Проданная замуж - Самим Али

Меня смущало только одно: рядом не будет Мены. Мены, которой я доверяла почти все свои помыслы, которая знала все мои мечты.

— Жалко, что ты не летишь с нами, — сказала я однажды вечером сестре.

— Мне тоже жаль. — Немного помолчав, Мена добавила: — Я не справлюсь со всей работой, которую ты делаешь.

— Уверена, Ханиф тебе поможет, — сказала я, и мы обе захихикали. — Если некому будет работать, ей придется что-нибудь делать, правда ведь?

Наступил день отъезда. Мать собрала наши чемоданы, и Манц отнес их в машину. Я обняла Мену и получила в ответ еще более крепкие объятия.

— Я буду по тебе скучать, — сказала она. — Когда ты вернешься?

— Не знаю, — ответила я, вдруг осознав, что не думала об этом раньше. Но спрашивать у матери не было времени.

— Давайте скорее, мне еще на работу, — поторопил нас Манц.

Я расцеловала Мену в обе щеки, попрощалась, села в машину, и мы тронулись в путь.

Пока мы ехали до автобусной остановки, в машине было тихо, никто не разговаривал. На остановке Манц торопливо вытащил чемоданы из багажника и поставил их на тротуар. Поцеловав мать, он уехал, не сказав мне ни слова. Наш багаж разместили в автобусе, мы сели на свои места, и, поскольку заняться во время долгой дороги на юг было нечем, я уснула. Когда я открыла заспанные глаза, мы уже прибыли в аэропорт и наш багаж выгружали из автобуса.

Мать снова начала мной командовать.

— Пойди возьми такую, — сказала она, указывая на тележки. — Иди рядом со мной. Толкай ее.

Она пошла вперед, тогда как я осталась мучиться с тележкой.

В терминале аэропорта было очень людно, и я старалась держаться как можно ближе к матери. Мы стояли в разных очередях, где накрашенные женщины улыбались мне, а потом наш багаж исчез на ленточном конвейере и наконец-то мне уже не нужно было ничего толкать. Потом какой-то мужчина проверил мамин паспорт, и мы пошли в огромный зал ожидания, готовые к посадке в самолет. Мать не разговаривала со мной, и я, конечно, не задавала вопросов и не заглядывала в залитые светом магазинчики. Я жалела, что нечего почитать.

Наконец нас запустили в самолет. Мое место было у окна, и все время, пока самолет стоял на земле, а потом взлетал, я выглядывала наружу. Дрожание самолета испугало меня, и я крепко вцепилась в подлокотники, бросив на мать взгляд в поисках утешения, однако ее глаза были закрыты.

Двигатели заревели, самолет разогнался настолько быстро, что меня прижало к спинке кресла, а потом я вдруг почувствовала себя очень тяжелой — самолет оторвался от земли. В ушах зазвенело, и я сглотнула, чтобы в них щелкнуло, — Мена научила меня этому перед тем, как я уехала, — а потом самолет выровнялся, и все успокоилось.

Большие и маленькие города под нами казались игрушечными, и я с высоты полета наблюдала, как машины, словно по линиям на бумаге, разъезжали туда-сюда. Потом мы пролетели сквозь облака — какое-то время нас немного трясло — и вынырнули в яркий солнечный свет. Прозвучало «бип», и пассажиры стали время от времени ходить по салону.

Я прочитала журнал, что лежал передо мной, но потом, последовав примеру матери, уснула и спала почти до конца полета. Проснулась я оттого, что мать трясла меня за плечо, говоря, что мы прибыли в Пакистан.

11

Я спустилась по трапу самолета, и у меня тут же перехватило дух от сильной жары. Я почувствовала слабость и тошноту, желудок скручивало. Когда мы зашли в терминал, к нам подошел кули[18], и мать принялась с ним торговаться. Судя по всему, она делала это уже далеко не в первый раз. Мне, усталой и измученной, странно было видеть, что мать хорошо справляется с чем-то во внешнем мире. Они сторговались, и кули, взяв наш багаж, повел нас к выходу из терминала.

Когда я снова оказалась снаружи, жара навалилась на меня, и меня стошнило у двери. Почувствовав облегчение, но вместе с тем и смущение, я оглянулась по сторонам в поисках матери, но ее нигде не было. Я запаниковала. Какие-то дети, почти вдвое младше меня, подошли ко мне, протягивая руки и умоляя:

— Пожалуйста, дайте нам денег.

— Я так голоден, я ничего не ел уже несколько дней.

Мне стало жаль детей: они были худыми и чумазыми, со спутанными волосами и перепачканными лицами. Но у меня не было денег. Дети подошли ближе, и теперь я могла не только видеть, насколько грязная у них одежда, но и ощущать ее запах.

