Жизнь моя - Армия - Любовь Рябикина

— Павел Петрович, извините, заснул ненароком… А когда я заснул, пушкой не разбудишь, потому меня и направили к ракетчикам…

Инспектор оказался весьма понятливым и дружелюбно настроенным, к радости Савицкого. Генерал-лейтенант усмехнулся и пошутил:

— Кто-то правильно поступил. Из-за вашего храпа запуск ракеты пройдет не замеченным! Ядерный взрыв произойдет, но вы узнаете в последнюю очередь и то, только посмотрев на счетчик Гейгера…

УЧЕНИЯ. ПЕРВЫЙ ЗАПУСК

Рычат мощные «Уралы» и «МАЗы», застыли приземистые, закрытые брезентовыми чехлами ракетные установки и приземистые мрачноватые кунги. Чинно сидят в открытых кузовах машин солдаты с автоматами на груди. Замерли рядом с водителями офицеры. У штаба играет оркестр, но их музыка больше напоминает не бравурный марш, а похоронный. Слишком часто музыкантам в последнее время приходилось играть на похоронах уходивших в небытие старых ветеранов части. Все вокруг морщатся от трагичных звуков, роскошно слышимых из-за воплей марша, издаваемых корнет-а-пистоном.

Савицкий, застывший напротив штаба, от этой жуткой музыки начал медленно звереть, косясь серым глазом на генерал-лейтенанта Елистратова, невозмутимо стоявшего рядом. Ему уже начало казаться, что он стоит на похоронах ракетных учений и этот генерал-лейтенант вбивает в землю крест. Наконец полковник не выдержал. Отошел в сторону, к оркестру и злобно прохрипел в лицо прапорщика-дирижера:

— Ну, суки, живыми нас в гроб кладете?! Я эти полевые занятия для вас превращу в половые! Вы у меня марш-бросок в ОЗКа вместе с инструментами проведете и играть будете при этом то, что сейчас пиликаете!

Прапорщик вздрогнул от испуга и взмахнул руками сильнее, чем требовалось. Тут же взвыла труба почти в ухо командира и он отскочил назад, тряся головой. Увидев, что Елистратов смотрит в его сторону, вернулся обратно и корректно извинился:

— Указания давал, товарищ генерал-лейтенант…

— Так вы и в музыке смыслите, Иван Артемьевич?

Савицкий вздохнул:

— Приходится вникать, Василий Федорович…

Генерал незаметно ухмыльнулся. Он уже заметил, что музыка стала намного лучше, чем раньше. Мат дирижера доносился даже до него, а свирепые взгляды полковника в ту сторону лучше всяких слов говорили, что это были за указания. Колонна дрогнула по взмаху руки командира и медленно поползла с территории части…

К вечеру палатки на полигоне были поставлены. Кунги, машины и ракетные установки размещены в нужных местах. Выставлены часовые у границ лагеря и на территории, возле наиболее важных объектов. Неподалеку от подземного бетонированного бункера натянут огромный тент с маскировочной сеткой, под которым прятались многочисленные столы и телефоны. Инспектора-наблюдатели размещены в палатках с максимальными удобствами.

Перед тем, как уйти спать, Савицкий еще раз обошел раскинувшийся лагерь. Он мысленно молился, чтобы все обошлось и учения прошли гладко. Вернувшись к палатке, нашел начштаба у входа. Тот смотрел на далекую красную полоску заката, на торчащие черные лапы елей на багрово-синем фоне и задумчиво курил. Командир тоже достал сигареты. Присел рядом:

— Ты чего не спишь, Сережа?

Аристархов вздохнул:

— Да что-то на душе хреново. Генерал понимающий, а вот эти два полковника с управления… Ох, чувствую, будет у нас морока!

Иван попытался разрядить обстановку:

— Все будет нормально. Главное, что Елистратов скажет, а уж эти не думаю, что тявкать посмеют против…

— Да я немного не про то… Техника старая, как бы чего не подвело. Да и солдаты не так уж много занимались. Все к этим инспекциям постоянным готовились! Занятий-то было раз-два и обчелся!

Командир потер ту сторону, где сердце и выдал:

— Я уже подумал. С Ласкиным поболтал, с Абрековым… Ротные лучших солдат выделят. Кто смыслит! Пойдем-ка спать…

Савицкий похлопал друга по плечу, ободряя, хотя сам этой бодрости не испытывал. Оба вошли в палатку. Разделись и улеглись на походных койках. Савицкому почему-то вспомнилась жена и оладьи на ужин, которые ел накануне. Немного поворочавшись, с этой мыслью он и заснул. Ночь прошла спокойно. Патрули спавших солдат видимо не нашли. Утром капитаны доложили о нормальной обстановке и отправились отдыхать.

