Завещание императора - Александр Старшинов

«Осколки стекла прорезали желудок и кишки», — шепнул Постумий. Сразу после обеда и неудачной рвоты он дал выпить больному густое питье — дабы осколки обволокло творожистой массой в желудке. Но, видимо, опоздал с принятыми мерами.

Лекарь вдруг ухватил трибуна за локоть крепкими цепкими пальцами — будто ущипнул. Оттащил в сторону подальше от кровати.

— Ему не выкарабкаться, — шепнул Постумий Марин. — Жар не спадает. И живот твердый как доска…

— Что он пишет?

— Письмо Траяну… Он все время пишет Траяну. Прежние письма все переписаны на пергамент, и меж ними вставлены ответы императора. Он собрал уже целую книгу из этих писем… И вот — сочиняет прощальное.

— Сколько ему осталось?

— День… два… может быть. Я дал ему маковой настойки, чтобы облегчить боль. Но он может не дожить и до вечера.

— Наместник знает, что умрет?

— Знает.

— А его жена?

Постумий согласно кивнул.

— Что я могу сделать?

— Видимо, ничего… Просто побудь с ним.

Приск придвинул стул и уселся рядом с кроватью.

— Я чуть-чуть опоздал, — сказал он со вздохом. — Опознай я этого мерзавца на день раньше… — Приск замолчал.

Он вдруг понял, что как раз это не имело значения. Что — напротив — прости он Авла и не скажи ничего о прошлом дезертира, дай понять, что мести не будет, — не было бы и смерти Плиния, и казни Сиры, и грядущей смерти Авла.

— Я прихожу, чтобы разрушать… — покачал головой Приск, сам подивившись своей роли в этой истории.

— Авла Эмпрония отправят в Рим. Калидрома возьми… с собой… — пробормотал Плиний, продолжая бессмысленно ковырять воск. — Калидром не виноват. Он — отличный повар. Будет готовить Адриану. Не убивай его. Я распорядился выдать тебе тысячу денариев на дорогу.

— Благодарю за щедрость, наместник…

— Из моих домашних никого не казни, кроме самой виновницы. Никто не смог бы ее остановить… Ярость женщины всегда опасна. — Плиний попробовал улыбнуться. — Ты же видел. Не хочу, чтобы кто-то из моих рабов умер без вины. Я уже продиктовал нотариусу свою волю. Прочти и подпиши… Никто не должен умереть без вины… — повторил Плиний.

— Никто и не умрет, — пообещал военный трибун.

Нотариус подсунул Приску таблички — так называемый легат, то есть дополнение к завещанию. Трибун прочитал, поставил подпись и покинул таблиний.

Какая странность…

Все разрешилось само собой. Никто более не помешает Приску отвезти завещание Адриану. Крылатое колесо Фортуны повернулось как надо.

Плиний прожил еще почти целые сутки.

* * *

Военный трибун рассчитывал погостить в Никомедии день или два — задержался на восемь — до кончины наместника и его похорон. И еще — чтобы проследить, как отправят в оковах в Рим римского гражданина Авла Эмпрония.

Но до Италии Авл не доехал. Он не доехал даже до Эфеса, куда его везли в отдельной деревянной клетке под охраной. Так случилось, что на дороге возник вдруг затор… Опрокинулась повозка с вифинским лесом и загромоздила проезд. Пока сопровождавший повозку солдат бегал разбираться, что случилось, пока орал на неповоротливых возчиков и грозил всех тут же распять вдоль дороги, возле повозки оказался здоровый парень в грязном плаще с капюшоном. Огляделся, пристроился вплотную к клетке… Авл еще успел повернуть голову, даже рот открыл, дабы спросить: «Что надо…»

Но так и не спросил. Рука незнакомца змеей выскользнула из-под плаща, сверкнуло не на миг — на долю мига — жало клинка меж деревянными прутьями клетки, сверкнуло и исчезло. Авл вздрогнул всем телом — от макушки до пяток, изогнулся, в груди у него захрипело…

Еще доля мига — и рядом с клеткой уже никого не было. Авл же, откинувшись на деревянные прутья, медленно сползал на пол, на землю сквозь щели меж досками быстро и часто капало. Если бы в тот момент Приск оказался рядом, то, возможно, почудился бы ему рядом с клеткой призрак Афрания Декстра.

Но Приск в это время в сопровождении юного Марка, Сабазия и Калидрома ехал в Антиохию. Максим же куда-то пропал накануне, сказав лишь, что надобно выполнить одно дело для хозяина. Приск не заблуждался насчет того, кого именно Максим считал своим хозяином.