В эту минуту я увидела мать, ожидавшую меня у стоянки такси. Она нетерпеливо махнула рукой и крикнула:

— Идем! Что ты там делаешь? Скорее!

Все вокруг выглядело так непривычно после серого неба и темных зданий Глазго. Странно было думать, что всего двенадцать часов назад я была в другом мире.

Вдоль дороги, по которой мы ехали, я видела людей, которые были одеты так же, как мы дома, но на этом сходство заканчивалось. Дети бродили по тротуарам и выкрикивали:

— Чашка чая за две рупии, кто хочет купить чашку чая?

Они и отталкивали друг друга от окон машин, и смешили меня, но не пролили ни капли. Женщины несли что-то в корзинах, выкрикивая на ходу цену товара. У обочин мужчины готовили еду на открытом огне, и резкие пряные запахи наполняли салон такси, несмотря на закрытые окна. Автобусы и грузовики были раскрашены во все цвета радуги, а велосипедисты то выныривали, то снова исчезали в реке дорожного движения.

Потом мы покинули запруженный транспортом город и поехали по проселочной дороге. Водитель сбавлял скорость, когда проезжали маленькие городки, один оживленнее другого. Все выглядело грязным, и было очень жарко.

Когда мы наконец остановились, было темно и казалось, что нас забросило куда-то на край света. Уличных фонарей не было; все утопало в кромешной тьме, и только вдали виднелся тусклый свет.

Вдруг послышался приближающийся стук копыт, и, к моему изумлению, из темноты появилась лошадь, запряженная в телегу. Возница спрыгнул на землю, поприветствовал мать, обняв ее огромными ручищами, и помог водителю такси перегрузить чемоданы на телегу. Он сказал мне, что он мой дядя Гхани. Мне показалось, что он сказал «Ганди», и, поскольку из-за темноты я не могла его хорошо рассмотреть, я представила его стариком в круглых очках. Даже голос у него был стариковский.

Я села на твердое деревянное сиденье рядом с матерью. Телега дернулась, когда дядя прищелкнул языком, давая лошади команду трогаться, и я чуть не упала. Сиденье было неудобным, и по дороге нас сильно трясло, но я впервые ехала на телеге, запряженной лошадью, и не могла сдержать улыбки.

Воздух наполняли странные звуки: лай собак и, когда мы проезжали мимо реки, журчание воды рядом. Мать и дядя болтали. Тусклый свет, который я заметила вдали, потихоньку становился ярче по мере нашего приближения. Наконец дядя остановил лошадь и сказал, что мы приехали. Спрыгнув на землю, я почувствовала себя очень усталой, и хотелось мне одного — забраться в уютную тепленькую постельку и заснуть. Мать, не сказав ни слова, пошла вперед, и я, послушная, почтительная дочь, польщенная возможностью быть здесь рядом с ней, отправилась следом.

Мы прошли через большую арку и оказались в месте, которое мне напоминало средневековое поселение. Какие-то тени собрались вокруг костров, наполнявших воздух дымом. Мне удалось разглядеть лишь ряд маленьких, похожих на хижины домов на заднем плане. Тени поднялись на ноги и превратились в людей, которые побежали к нам с криками:

— Тетушка приехала! Тетушка приехала!

Они обнимали и целовали мать, а потом подошли ко мне и стали обнимать и целовать меня. Чудесно было встретить такой теплый прием, но в то же время я немного смутилась. Кто эти люди? Дома мне никто ничего не объяснил, и здесь, похоже, придется действовать, как обычно, — схватывать все на ходу. Люди вернулись на свои места у костров, а мы пересекли открытое пространство и прошли еще через одну арку, ведущую во двор, залитый тусклым светом фонаря. Мать вошла в дверной проем справа, и мы оказались в комнате, которая освещалась одной-единственной лампочкой, вкрученной в стену. Значит, у них все-таки есть электричество — я начала было сомневаться в этом. Из обстановки в комнате были лишь две кровати, стоящие вдоль стен, и огромный напольный вентилятор в углу. Лишаясь остатков сил, я присела на одну из кроватей.

В комнату вошла худая высокая женщина и обняла мать, а потом обняла и меня, после чего назвалась тетей Карой.

— Проголодались? — спросила она.

Я покачала головой.

— Но я хочу пить, — тихо сказала я, чувствуя себя очень неуверенно.

Тетя Кара покинула комнату и через несколько минут вернулась с двумя стаканами воды. Я взяла один из них и залпом выпила. Я не осознавала, насколько меня замучила жажда, пока живительная влага не коснулась губ.

Кара взяла у меня стакан и сказала:

— Ты, должно быть, очень устала.