Любовь под луной - Саманта Джеймс

– Дьявольщина, вы что, не слышали?! – Доминик резко обернулся, и голос его хлестнул Оливию, словно удар кнута. – Уходите, мисс Шервуд! Вон отсюда!

Оливия, не помня себя, выскочила из кабинета.

С глухим стоном она сорвала с крючка свою старенькую шаль и бросилась вниз по лестнице, услышав, как захлопнулась закрывшаяся за ней дверь. Прочь... прочь отсюда! Прочь из этого дома... куда угодно. Она забыла, что вот-вот должна начаться гроза, забыла обо всем. Она не знала, куда бежит, лишь бы оказаться как можно дальше отсюда...

Как можно дальше от него.

* * *

Доминик зажмурился. Весь мир сейчас кружился перед ним в кроваво-красном вихре. Гнев, какого он не испытывал за всю свою жизнь, душил его. «Будь она проклята! – твердил он про себя. – Будь она проклята!» Он и раньше догадывался, что они думают о нем... Все они... Гилмор... Жители Стоунбриджа... Он знал, что и она думает то же самое... Она... Оливия.

И с этим ничего нельзя было поделать. Волна бешенства снова обрушилась на него. Он чувствовал себя преданным. Обманутым. Господи, как он мечтал о ней... Долгими одинокими ночами он грезил об этой девушке... И все лишь для того, чтобы увидеть, как его мечты разлетелись в прах.

Он открыл глаза, и ноги сами понесли его... Он знал куда. Доминик остановился перед портретом отца, Джеймса Сент-Брайда.

Мысли унеслись в прошлое. Память вновь вернула его в тот день, много лет назад, когда он был двенадцатилетним юнцом – уже не мальчишка, но еще не мужчина, – в тот самый день, когда в его родной табор приехал Джеймс Сент-Брайд.

Большинство цыган отправились в город, на рынок. В таборе оставались немногие – он с матерью да еще несколько ребят его возраста. Доминику достаточно было одного взгляда на помертвевшее, бледное до синевы лицо матери, чтобы сообразить, кто этот высокий, худощавый незнакомец с красновато-каштановыми волосами, прискакавший на черном как ночь мускулистом жеребце. Неясное предчувствие подсказало мальчику, кто перед ним.

Маделейн сидела у огня. Увидев незнакомца, она с трудом поднялась. Рука ее метнулась к горлу, и Доминик увидел, что матушка изо всех сил старается не показать, как она испугана.

– Зачем ты здесь? – едва слышным низким голосом прошептала Маделейн. Она говорила по-английски, и сидевшие вокруг костра мальчишки не поняли ни единого слова. Но Доминик понял. Мать учила его английскому с тех пор, как он начал говорить.

Джеймс Сент-Брайд спешился. Доминик заметил, что он держится с надменностью и высокомерием человека, привыкшего отдавать приказы, нисколько не сомневаясь, что они будут исполнены. Притом исполнены немедленно.

Именно тогда пламя ненависти к этому человеку стало разгораться в его душе.

– Приехал увидеть собственными глазами, правду ли ты сказала. Увидеть, действительно ли ублюдок, которого ты выносила, мой собственный.

Маделейн ничего не ответила.

Взгляд Джеймса Сент-Брайда, тяжелый и надменный, быстро обежал толпившихся вокруг костра чумазых ребятишек, удивленно таращивших на него глаза. Сжимая в руке хлыст, он похлопывал им по высоким, выше колен, сапогам.

– Он здесь, Маделейн. Я знаю, что он здесь. Мне не раз приходилось слышать о нем. О цыганенке с синими глазами.

Доминик чуть было не бросился бежать. Он всегда догадывался, что был не таким, как все. Цыгане из других таборов шептались между собой о парнишке с глазами цвета бледного сапфира, гаджо в изумлении качали головами. Однажды во время ярмарки любопытство одолело и его самого. Заприметив на прилавке одной из лавчонок зеркало, он зашел туда и долго смотрел на свое отражение. Смотрел... и не мог насмотреться... глаза цвета небесной лазури заворожили его.

А потом одним ударом кулака разбил проклятое стекло.

И вот теперь Доминик снова ощутил стыд, горький стыд своего незаконного происхождения... стыд, оттого что в венах его текла кровь гаджо.

Он отвернулся.

Но взгляд Джеймса Сент-Брайда уже отыскал его. Шагнув к нему, он схватил мальчика за плечо, одним рывком повернул к себе и заставил поднять голову.

Доминик знал, что никогда в жизни не забудет эту минуту. Именно тогда в его жизнь вошло нечто новое... непонятная темная сила, которой веяло от Джеймса Сент-Брайда. Господи, как ему хотелось тогда закричать, что этот страшный, загадочный человек не может быть его отцом... Наверное, не менее сильно, чем самому графу хотелось бы отказаться от того, что этот побледневший мальчишка с затравленным взглядом – его единственный сын. Но оба они стояли молча, глядя друг другу в глаза и зная: правда в том, что Доминик – плоть от плоти Джеймса Сент-Брайда.

Доминик, обезумев от страха и ярости, плюнул в лицо графу.

Жестокая усмешка искривила тонкие губы Сент-Брайда. Не отрывая глаз от лица мальчишки, он молча стер со щеки плевок.

– Мальчишка дурно воспитан, Маделейн. Что ж, пришло время заняться им.

Маделейн облизнула пересохшие губы.

– Что?! Ты... ты хочешь забрать его с собой?

Граф наконец разжал руки и оттолкнул мальчика. С потемневшим от гнева лицом он обернулся к Маделейн.

– Наверное, ты будешь счастлива узнать, Маделейн, что твое проклятие исполнилось в точности?

Глаза у нее расширились.

– Делаешь вид, что ни о чем не знала? – Лицо Сент-Брайда почернело от злобы. – Так вот, у меня нет детей! Ни одного... кроме этого! И теперь уже не важно, хочу я того или нет, но он – мой сын. И мой единственный наследник!

Маделейн гордо вскинула подбородок. Лицо ее по-прежнему было белым, как простыня, но ей удалось взять себя в руки.

– Мне нужно сказать тебе пару слов наедине, – только и проговорила она. Доминик рванулся к ней, но она отстранила его. – Нет, Доминик, не надо! – крикнула она по-цыгански. – Оставь нас!

Сопровождаемые подозрительным взглядом мальчика, они вдвоем спустились по берегу к реке, где была небольшая полянка. Доминик ни на мгновение не выпускал их из виду. Он видел, как матушка долго, не поднимая головы, слушала, что говорил ей Сент-Брайд, потом взглянула на него и чуть заметно кивнула.

Они повернулись и пошли назад, к костру. Доминик молча ждал. Его не покидало тоскливое предчувствие, что разговор шел о нем. Страшнее всего было, что мама, избегая встретиться с ним взглядом, отвернулась и вошла в шатер. Через несколько минут она появилась с небольшим узелком. В узелке были все его вещи.

Сразу догадавшись, Доминик рухнул на колени в грязь, размазывая по лицу слезы.

– Мама, нет! Не отдавай меня ему!

– Ты сделаешь, как я скажу! – неожиданно резко проговорила Маделейн. – Ты поедешь с ним и будешь учиться жить, как живут гаджо.

Взгляд женщины остановился на лице Джеймса Сент-Брайда. И Доминик понял: она любила этого человека... все эти годы любила его одного.