Коммунисты - Луи Арагон

два дня ничего во рту не было, он накидывается на еду. Ветчина, гренки, остатки сыра. Фред смотрит, как тот ест. Теперь превосходство бесспорно на его стороне.

— Ты, Фред, как и прежде, не очень любопытен… — говорит Гаэтан. Фред смотрит на Гаэтана: те же вьющиеся рыжеватые волосы, небритая физиономия… он еще тогда жаловался, что борода растет у него клочками. — Да, ты не очень любопытен… тебя не интересует, как мне все это время жилось? — Как же, как же, Фреда это, разумеется, интересует.

Они познакомились еще мальчиками в лицее. Веснушчатый, курносый, кудрявый Гаэтан Лебозек всегда был забиякой, и Фред Виснер не дрался с ним только в тех случаях, когда они, объединившись, нападали на других ребят. Они вместе курили в уборной, передавали друг другу «Аксьон франсез». Им было по тринадцати лет, когда Филиппа Додэ нашли мертвым в такси, и они с увлечением читали Морраса. Госпожа Лебозек была вдовой кадрового офицера, убитого под Верденом. Пенсию она получала не ахти какую. В лицее Кондорсе Гаэтан дружил с сынками богатых родителей, у которых были свои лошади, имения… У него вошло в привычку напрашиваться на приглашения. К тому же он был не по возрасту развит физически, с пятнадцати-шестнадцати лет уже путался с женщинами… И два-три раза Фред, не жалея денег, выручал своего приятеля из очень скверных историй. Гаэтан записался в «Королевские молодчики»[442] и втянул туда же Фреда. Уличные драки, стычки с полицией — это увлекало, как спорт! Гаэтан поступил на юридический факультет, но его больше интересовала верховая езда с Фредом, состязания в беге, теннис… При тренировке из таких молодцов, как он, выходят чемпионы; только на это требуются деньги, а кроме того, нужно отказаться от девиц. В глубине души он больше всего рассчитывал на Фреда и еще на двух-трех приятелей. На друзей, которые не были стеснены в деньгах. Мало ли какие бывают случаи в жизни! Он мог, например, удачно жениться, Фред ему часто так говорил… Он отвечал на это тем же веселым детским смехом, которым заливался в школьные годы; Фред называл этот смех «лебозековским».

Но тут с ним случилась неприятность. Его застал со своей женой один плюгавый еврейчик. И поднял шум. Гаэтан был сильней, все бы обошлось, да только во время драки еврейчик умудрился как-то по-дурацки упасть и ударился головой об угол камина… так, в общем, рассказывали эту историю. Фред и на этот раз не подкачал и опять вызволил своего приятеля. Но Гаэтан уже был на заметке у полиции по политическому делу: он немножко перестарался — пристукнул одного наглеца во время празднества в честь Жанны д’Арк, и теперь его забрали на действительную службу и отправили в Африку. Ну, а там радости мало! Алжир вблизи совсем не похож на Алжир в представлении туристов. Зато там он встретил людей, настоящих людей.

По возвращении в Париж о юридическом факультете не могло быть и речи. Прежние друзья от него отвернулись, во всяком случае не проявляли большого восторга при встречах. Мать умерла от новомодной болезни — вирусного гриппа с параличом конечностей. Родственники говорили, что сын свел ее в могилу своим поведением. Только Фред был еще с ним хорош… тоже, конечно, не так, как прежде! Гаэтану пришлось устраиваться самому. Один приятель взял его к себе в гараж, он продавал машины. Теперь Гаэтан попал в совершенно иной мир. В мир спекулянтов. Увидел общество с новой стороны. И, надо сказать, привлекательного тут оказалось мало. Дела шли по-всякому, то хорошо, то плохо. Затем начался период уличного спорта — налеты на помещения профсоюзов, стычки с бастующими рабочими, потасовки на митингах. Хорошо бы все перетряхнуть, не оставить камня на камне, а там видно будет… К тому же лавочка трещит по всем швам, — скандал за скандалом, дело Стависского. И вот Фред и Гаэтан очутились бок о бок на площади Согласия, где дружно кричали: «Долой воров!» Очень весело смотреть, как полыхает в центре Парижа, прямо на улице, машина, которую сам поджег. Да еще когда знаешь, каким путем приобретаются эти машины… Надо было тогда же идти к Елисейскому дворцу… но всюду одна гниль, даже среди демонстрантов были шпики… В районе улиц Ройяль и Риволи гуляли еще два дня: разбили несколько фонарей, подожгли газетный киоск. А затем все пошло к чорту, масонам дали время опомниться, теперь уже демонстрации устраивали коммунисты… Фред сказал ему, что Думерг призвал маршала… А Петэна Гаэтан боготворил в память отца, в память Вердена. Но во Франции не поняли урока Германии. А, кажется, можно бы понять, ведь французы были свидетелями февральских дней. Главари, видимо, боялись повторения этих событий, и деятели национальных партий с беспокойством следили, как подымается волна марксизма. После того как Лаваль стал во главе правительства, казалось даже, что готовится переворот сверху и одновременно изменение курса иностранной политики: разрыв с Англией. Когда Лаваль выдавал замуж дочь, он так трясся, как бы его не укокошили, что обратился за помощью не к полиции, которая совершенно разложилась при радикалах, а к «Королевским молодчикам». Пюжо[443] прикомандировал к нему отряд отборных ребят, с которыми можно было ничего не бояться. Гаэтан был в их числе. Понятно, они издевались: — Хороша Республика! Председатель совета министров выдает замуж дочь, а почетный караул несем мы! — Но, во всяком случае, это подтверждало их догадки о сговоре между главарями «Аксьон франсез» и правительством.

Среди национальных партий шли ужасные раздоры. Некоторые из «Королевских молодчиков» переходили в партию Дорио, которая только что организовалась. Де ла Рок себя окончательно скомпрометировал. Да тут еще нелады между Моррасом и графом Парижским… Гаэтан никому больше не верил. Примерно в это время Фред Виснер и познакомил его с Делонклем, инженером в строительной конторе заводов Пеноэ[444], которого сам знал через генерала Дюсеньера, близкого друга своего дяди. В голове у этого человека, точно лава в вулкане, бурлили фантастические проекты и черным отсветом отражались в глазах. И наглости он был беспримерной… Он окончил Политехнический еще до той войны. Создание нового мира — дело инженеров.

План раскола «Аксьон франсез», который лелеяли некоторые ее приверженцы, твердо решившие переменить методы работы, всячески поддерживали в своих писаниях самые молодые последователи Морраса из Латинского квартала, а среди них у Фреда были друзья. Усиленно говорили о прямом действии, о применении террора. Дело в том, что Народный фронт вырастал в подлинную угрозу, демонстранты, подняв кулак, шагали уже по