Русская любовь. Секс по-русски - Фердинанд Фингер

О, если бы прозвучал опять любимый голос. Но этого не случится. Время – все разрушающее время. Седой человек уходит от дома в волнении и опять перед ним главная улица. Поворот налево, и через десять шагов подъезд книжного магазина, с которым связана потерянная огромная любовь. Ведь перед этим он очень страдал из-за потери любимой Седы, и в страшном одиночестве в безысходной дождливой ночи стоял в двадцать три года в 1957 году в этом подъезде. Стоя там, в паре десятков метров от своего родного дома, он вспоминал, как милиционер держал его крепко за руку, чтобы отвести в «обезьянник». И как по трубе змеей сползала девчонка, которая убегала от любвеобильного Джованни – итальянца, приехавшего на фестиваль молодежи.

Внезапно появляется веселое лицо девчонки, которая «делала любовь» с Джованни. Она ждет появления маленького итальянца, о чем и сообщает. И вот в подъезде книжного магазина он вновь переживает чудесный момент, когда из дождливого тумана появилась

Галя, к которой у него возникла огромная Любовь – всего за пять часов знакомства. И все его переживания, когда он утром обнаружил ее исчезновение навсегда. Его мысли прерывают немыслимый шум автомобилей и голоса торговок. Город становится непригодным для жизни. Он только пригоден для выживания. В нем по ночам, как рассказывали москвичи, часто раздаются выстрелы из-за каких-то разборок криминальных элементов, которые расплодились во множестве.

А вот через 200 метров, напротив памятника Пушкину – магазин «Армения». В магазин он не входит, слишком больно переступить его порог. Мастерская Коненкова, видимо, закрыта. Окна заклеены газетами. Художник умер – жалко ушедшую великую жизнь. Иностранец пересекает улицу и подходит к памятнику Пушкину. Затем он кладет цветы на постамент, и, чтобы никто не видел, кланяется своему другу, который на протяжении многих лет был своеобразным свидетелем его волнительных свиданий с девушками и явно поощрял его сексуальные приключения.

Теперь иностранец идет по родной улице, медленно двигаясь в обратную сторону, к Красной площади. А вот на углу – киоск, в котором продают газеты и журналы. Когда-то дрожащий от холода десятилетний мальчик-пятьдесят лет тому назад стоял в огромной очереди в пять часов утра для того, чтобы купить десяток пачек папирос «Беломор Канал» и десяток газет на последние деньги. Затем несколько часов он стоял на улице и продавал газеты и папиросы поштучно. Он вспоминает, что покупали эти вещи нищие люди, видимо, жалевшие оборванного дрожащего мальчика – дело происходило перед окончанием войны в 1944 году.

Дом Всероссийского театрального общества. И в голове у седого человека возникает прелестное личико Зои № 4, которую он увел от барабанщика Семена. Услужливая память показывает иностранцу эту девушку почему-то стоящей перед ним в ее женском прекрасном естестве. А вот еще повод для волнения. Рядом с Елисеевским магазином должен быть домик, в котором жил Сема-барабанщик, из постели которого он вытащил такое совершенство. В ушах звучать слова Зоечки: «Мне кажется, я вас полюбила, и что я сейчас должна делать?» Но нет этого домика, и нет больше Зоечки, нет наивной чистоты в отношениях. Лип тоже нет. Может быть, кто-нибудь скажет, что в Берлине на «Унтер ден Линден» после ужасающей прошедшей войны нет лип. Нет, никто не скажет, потому что они есть. А вот в той ужасающей бардачной стране наш знакомый их не видит. Как по весне они шумели над головами гуляющей молодежи, и в летние поры одаривали желтым липовым запахом! И как они ранней весной радовали распускающимися изумрудными почками!

Он идет дальше и входит в «Филипповскую булочную» – кормилицу во время войны и ужасного голода, устроенного Сталиным с 1945 по 1950 годы. Он входит и не видит малыша, сидящего под прилавком и жадно собирающего крошечки хлеба. Если они, к счастью, упадут.

Вот и гостиница, из которой Сталин послал на смерть сотни немцев-коммунистов, в том числе и его отца. Еще десяток шагов, и он на том месте, где в 1956 году Ирочка высказала свои обиды по поводу конфет и цветов, которые иностранец ей не подарил. Опять, как и тогда, перед ним она стоит голая с прелестной родинкой на груди. Несколько шагов к центру, к памятнику Юрию Долгорукому, и пришелец опускает свои глаза вниз, как бы ищет следы, которые могли бы быть вдавлены в асфальт его четырьмя друзьями, стоявшими на этом месте.

Но это не аллея героев в Голливуде. Нет друзей, и нет следов на этом месте. Из-за глубокой нелюбви к позорной системе все они растворились в других странах и для родины-Москвы они такие же иностранцы, как и он. Воспоминания тревожат, волнуют. И наш знакомый идет дальше.

Память безжалостно и нетерпимо ранит, не дает покоя. Вот и второй кормилец – магазин «Кишка». Витрины пусты, только синие банки со сгущенным молоком. Нет в них тысяч банок с крабами. Зато стоит очередь за примитивными продуктами. На улице стоят сотни ларьков с сигаретами, плохим дешевым вином и кассетами с музыкой. Народ совсем обеднел к 1994 году. Прохожие очень плохо одеты. Нужда, нужда. Достояние государства разворовывается непорядочными правителями. Деньги переводятся в офшоры. Строительства государства не видно и не слышно. Наш иностранец – прозорливый человек. В обменном пункте он обменял 500 марок на несметное количество русских рублей. Речь идет об инфляции, о миллионах. Ничего не поделаешь. Россия ищет свой путь к выживанию.

Иностранец вглядывается в лица прохожих, особенно в лица проходящих, вернее, бредущих по тротуару интеллигентных старушек. Он знает, что они не способны торговать, в отличие от простолюдинов, и дает им деньги. Многие в ужасе отказываются от милостыни из-за гордости. Но здесь наш знакомый – не иностранец, он – русский человек. И все видит, и все понимает. Деньги, к счастью, постепенно тают, идут, куда надо. А в те тяжелые времена они помогут как-то перекрутиться на месяц. Он тоже небогатый человек, но делает, что возможно. Постояв на этом святом для него месте своей прошедшей молодости, он резко поворачивает лицом к Моссовету и, перейдя улицу, снова входит в переулок, где родился.

Вниз-вниз по улице Станкевича. А вот и она – банька. Пар идет из труб. Москвичи моются, как и пятьдесят лет назад. Но нет на крышах его друзей, жадно глядящих на моющихся женщин, нет мальчишек, которых тянуло на крышу, как магнитом. Напротив баньки – маленькая красавица-церковка, в которой, к удивлению, в самые страшные сталинские времена служба не прекращалась. Иностранец, купив свечки, входит внутрь и молится за оставленную Родину – мать – мачеху и за всех, кого он знал и любил.

Сердце его успокаивается, и он плачет благодарными слезами. Затем опять возвращается и идет вниз по главной улице своего детства и юности.