Учебник рисования - Максим Кантор

Либеральное западное общество впало в состояние фашизма не по наивности и романтизму, не в результате соблазна, не вследствие экономического упадка, не в знак протеста против коммунистических утопий, не одураченное небольшой группой зловредных гипнотизеров, и не по тому роковому историческому недосмотру, который подчас делает цивилизацию уязвимой для варварства. Либеральное западное общество впало в состояние фашизма также не потому, что предложения, высказанные идеологами фашизма в прошлом веке, были привлекательны и одобрены большинством. Либеральное западное общество впало в состояние фашизма также не потому, что одновременно с певцами фашизма не нашлось никого столь же страстного, чтобы предложить нечто более захватывающее. Либеральное западное общество впало в состояние фашизма не оттого, что пришла пора проверить степень гуманизации общества, испытать его на прочность. Наконец, либеральное западное общество впало в состояние фашизма не в качестве возврата к милым языческим традициям, то есть к юности старого мира, к воспоминаниям, которые утешают в период дряхления. Любое из вышеперечисленного до известной степени верно; в той или иной степени, но все эти причины присутствовали; ни одна из них, однако, не была решающей, поскольку западное общество впало в состояние фашизма не случайно, но обдуманно и нарочно.

И произошло так оттого, что состояние фашизма не просто было желательно западному обществу в роковые тридцатые годы, оно, это состояние, присуще западному обществу, оно западному обществу имманентно. Либеральное общество Запада впало в состояние фашизма, подчиняясь внутренним законам своего развития, следуя логике капиталистических отношений, фанатичной вере в прогресс и зависимости своего прогресса от экстенсивной формы хозяйства.

Для того чтобы понять столицу, следует изучить провинцию. Общество, которое по западным рецептам и с необоримым желанием соответствовать мировым стандартам, было возведено в России — достаточно внятная для изучения модель. Общество, в котором производятся рекордные в истории добычи топлива, общество, которое плавает в нефти, и экспортирует ее миллионами тонн (благо цена взлетела до пятидесяти долларов за баррель), и одновременно дает населению своих северных и восточных районов в буквальном смысле слова замерзать и нищенствовать — такое общество, безусловно, заслуживает того, чтобы ему дали оценку. Общество, в котором управленческий аппарат живет по стандартам, превышающим в сотни раз стандарты жизни населения, общество, в котором потоки ворованных денег стимулируют развитие ограниченных центров и делают прочие пространства нежизнеспособными — такое общество по всем человеческим законам должно быть осуждено. Общество, превратившее народ в обслугу коррумпированного аппарата власти, общество, сделавшее цинизм — идеологией, а силу — моралью, общество, которое учит детей пресмыкаться перед богатыми и готовит стариков к тому, что о них никто не позаботится — такое общество есть только слепок с большой модели.

Если кто-либо решит, что сказанное относится исключительно к немытой России, плохо усвоившей уроки демократии, это будет несправедливое заключение.

Именно общество либерального Запада создало условия, в которых производство войны выгоднее, нежели мирное строительство. Сотни миллиардов, истраченные на бомбардировку чужих территорий, вместо того чтобы быть направленными на строительство больниц, школ и заводов, — есть абсолютное и окончательное свидетельство нравственного статуса либерального общества. Именно общество либерального Запада приучило само себя и весь мир к мысли, что основная цель планеты — выживание этого уголка, а прочие пространства созданы в качестве черновых набросков, резервных ресурсов, для нужд элиты. Именно либеральное общество Запада ввело в обращение феномен свободы — субститут силы и права, дающийся по признакам принадлежности к касте избранных.

Современный западный художник, оплата труда которого исчисляется миллионами, не создал в своей жизни ничего осмысленного — ничего, кроме полосок и пятен или пошлой песенки, и однако этот гражданин верит, что его труд оплачен по заслугам, он убежден, что его труд нужен человечеству более, нежели жизни неумных дикарей, которые не рисуют полосок и пятен, он легко примиряется с фактом существования миллионов нищих; такой персонаж не заслуживает названия художника-гуманиста. Порожденный либеральным нео-языческим обществом, рекрутированный на роль шамана, этот персонаж истории должен быть рассмотрен именно как языческий шаман, поскольку подвергни мы его нравственной оценке, диагноз был бы только один: этот человек — ублюдок.