Где-то в районе десяти часов начались приготовления к первому пуску учебной ракеты. Она была не большой, закрепленной на здоровенном МАЗе. Установку вывели на позицию. Вокруг суетился расчет, что-то доделывая на ходу. Под навесом долго орали по установленным телефонами, переговариваясь таким образом с ближайшей авиабазой. Солнце между тем постепенно набирало силу. На улице становилось все жарче. Тент медленно нагревался. От него шли потоки тепла. Где-то в двенадцать с территории авиаполка ответили, что радиоуправляемый беспилотный самолет пошел. Савицкий, едва заметив самолетик в пределах видимости, скомандовал:

— Пуск!

Сержант нажал нужную кнопку. Из стартовика полыхнул огонь и… стоящий МАЗ поехал по полю, а ракета не взлетела. Горела трава и вслед за машиной тянулся грязно-черный шлейф. Расчет брызнул в разные стороны, разбегаясь зайцами и прячась кто куда. Машина без шофера непостижимым образом развернулась и поперла на командный пункт! Ракета дергалась на грузовике и ревела, словно от злости, что не может взлететь. МАЗ громыхал, словно локомотив.

Все вначале остолбенели, а затем молча рванули в сторону бункера. Мнение было удивительно единодушным. Савицкий успел прихватить с собой кучу карт со столов и трубку от телефона, которую так и не выпустил из руки. Лишь опешивший генерал-лейтенант, смотревший в бинокль на небо и таким образом ждавший ракеты, не сразу сообразил, что происходит.

Увидев надвигавшуюся беду, он зигзагом кинулся к бункеру, но тот, рассчитанный всего на десяток человек был уже переполнен. Забились тридцать офицеров и забетонированный бункер неожиданно стал резиновым. Из дверей торчал чей-то зад, обтянутый пятнистыми брюками и две ноги в берцах последнего размера. Ни головы, ни торса не было видно. Они скрылись под телами впереди.

Генерал задумчиво посмотрел на этот вызывающе отшляченный зад. Собрался хорошенечько пнуть и сразу оглянулся на треск ломаемых столов. Машина была в каком-то десятке метров от него и упорно ползла вперед. Требовалось срочно менять позицию. Стало не до пинка. Брезент над командным пунктом полыхал из-за продолжавшего гореть топлива. Елистратову страшно захотелось жить. Он поглядел еще раз на эту задницу в проеме и с воплем:

— Если я… кого-нибудь… после этого… забега… когда-нибудь… за что-нибудь поймаю! То это будет его конец!!!

Кинулся бежать сломя голову. Ракета продолжала тащить МАЗ за ним. Генерал забыл о важности и своем статусе. Скинув на ходу китель, он улепетывал по полю, играючи перескакивая окопы с замершими там солдатами. Те тут же брызгали в разные стороны, пропуская машину и сразу высовывали головы в касках, чтобы посмотреть на лампасы, мелькавшие на поле.

МАЗ с ракетой упорно скакал за растрепанным генералом с вытаращенными от ужаса глазами и не желал отставать. А у Василия Федоровича даже ругательства уже закончились. Он несся по полю, забыв о жаре. Фуражку потерял значительно раньше. Сзади слышался грохот и рев, это заставляло не молодого генерала бежать быстрее. Он скинул галстук с заколкой и успел расстегнуть рубашку, собираясь сбросить, когда шум за спиной внезапно затих.

Мужчина оглянулся, продолжая бежать по инерции. МАЗ стоял посреди зеленого лужка с черной полосой позади. Видимо топливо у ракеты наконец-то закончилось. Елистратов остановился и обернулся, чуть покачиваясь на дрожавших ногах. До разгромленного командного пункта было больше километра и оттуда бежали люди. Генерал-лейтенант почувствовал свой возраст и сел на землю. Ласково провел руками по жесткой траве, не веря, что жив. Вновь поглядел на подбегавших подчиненных слезившимися то ли от радости, то ли от злости глазами.

Савицкий несся первым, так и не выпустив оборванной телефонной трубки. Карт правда не было. Они остались в бункере, выдавленные из его рук многочисленными соратниками. Следом, вытянув шеи, неслось лошадиным галопом остальное командование. Генерал посмотрел на них и глухо завыл. От перепуга он забыл весь мат и мог лишь мычать. Сзади снова раздался грохот. Генерал подскочил, разом замолчав. Остальные затихли и тоже обернулись. Даже тяжелое дыхание стихло.

Оказалось, что у МАЗа отвалились дверцы. Машину всю перекосило на их глазах и выглядела она теперь, словно груда металлолома. Даже лобовое стекло покрылось трещинами. Иван Артемьевич мигом понял, что грузовик теперь годится лишь на запчасти. Достал фляжки со спиртом и водой, которые постоянно носил на учениях. Смешал в походном складном стаканчике и принялся отпаивать генерала.