Фантастические повести и рассказы - Сергей Казменко

Но это было только начало. Когда я пришел в себя, то увидел, что в кресле перед телевизором сидит мой столь желанный дух-охранитель.

Ошибаются те, кто думает, что потусторонние силы проявляются в нашем мире в каком-то сверхъестественном виде. Противоестественный — так будет точнее. Мой дух-охранитель внешне напоминал человека, но чем дольше я вглядывался в него, чем лучше его узнавал, тем это сходство становилось для меня все менее очевидным. Он был невысок и кривоног, с солидным брюшком, и явился ко мне одетым в невероятные лохмотья. Лицо его гораздо больше напоминало человеческое, чем те жуткие личины, что мы привыкли видеть в фильмах ужасов, и лишь землистый цвет кожи и поросшие сероватой шерстью длинные уши с первого взгляда выдавали его нечеловеческую сущность. Переодевшись в один из моих костюмов и прикрыв уши шляпой, он стал настолько похож на человека, что мог бы без особого риска пройти по улице в вечерние часы. Но это было лишь внешнее сходство. Духам, как писал Аггронус, чуждо все человеческое, и я мало-помалу пришел к выводу, что все, что было общего у меня с моим духом-охранителем, не есть человеческие черты или человеческие желания, что все это чуждо человеческой моей сущности.

Но возможность размышлять и делать выводы я получил уже здесь, во время моего такого, в общем, безмятежного теперешнего существования. Тогда мне было не до размышлений. Тогда мне нужно было действовать, хотя, честно говоря, лучше бы я сначала задумался, стоит ли делать все, что я тогда совершил. Но Гагаман — так, оказывается, звали моего духа-охранителя времени на раздумья мне не оставил.

В сравнении с другими духами, с которыми мне пришлось познакомиться впоследствии, он оказался довольно неплохим парнем. Наше знакомство, правда, началось с того, что он обозвал меня придурком и заявил, что мне еще не раз будет икаться от того способа, каковым я добыл шерсть единорога. Оказалось, что из-за этого — по крайней мере, так он мне объяснил ситуацию — он, мой личный дух-охранитель, испытал превеликие трудности при переходе к нам из потустороннего мира, и, самое печальное, оказался тут в незавидном положении, ибо не смог пронести с собой и малой доли той мощи, каковой обладал бы, сделай я все по правилам. Он, конечно, сумеет защитить меня от губителей, губители для него — тьфу, но зато сам он требовал постоянной заботы и защиты от сил гораздо более могущественных. Короче, хоть я и избавился, вроде бы, от тех бед, каковыми угрожали мне губители, но взамен получил беды едва ли не худшие, ибо эти новые могущественные потусторонние силы были в равной степени опасны как для самого Гагамана, так и для меня. Он оказался совсем не тем духом-охранителем — незаметным и могущественным помощником своего повелителя — о котором писал Аггронус, и я не успел опомниться, как все его слабости, порожденные моей неспособностью точно выполнить заклятия по его вызову, обрушились на мою голову.

И покатилось.

Правда, вначале ничто не предвещало особых неприятностей. Вскоре я почувствовал, что в присутствии Гагамана могу чувствовать себя абсолютно спокойно, что оно избавило меня даже от таких мелких неприятностей, как оторвавшаяся пуговица или развязавшийся в неподходящий момент шнурок. И, хотя вдали от него мелкие неприятности продолжали меня преследовать, я ощутил некое подобие уверенности в будущем. Тем более, что мой охранитель, несколько оправившись от перехода из потустороннего мира, пришел в прекрасное состояние духа и постоянно уверял меня, что теперь мне нечего опасаться, что все отныне будет великолепно, а нынешнее мое состояние зависимости от его постоянного присутствия надолго не затянется.

Короче, я несколько успокоился и решил, чтобы не искушать судьбу в этот опасный период, отсидеться дома, использовав время для более обстоятельного ознакомления с трудом Аггронуса и сопутствующими материалами. К счастью, как раз подоспели каникулы, и я без особого труда сумел уйти в отпуск. Единственное, что меня постоянно раздражало, так это манеры Гагамана, который был крайне неопрятен, ел за троих, постоянно рыгал и шмыгал носом. Впрочем, в тот начальный период нашего знакомства он старался не досаждать мне своим присутствием и обитал преимущественно на кухне. Он старался быть предупредительным и делал все, чтобы предотвратить малейшую опасность, угрожавшую моей персоне. Так, например, уже на второй день моего отпуска я имел неосторожность возмутиться тем, что он выбросил мою любимую чугунную пепельницу. Ни слова не говоря, он открыл крышку мусоропровода, нырнул в отверстие и через минуту показался с пепельницей в зубах. Тщательно вымыв, он поставил ее на место, но на другой день я уже сам швырнул эту пепельницу в мусоропровод после того, как трижды подряд свалившись со стола, она таки расшибла мне ногу.

