Весь Роберт Хайнлайн в одном томе - Роберт Хайнлайн

Блестяще! Динковский даже определил пределы погрешности своего исходного оператора, как и положено делать истинному статистику.

Однако, когда Брин вернулся назад, чтобы еще раз проследить за ходом рассуждений, его несколько отстраненный, чисто интеллектуальный интерес сменился личным. Динковский рассуждал не о звездах земного солнца вообще в последней части его статьи речь шла о нашем солнце, солнце Брина, об этом огромном симпатичном парне, на лице которого появилась странная веснушка.

Черт подери, это веснушка была слишком большой! Это была дыра, в которую вполне можно засунуть Юпитер. Теперь он видел ее слишком отчетливо.

Все говорят о том времени, «когда звезды постареют и наше солнце остынет» но это некая абстракция, как и мысль о собственной смерти. Брин думал о возникшей проблеме, уже как о своей собственной. Сколько времени пройдет с того момента, когда нарушилось равновесие, до того, как ударная волна, распространяющаяся во все стороны, поглотит Землю? Без калькулятора он не мог получить ответ на этот вопрос, хотя все необходимые формулы лежали перед ним. Ну, скажем, полчаса с начала процесса до того момента, когда земля сделает «п-ф-ф!».

Его охватила печаль. И ничего больше не будет? Никогда? Колорадо прохладным летним утром… длинной, безупречно ровной дороги на Бостон, над которой поднимается легкий дымок… не распустятся больше почки весной. И не будет влажных, морских запахов рыбного рынка в Фултоне — впрочем, Фултона уже и так нет. Кофе в «Утреннем Зове». И не будет земляники на склонах холма возле Нью-Джерси, растекающейся кисло-сладким соком во рту. Не будет рассветов на южном побережье Тихого океана, когда бархатистый, нежный воздух холодит кожу под рубашкой, а в удивительной, волшебной тишине слышен лишь плеск волн о борт старой баржи — как же она называлась? Как это было давно — «С.С.Мэри Брюстер».

И луны не будет, когда исчезнет земля. Звезды — те останутся. Только вот созерцать их будет некому.

Он снова посмотрел на даты, определенные «коромыслом» Динковского. «Белоснежные стены Твоих городов…»

Он вдруг почувствовал, что ему необходимо быть рядом с Мид, и встал.

Она уже поднималась на перевал, чтобы встретить его.

— Эй, Потти! Можешь без страха возвращаться домой — я уже помыла всю посуду.

— Мне нужно было тебе помочь.

— Ты делаешь мужскую работу, а я женскую. Это честно. — Она прикрыла глаза от солнца. — Какой закат! Вулканы должны извергаться каждый год, если это приводит к такому изумительному зрелищу.

— Садись, и мы посмотрим на него вместе. Она села рядом с ним, и он взял ее за руку.

— Видишь это пятно на солнце? Ты можешь разглядеть его невооруженным глазом. Она всмотрелась.

— Это и есть пятно на солнце? Такое впечатление, что кто-то откусил от него кусок.

Он сощурил глаза и еще раз внимательно взглянул на солнце. Черт возьми, пятно стало больше!

Мид вздрогнула.

— Мне холодно. Обними меня за плечи.

Брин обнял ее одной рукой, продолжая сжимать ее руки другой. Да, пятно стало больше — оно явно росло.

«Что хорошего было в людях? Обезьяны, — подумал он, — обезьяны, наделенные крохой поэзии, постепенно уничтожающие свою второсортную планету у третьесортной звезды. Однако как эффектно заканчивают!»

Мид прижалась к нему.

— Обними меня покрепче.

— Скоро будет теплее. Я хочу сказать, что сейчас я тебя согрею.

— Милый, Потти. — Она посмотрела на него. — Потти, с закатом происходит что-то странное.

— Не с закатом, дорогая — с солнцем.

— Мне страшно.

— Я здесь, дорогая.

Он посмотрел на раскрытый лежащий журнал рядом с ним. Ему уже не нужно было складывать и делить, чтобы получить ответ. Вместо этого он еще сильнее сжал ее руку, понимая с неожиданной остротой сожаления, что это и есть КОНЕЦ!..

По собственным следам

Боб Вилсон не видел, как вырос круг.

А кроме того, он не заметил, как из круга вышел незнакомец и остановился, глядя прямо ему в затылок. Незнакомец смотрел на ничего не подозревающего Вилсона и тяжело дышал, словно его охватило глубокое волнение.

У Вилсона не было никаких оснований подозревать, что кто-то есть в комнате; более того — он был абсолютно уверен в обратном. Он заперся в своей комнате, чтобы одним решительным броском завершить диссертацию. У него не было другого выхода — завтра последний срок сдачи, а еще вчера в его распоряжении имелось только заглавие: «Исследование Некоторых Математических Аспектов Классической Метафизики».

Пятьдесят две сигареты, четыре кофейника и тринадцать часов беспрерывной работы помогли добавить к заголовку семь тысяч слов. Что же касается обоснованности его тезисов, то сейчас это меньше всего волновало Вилсона — он находился почти в бессознательном состоянии. Покончить с работой — только об этом он теперь и думал — покончить и сдать, а потом напиться как следует и целую неделю проспать.

Он поднял взгляд и дал глазам немного отдохнуть на дверце шкафа, за которой стояла почти полная бутылка джина. «Нет, — предостерег он себя, еще один бокал — и ты никогда не закончишь диссертацию, старина Боб».

Незнакомец за спиной у Вилсона продолжал молчать.

Вилсон снова принялся печатать.

«…Не следует также считать, что истинная теорема обязательно исполнима в действительности, даже если оказывается возможным математически точно сформулировать ее. В данном случае речь идет о „Путешествии во времени“. Путешествие во времени может быть воображаемым, но необходимые его условия возможно сформулировать в рамках некоторой теории времени — в виде формулы, которая разрешит все парадоксы теории. Тем не менее, мы кое-что знаем об эмпирической природе времени, что препятствует осуществлению истинной теоремы. Время есть атрибут сознания, а не реальности. Это не Ding an Sich[826]. Следовательно…»

В этот момент клавиша пишущей машинки запала, и Вилсон с тоской выругался. Он наклонился, чтобы попытаться исправить вконец обнаглевшую технику.

— Не трать попусту силы, — услышал Вилсон за спиной чей-то незнакомый голос. — Пустая болтовня, чушь собачья.

Вилсон подскочил на месте и медленно повернул голову назад. Он отчаянно надеялся, что там кто-нибудь есть. Иначе…

С облегчением увидел он незнакомца.

— Слава Богу, — пробормотал он себе под нос. — На мгновение мне показалось, что я окончательно свихнулся. — Тут чувство облегчения сменилось раздражением. — Какого дьявола вы делаете в моей комнате? — сердито спросил он, резко отодвинул стул и направился к двери. Ключ торчал в замке. Дверь была закрыта изнутри.

Вилсон с тоской посмотрел на окно. Оттуда незнакомец появиться никак не мог — окно располагалось прямо перед его письменным столом, а тремя этажами ниже шумели проезжающие по улице машины.

— Как вы сюда попали? — мрачно спросил Вилсон, видя, что незнакомец сохраняет полное