Запрещённая реальность. Книги 1-10 - Василий Головачёв

в том числе и руководством фирмы «Черная пантера», и Вася решил разыграть стандартный вариант квартирной потасовки, мимолетно подумав, что Матвей не допустил бы такого развития событий.

— Если у вас есть что сказать — говорите, если нет — дверь открыта. И побыстрее, пожалуйста, я тороплюсь.

— Т-ты, н-недоносок, р-решил, что с-сильно к-кру-той? — Верзила с цепью шагнул вперед, с размаху опустил цепь на голову хозяина. Только головы в этом месте не оказалось.

Василий сделал шаг вправо, принял удар цепью вдоль левой руки, захватил ее вращательным движением кисти, дернул противника на себя и от души врезал ему в лоб открытой ладонью, использовав руку как поршень. Прием так и назывался в русбое — «поршень». Парень с выпученными глазами отлетел к стенке с книгами и уплыл в океан бессознания. Второй амбал в атласной куртке тут же сделал стремительный выпад, вращая нунчаки вполне профессионально, почти не моргая, но падающий нунчак вдруг завис в воздухе, встретив цепь, и оказался в руке хозяина, в то время как второй нунчак вылетел из кулака владельца и со стуком опустился на его переносицу.

Трое оставшихся бандитов проводили глазами с грохотом рухнувшее тело приятеля, перевели взгляды на Василия, спокойно рассматривающего цепь, и бросились на него с ножами. Однако первый тут же получил удар ногой в лицо, едва не сломавший ему челюсть, второй согнулся пополам, заработав удар в пах, а третий, вооруженный посерьезнее — итальянской «береттой», почувствовал страшную боль в плече, будто ему оторвали руку, заорал и потерял сознание.

Василий принес с кухни воды, брызнул на лицо первого качка, пошлепал по щекам второго и, когда они очухались, проговорил с расстановкой:

— Передайте боссу, что испытывать мое терпение — это очень плохой способ самоубийства. На пару дней я съезжу в командировку, а когда вернусь — мы побеседуем с ним на эту тему. Но лучше бы он не ждал этого момента. Все поняли?

— Он т-тебя в п-порошок… — начал было заикатый, на лбу которого лиловела огромная припухлость.

Василий щелкнул его в эту припухлость, парень взвыл, пытаясь отодвинуться.

— К-как п-понял, фраер?

— П-передам…

— Не забудь только — слово в слово. А теперь забирай свою гвардию и топай отсюда, пока я не озверел. Учти, мое терпение имеет пределы.

Команда, посланная молодым и глупым президентом фирмы «Черная пантера» Лаптевым для того, чтобы «проучить» защитника Клавдии Новиковой, убралась восвояси. Вася с грустью оглядел разгром в комнате, но беспорядка оставлять не захотел и потратил около часа на уборку. В десять утра он вышел во двор, бросил сумку с вещами на заднее сиденье машины, завел мотор, однако еще с минуту сидел, ни о чем не думая, — просто сидел и смотрел на окна старой маминой квартиры, выходящие во двор. В голове стоял легкий звон, и Валера Меладзе пел свою знаменитую песню:

Выйду, дому поклонюсь, Молча Богу помолюсь И пойду искать края, Где живет любовь моя…

Отклоняйся от дорог исхоженных, говорил когда-то Пифагор, один из Великих Посвященных, много сделавший для Внутреннего Круга человечества. Но как бы ни хотел следовать этому совету Василий, избравший автомобиль в качестве средства передвижения, он все равно не смог бы миновать шоссе Нижний Новгород — Москва, называемое по-прежнему Горьковским, и саму столицу, потому что эта дорога была кратчайшей от Владимира до Санкт-Петербурга. Зато он вполне смог ощутить прелесть еще одного изречения древнего математика и философа: дует ветер — поклоняйся шуму. В переводе с поэтического на разговорный язык это означало — внимай голосу природы, живи ее ритмом. И Вася около двух часов провел в лесу, дважды съехав с трассы — сначала возле Покрова, а потом в районе Орехова-Зуева. Надышавшись целебным настоем майского леса, повеселевший и полный сил, он доехал до МКАД за два часа с половиной, не считая, конечно, времени, проведенного в лесу.

Почему его вдруг занесло в центр, на Тверскую, он не понял — задумался, анализируя свои ощущения: при въезде в город вдруг показалось, что поток машин накрыла мрачная смрадная туча, хотя солнце светило вовсю, было по-летнему тепло, а сквозь запахи бензина и асфальта пробивались ароматы цветущих трав. Вероятнее всего, так отреагировала на неблагополучную психологическую ауру Москвы нервная система, чутко отзывающаяся на опасность. В общем, как ехал Василий по шоссе, так и ехал, не сворачивая, миновав Энтузиастов, Садовое, Николоямскую, Солянку, Лубянский и Театральный проезды, пока не оказался у памятника Пушкину… где и задержался на полчаса по очень простой и естественной для любого жителя столицы причине: Тверскую в оба конца перекрыли гаишники, чтобы пропустить по Тверскому и Страстному бульварам черную «волгу» с номером А001КК и российским государственным флагом на капоте.

Василий в открытое окно поинтересовался у лейтенанта ГАИ, занятого очень важным делом — передачей по рации приказа: движения пока не открывать! — чья машина, и получил ответ:

— Не твоего ума дело. Сейчас отберу документы, год будешь за ними ходить!

Василий вышел из кабины, сжал лейтенанту локоть так, что тот побелел, и сказал в перекошенное лицо:

— Так чья машина, говоришь?

— Охранники…

— Что?! Какие еще охранники?

— Это «волга» охраны председателя Конституционного суда.

— А сам он где? — не понял Василий.

— Да кто ж знает… отпусти, больно!

Вася присвистнул, изумленно глядя на «волгу» с людьми в штатском, не скрывающими, что именно они — хозяева на этом конкретном участке конкретной жизни.

— Ну, мастера машинного доения, если вы уже перед охранниками ОВП шапки ломаете, ковры расстилаете, то крыша у вашего начальства точно поехала!.. А вот этого не надо! — Вася незаметным движением раздавил рацию в руке лейтенанта, поднесшего ее к губам, похлопал его по плечу, как давнего знакомого. — Тебе же лучше будет, если не станешь качать права: погоны потеряешь… а то и кое-что поважнее. Пропускай, я тороплюсь.