В общем же и целом, первые дни, проведенные мной под защитой Гагамана, были относительно спокойными. Но тучи, как оказалось, сгущались. Я впервые почувствовал это через неделю примерно нашей с ним затворнической жизни. Как-то раз, направляясь из комнаты на кухню, я споткнулся в темном коридоре о веревку, натянутую у самого пола, и растянулся во весь рост. Гагаман был тут как тут и на мои возмущенные ругательства ответил, что он же предупреждал меня о запрете с сегодняшнего дня прохода по центру коридора, о необходимости ходить осторожно, вдоль стеночки и желательно боком. А по центру коридора, значит, ходить очень опасно. Еще бы не опасно, зло буркнул я, потирая ушибленное колено, но вспомнил, что он действительно меня предупреждал. Однако я не удержался и посоветовал ему — для пущей опасности — наколотить в пол гвоздей да сточить им шляпки. С этими словами я повернулся и пошел обратно в комнату, но Гагаман вместо того, чтобы, как обычно, смолчать, вдруг злобно сказал мне вслед, что, мол, лучше на гвозди напороться, чем топотуна встретить, и вообще раньше надо было думать, когда шерсть из хвоста уникорнуса добывал.

Потом я к этому привык, потом меня по любому поводу носом в этого самого уникорнуса, сиречь единорога, тыкали, если я имел неосторожность выразить хоть малейшее неудовольствие. Сам, мол, виноват, с этого, мол, все неприятности и начались. А тогда мне это как-то резануло слух, я обернулся, чтобы ответить, но Гагамана сзади уже не было. И тут я вдруг осознал, насколько же изменилось — в целях моей же, якобы, безопасности мое окружение за минувшую неделю. Исчезли или же были безнадежно испорчены мои любимые вещи, все в комнате, в коридоре, на кухне и в прихожей было переставлено самым нелепым образом, даже книги на полках оказались перемешанными безо всякой системы, введены были какие-то нелепые ограничения — например, нельзя было подходить к дивану иначе, как держа руки в карманах, а теперь вот и это запрещение ходить по центру коридора в ванной постоянно текла из крана вода и горел свет, и газ на кухне тоже горел постоянно, потому что ни то, ни другое, ни третье по какой-то причине нельзя было выключать. Казалось, моему духу-охранителю претит все, что нормально и естественно для любого человека, что во всем этом он видит лишь источник опасностей и неприятностей, а безопасным может быть лишь мир, вывернутый наизнанку. И при всем при том, несмотря на введение всех этих, так сказать, мер безопасности, жизнь моя с каждым днем становилась все более трудной. Поняв вдруг это, я повернулся и пошел на кухню, чтобы всерьез поговорить с моим так называемым охранителем.

Я открыл дверь — и окаменел от ужаса. Прямо посреди кухни стояло, упираясь головой в потолок, какое-то чудовище, отдаленно напоминавшее человека с толстенными ножищами и маленькой головой на могучей шее. Оно водило этой головой в разные стороны, что-то высматривая, а у ног его, побелевший от ужаса, крался к двери Гагаман. Заметив меня, он застыл в неподвижности, потом напружинился, вскочил и кинулся в темноту коридора, увлекая меня за собой. Мы ввалились в комнату, закрыли дверь, задвинули ее диваном — и услышали мерные, тяжелые шаги в коридоре.

Наверное, имей я время подумать, я не стал бы совершать глупостей, что наделал тогда. Но поставьте себя на мое место — мне казалось, что не сделай я немедленно что-то радикальное, и тот, за дверью, вломится в комнату. Потому, когда Гагаман сказал, что нам осталось для спасения единственное средство — призвать на помощь щупликов — я ухватился за эту мысль, как утопающий за соломинку, хотя и ощущал в глубине души некое сомнение.

Щуплики нам, конечно, помогли. Правда, потом я узнал, что топотун совершенно не умеет выламывать двери. Он потоптался бы в коридоре и через некоторое время сам-собой исчез бы. Но щуплики прогнали его мгновенно. И вообще свое назначение они оправдывали, на некоторое время избавив нас от забот по охране моего духа-охранителя. И они совсем мне не досаждали — они присутствовали, но я их не видел. Только вот за услуги, которые они оказывали, приходилось постоянно платить. Гагаман, взяв дело в свои руки, сумел как-то организовать оплату путем перевода неведомо куда денег с моего счета в банке — вот уж не думал прежде, что потусторонние силы можно оплачивать на манер коммунальных услуг. А я старался не думать, что будет, когда деньги мои кончатся.