Эндимион. Восход Эндимиона - Дэн Симмонс

Мы падаем на восемь метров, повисая на конце страховки. Я почти уверен, что мой дополнительный вес выдернет крюк или разорвет веревку.

Но ничего не происходит. Веревка пружинит, мы подскакиваем раза три и зависаем над бездной. Крюк держит. Веревка держит. Объятия Энеи держат меня.

– Рауль, – приговаривает она. – Боже мой, Боже мой…

Мне кажется, что она гладит меня по голове, на самом деле она пытается приладить на место висящий лоскут кожи и не дает уху оторваться окончательно.

– Пустяки, – пытаюсь выговорить я, но кровоточащие, распухшие губы не слушаются. Я не в состоянии дать команду кораблю.

Поняв меня без слов, Энея склоняется ко мне и шепчет в ларинги моего капюшона:

– Корабль, лети сюда и подбери нас. Быстро.

Тень надвигается стремительно, словно корабль вознамерился раздавить нас. На балконе полно народу, и все на нас смотрят. Корабль зависает в трех метрах и выдвигает с балкона трап. Нас подхватывают и втаскивают на балкон.

Энея не разжимает объятий и тогда, когда нас уносят с балкона на устланные коврами палубы, подальше от пропасти.

Будто сквозь вату до меня доносится голос Корабля:

– В пределах системы наблюдается ряд боевых кораблей, с крейсерской скоростью летящих в нашу сторону. Еще один находится за пределами атмосферы в десяти тысячах километров западнее и все приближается…

– Забирай нас отсюда, – приказывает Энея. – Я дам тебе внутрисистемные координаты через минуту. Пошел!

У меня кружится голова, и от рева ракетных двигателей глаза закрываются сами собой. Я смутно осознаю, что Энея целует меня, обнимает, целует мои веки, окровавленный лоб и щеку. Она плачет.

– Рахиль, – доносится ее голос откуда-то издалека, – ты можешь осмотреть его?

По мне пробегают чужие пальцы. Вспыхивают очаги боли, но боль отходит все дальше. Меня охватывает холод. Я пытаюсь открыть глаза, но ничего не получается.

– Самое страшное с виду на деле опасно меньше всего, – мягко, но деловито сообщает Рахиль. – Ранения головы, уха, сломанная нога и так далее. Но, по-моему, есть внутренние повреждения… А еще следы когтей вдоль позвоночника.

Энея еще плачет, но уже распоряжается:

– Кто-нибудь – Лхомо, А.Беттик – помогите мне перенести его в автохирург.

– Простите, – слышу я на грани беспамятства голос Корабля, – но все три ячейки автохирурга заняты. Сержант Грегориус потерял сознание от внутренних повреждений и был доставлен в третью. В настоящий момент жизнь всех трех пациентов поддерживается искусственно.

– Великолепно, – бормочет Энея. – Рауль! Милый, ты меня слышишь?

Я пытаюсь ответить, сказать, что чувствую себя отлично, что обо мне нечего беспокоиться, но издаю только полузадушенное сипение и невнятный клекот.

– Рауль, – продолжает Энея, – нам надо оторваться от кораблей Имперского Флота. Мы отнесем тебя в криогенную фугу, милый. Тебе придется немного поспать, пока не освободится ячейка автохирурга. Рауль, ты слышишь?

Отказавшись от попыток заговорить, я киваю. На лбу болтается какая-то влажная тряпка. Ах да, это ж мой скальп.

– Ладно, – шепчет Энея мне на ухо. – Я люблю тебя, дорогой мой. Ты поправишься. Я знаю.

Чьи-то руки поднимают меня и несут, потом укладывают на что-то твердое и холодное. Боль никуда не делась, но она где-то далеко-далеко и не имеет ко мне отношения.

Пока крышка криогенной фуги еще не захлопнута, я успеваю услышать спокойный голос Корабля:

– Нас вызывают четыре корабля Флота. Они говорят, что если мы через десять минут не заглушим двигатели, то будем уничтожены. Позвольте напомнить, что до ближайшей точки перехода одиннадцать часов. А все четыре звездолета находятся на дистанции эффективного поражения.

– Координаты прежние, Корабль, – отзывается усталый голос Энеи. – Кораблям Флота не отвечай.

Я пытаюсь улыбнуться. Мы уже пытались обогнать корабли Флота, хотя все было против нас. Хорошо бы сказать Энее то, что я вдруг понял: как бы долго мы ни дурачили судьбу, рано или поздно они нас настигнут. Для меня это почти откровение, этакое запоздалое сатори.

Но холод уже промораживает мое тело насквозь. Остается лишь надеяться, что змеевики фуги работают быстрее, чем запомнилось по последнему путешествию. Если это смерть, то… что ж, смерть она и есть смерть. Но мне хочется еще раз увидеть Энею.

Это моя последняя мысль.

24

Падаю!.. Сердце бешено колотится… Я очнулся где-то совсем в другом мире.

Я парил, а не падал. Первое ощущение, что я в океане, очень соленом океане, плаваю, словно зародыш, в соленом море цвета сепии, затем – осознание, что я в невесомости, нет ни волн, ни течений, и это не вода. Корабль? Нет, я в огромном, пустом, темном, но омываемом светом пространстве – полое яйцо метров пятнадцати в поперечнике, с полупрозрачными стенками, сквозь которые просачивается яркий солнечный свет и виднеется сложная, уходящая вдаль органическая конструкция.

Я вяло шевельнул руками, чтобы потрогать свое лицо, голову, туловище, руки… Я плавал в невесомости, прикрепленный к стенке тоненькой лентой-липучкой. На ногах – никакой обуви, из одежды только мягкий хлопковый костюм странного покроя – больничная пижама, что ли?

Кожа на лице как после солнечного ожога… и еще какие-то незнакомые бугры – возможно, шрамы. Голова обрита наголо, саднящая кожа покрыта свежими рубцами, ухо вроде на месте, но дотрагиваться больно. В тусклом свете я разглядел на руках несколько шрамов. Подтянув брючину, осмотрел изувеченную в поединке ногу – цела и невредима. Пощупал ребра: ноют, но целы. Выходит, я побывал-таки в ячейке автохирурга.

Наверное, я произнес это вслух, потому что темная фигура, парившая неподалеку, откликнулась:

– В конечном счете можно считать и так, Рауль Эндимион. Правда, некоторые хирургические операции были сделаны по старинке… мной.

Я вздрогнул, отскочив от стены на всю длину привязи.

Темная фигура приблизилась, и я узнал силуэт, волосы и, наконец, голос.

– Рахиль… – с трудом выговорил я.

Подплыв, Рахиль протянула мне пластиковую бутылку. Первые капли шариками запрыгали в воздухе, но я быстро приспособился и выдавил содержимое в рот – восхитительный вкус. Что может быть вкуснее холодной воды?

– Ну разумеется, тебя две недели держали на внутривенных вливаниях, – сообщила Рахиль, – но пить самому – это совсем другое дело.

– Две недели?! – ошарашенно переспросил я. – А Энея? Она… они…

– Все в порядке. Энея сейчас занята. Эти две недели она почти все время была здесь, рядом с тобой… ухаживала за тобой… А когда ей необходимо было отлучиться, с тобой оставалась я.

Ничего не понимая, я уставился на полупрозрачную стену. Одна яркая звезда, совсем не такая, как гиперионское солнце. Странная конструкция простирается во все стороны.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});