Если детей с рождения учат делить человечество на bad guys и good guys; если на экранах кинотеатров герои убивают недочеловеков, не понимающих, что такое свобода; если искусство становится декоративно-монументальной пропагандой; если принципами эстетического воспитания делаются языческие ритуалы (инсталляции, рок-концерты, хеппенинги, перформансы); если первым в социуме объявляется не справедливый, но властный; если образ жизни богатых и циничных стал предметом восхищения и мечты; если коррупция оправдывается тем, что выковывает касту верных; если общество не хочет видеть свое лицо и убирает антропоморфный образ из искусства и образ замещается тотемом; если сильнейшая армия мира приведена в постоянную боевую готовность и содержание ее стоит многих миллиардов; если расходы на вооружение многократно превышают расходы на социальные нужды; если граждане находятся в перманентном долгу у правительства и не в силах отделить частную жизнь от нужд общества по причине невозможности отдать долг (кредиты, акции, деньги); если общество говорит о своих жизненных интересах в иных странах и без колебаний вторгается в эти страны, убивая людей, не объявлявших этому обществу войны; если убеждение в том, что твое общество является вершиной развития человечества и ничего лучшего не существовало в природе, становится массовым убеждением; если идея расширения собственного общества до масштабов мира как безальтернативная концепция истории делается привычной для слуха и усвоена толпой как истина, — это значит, что общество находится во власти определенной идеологии, и идеология, организующая людей таким образом, называется фашизмом.

Тот факт, что сегодняшний вид фашизма именуется демократией и оперирует либеральной терминологией, — не меняет в принципе ничего. Люди произносят слово «демократия», и им кажется, будто им дадут самостоятельно принимать решения. Так не будет никогда; решения принимаются, исходя из общей конструкции, и рядовой обыватель, вознесенный к власти (и незаметного выделят из массы за его верность), примет точно то же решение, что принимал его предшественник. Люди произносят слово «либерализм», и им кажется, что в данном слове содержится гарантия гуманности и милосердия. На деле же первым условием либерализации сделалась либерализация движения капитала, то есть выход финансовых потоков за границы проблемных государств и лишение их тем самым самостоятельного развития. Понятия «либерализм» и «демократия» в условиях тотальной империи стали бессмыслицей: они были введены в обращение для нужд ограниченных сообществ, а не всего человечества — безразмерной демократии не может существовать, неограниченного либерализма по определению быть не может.

Коррумпированные политики, управляющие мафиозными правительствами и поддержанные люмпен-интеллигенцией и компрадорской интеллигенцией оккупированных стран, — это и есть тип управления, который сегодня обозначен как демократия. В той мере, в какой данный режим управления навязывается всему миру и осуществляется за счет всего мира, данный режим является фашистским.

XVII

Примерно так говорил Павел своей возлюбленной, Юлии Мерцаловой.

— Скажи, ты действительно думаешь, что либерализм — это плохо? — спросила Юлия Мерцалова у Павла.

Как обычно, Павел начинал ругать правительство, увлекался, переходил на мировой порядок и сам понимал, что запутался: сначала ругал правых, потом бранил левых, ему не нравились так называемые реформаторы-западники, и славянофилы тоже не нравились. И тех и других он именовал одинаковыми эпитетами, и слушатель — чаще всего таковым оказывалась Юлия — не вполне понимал, что Павел имеет в виду.

— А сам ты на чьей стороне? — спрашивала Юлия.

И Павел ответил:

— Я на стороне живописи.

Павел давно уже не говорил со своим дедом, полагая того слишком старым, чтобы внимательно следить за происходящим в стране. Если бы он тем не менее спросил Соломона Рихтера, тот бы ответил внуку примерно так. Разница между авангардом и революцией проста. Оба движения выражали потребность глобальных изменений, но видели изменения по-разному. Выражаясь в терминологии учения Соломона Рихтера, авангард искал перемен в контексте социокультурной эволюции, революция — искала перемен в контексте истории. Иными словами, авангард черпал двигательную энергию в природной языческой мощи, революция — в духовных абстракциях, прежде всего в монотеистических религиях. Авангард, как явление языческое, оказался более секуляризованным и жизнеспособным; авангард опирался на светскую науку, технологический и промышленный прогресс. Революция, как движение религиозное, оказалась зависима от кружков и сект посвященных; она апеллировала прежде всего к проектам, уже потом к материальным феноменам бытия. Воплотилась революция в авангарде — больше ей воплотиться было не во что — и этот печальный парадокс оказался решающим.