* * *

Когда солдат-конвоир вернулся к клетке, то увидел, что арестованный мертв, его туника и доски пола — в крови. И еще увидел, что на руке у мертвеца не хватает безымянного пальца. С полчаса солдат метался по дороге, пока убирали рассыпанные бревна, кричал на хозяина повозки, вновь грозил тому смертью, вытянул некстати подвернувшегося раба плетью, потом помчался верхом назад в Никомедию, но, разумеется, никого не поймал.

* * *

Максим нагнал Приска и его спутника на другой день. Вольноотпущенник ни слова не сказал о том, куда отлучался. А Приск — не стал спрашивать.

Часть III

АНТИОХИЯ

Глава I

ГОСТЕПРИИМНАЯ ВИЛЛА

Осень 866 года от основания Рима

Провинция Сирия

Пестрая змея из пеших, спальных экипажей, повозок с клетками и верховых растянулась чуть ли не на милю по дороге в сторону Антиохии. Все, кто намеревался этой зимой подзаработать, стремились в восточный центр империи: колесничие из Лаодикеи, комедианты из Тира, мимы из Кесарии, певцы из Гелиополя. Вслед за жонглерами и танцовщицами двигался караван, груженный шелками, благовониями и специями. За ними в двух удобных повозках — юные красотки, закупленные на рынках в Вифинии для храмов Дафны одним богатым антиохийцем, в основном юные белокурые дакийки, — после поражения Децебала и уничтожения независимого царства юные девушки из горный страны высоко ценились на Востоке. Следом — еще один караван с клетками, полными зверья. За опасным грузом ехали верхом борцы, а за ними — канатные плясуны, все гибкие, подвижные. Взрослые, похожие на подростков, подростки — на не сумевших вырасти взрослых. К плясунам пристроился бродячий философ — его тронутые сединой кудри сделались вскоре серыми от дорожной были.

Гомон, крики, ржание лошадей.

И наконец — последними в этом бродячем маленьком городе передвигались гладиаторы, их набралось около трех десятков, ланиста путешествовал в спальной повозке, время от времени пересаживаясь на гнедого жеребца-трехлетку, чтобы размяться. Ланиста выглядел еще крепким мужчиной лет под сорок — с начинавшими седеть на висках курчавыми волосами и короткой, аккуратно подстриженной бородкой. По недомолвкам и намекам Приск решил, что прежде ланиста служил в легионе, но по какой-то причине до срока оставил службу и теперь занимался делом пусть и прибыльным, но совсем не почетным. Звали ланисту Вибий, был он римским гражданином, родом из Эфеса, но на вопросы, где жил прежде и в каком легионе служил, ничего не отвечал и принимался рассказывать о предстоящем веселье в Антиохии и о том, как ловко ведет дела в Сирии новый наместник Адриан, пусть даруют ему боги долгие годы жизни. Ланиста выглядел человеком небедным: спальня на колесах, одежда, отличный жеребец — все это были знаки достатка. Да и гладиаторы у него набрались не из худших. Самые надежные и испытанные бойцы трусили на мулах вслед за деревянной повозкой с дорогим и богато украшенным оружием, замыкала же маленький караван деревянная клетка с пятью новичками — этим хозяин явно не доверял.

Раза четыре за день обгоняли путников скачущие на свежих почтовых лошадях бенефициарии. Приск всякий раз с завистью провожал взглядом быстроногого скакуна.

Однажды каравану пришлось прижаться к самой обочине, пропуская конный отряд. Судя по значкам — в Антиохию следовали всадники из Третьей Ульпиевой милиарной конной когорты петрийских лучников. После того как Корнелий Пальма завоевал для Траяна Набатейское царство (не без усилий, но и без тяжких трудов), из местных сформировали шесть смешанных когорт. Солдаты бывшей царской армии без заминки вступали в новые когорты.

Командир алы приветствовал военного трибуна громким гортанным криком, но не остановился — проскакал мимо, а за ним пронеслись: знаменосец, трубач с ярко сверкнувшей на солнце трубой за спиною, декурион, смуглый, почти черный под янтарно блестящим на солнце шлемом. Отбили дробь копыта коней. Всадники скакали по два. Пять пар, потом опять — декурион. Ала шла налегке, без повозок, навьючив все потребное в дороге на лошадей и мулов.

Приск невольно залюбовался подобранными один к одному конями, серебряными украшениями упряжи, чешуйчатыми панцирями, блестевшими, несмотря на покрывавшую их пыль.

В этот момент трибун отчетливо понял — война уже близко.

* * *

Плоская равнина простиралась почти до горизонта, и только вдали вставали горы с заснеженными вершинами. Вокруг не было жилья — если не считать почтовых станций, построенных на расстоянии дневного перехода. Время от времени на равнине появлялись пастухи с отарами овец, да еще вдали караван верблюдов уходил в сторону гор.