейчас же бегом на передовую! Бегом!.. Вашу мать!

«Что это с ней! Чего она вдруг так на меня?» И стыдно стало Гурину: наверное, и в самом деле слишком долго он засиделся здесь, даже Аня не выдержала. «Но зачем же матом, да как-то нескладно?..»

— Ладно, — огрызнулся Гурин. — Не кричи, — и еще раз натягивает шапку потуже.

— Гурин, стой! — Она сердито обернулась к солдатам: — Кому сказано? Бегом!

Солдаты недоуменно переглянулись, но повиновались, рванулись оба разом, побежали.

— Прости, пожалуйста, — сказала Аня хмуро, не глядя на Гурина, — не сдержалась. Сачки чертовы! Они еще утром из санчасти пошли к себе в роту и вот до сих пор идут. Нашли укрытие.

Гурин молчал, ему было почему-то неловко. Увидел, кто-то еще приближается к самолету, сказал, глядя в сторону:

— Я пошел… Пора…

— Ну, иди… совестливый.

_______

Скопившись в траншее, автоматчики ждали распоряжений. Сержант Серпухов побежал куда-то докладывать о прибытии, а с другой стороны на них наткнулся какой-то офицер в фуражке с большим квадратным козырьком и в плащ-накидке поверх шинели.

— Это что за народ? Откуда?

— Автоматчики.

— Наконец-то! Кто старший? Позовите сержанта!

— Я здесь, товарищ старший лейтенант. Сержант Серпухов, — вовремя успел тот вернуться.

— Иди сюда, — позвал его старший лейтенант. — Вот, видишь, высотка? Она у меня как прыщ на… Надо провести разведку боем. Окопчики видишь у самого подножия высотки?..