Спасатель (СИ) - Старицкий Дмитрий

Четыре стандартных бетонных кольца (за четвертым пришлось еще раз смотаться в своё осевое время) ушло до водяного пласта. Потом верхнее колечко обложили дубовым срубом и над ним соорудили двускатную крышу с дверцей. А ворот привёз нам Тарабрин из последнего своего похода на Макарьевскую ярмарку.

- Кузнецов свободных не встретилось, - развел проводник руками. – Ищи сам.

Баню вывозить из моего осевого времени не стали. Только чугунный котел и топку с кирпичами. Ну и другую потребную фурнитуру для печи. Брёвен у нас и самих достаток.

И пару больших палаток армейских у квази-интендантов я выкупил. Наши отечественные палаточки всё же получше будут тех армейских, что из Америки. В них, если печку чугунную поставить, то и зимой можно жить. А то в американских палатках только один тонкий брезент на стенах. Не на наш климат изначально рассчитано.

А далее опять пришлось искать заброшенный пионерлагерь в девяностых и таскать оттуда железные кровати из палат старших отрядов. Не на земле же освобождённый народ раскладывать? Может они и такому размещению будут рады, но не комфортно. А они мне тут не туристами нужны, а работниками на солепромыслах.

Большой рулон соломы увели уже, походя, прямо с поля под Воронежем во время межвременного перехода. И посадили часть женщин шить сенники. А вот подушки придётся покупать. Хотя надо спросить Сосипатора: куда он пух-перо девает после охоты?

И тут же хлопнул себя по лбу – одеяла! Без них никуда. Вместо кроватей можно и нары с полатями сколотить, а чем укрываться?

Пока шла подготовка к приёму белорусов, пошли мы с мичманом на промысел бриллиантов для диктатуры пролетариата. Времени такая операция занимает немного, а предварительная подготовка уже проведена перед первым эксом. Так что выкроили свободную паузу в графике.

Ничего нового изобретать не стали. Зачем? Вон пендосы свои оранжевые революции по миру проводят как под копирку и ничего, срабатывает практически каждый раз. Зашли в поезд, следующий в Ревель, столицу уже независимой Эстонии, в прикиде комиссаров ВЧК. Далее по сценарию с пакетом из ИНО [И Н О – иностранный отдел ВЧК] вместо которого вынимается тазер из саквояжа. Далее все просто и примитивно.

Но тут промашка вышла. Коминтерновский курьер на этот раз ехал с охраной в соседних купе. Да и сам после моего представления успел выстрелить из своего маленького ««маузера»» с визгливым возгласом.

- Вон отсюда! Абрама Яковлевича я лично знаю.

Правда, ни в кого не попал.

Зато охрана его, выскочив коридор вагона, открыла ураганный огонь. И ранили мичмана, который от них отстреливался, пока я обыскивал парализованного курьера.

Запер дверь в купе. Выстрелил через неё несколько раз навылет из маузера, нормального полноразмерного, чтобы охранников отогнать от купе. И открыл темпоральное окно прямо в поезде. На ходу.

Выкинув в ««окно»» багаж курьера, вывалился в него сам с Никанорычем на плечах посередине манежа конезавода в ««Неандертале»».

Ударился об землю больно, но, слава богу, ничего себе не сломал. Идея: весь манеж отсыпать морским песочком на полметра глубиной, окончательно оформилась в решение.

Влетели мы в ««окно»» с некоторым ускорением. Наверное, оттого, что поезд был на ходу. Да и чемоданы с баулом раскидались на некотором расстоянии, хотя кидал я их из одной точки. Хорошо ещё, что в те времена поезда ходят медленно.

Вскочил на ноги и стал истошно кричать.

- Врача! Носилки! Быстро! Мухой, блин, кому сказано!

Вместо носилок конюхи притащили из конюшни плащ-накидку, на которой вшестером и понесли мичмана на женский лагерь – там у нас хирургическая палатка. Я только вслед покрикивал.

- Не в ногу, мать вашу. Не в ногу. Не растрясите раненого дорогой.

Прибежавшему Сосипатору только устало сказал.

- Собери чемоданы, и отнесите к моему домику.

Поспешив вслед за конюхами, только сейчас заметил, что обменялся я с курьером маузерами. Деревянная кобура на моём боку была пуста, а в левом кармане кожанки маленький маузер 1914 года образца неведомо как образовался. Как отбирал его у откинувшегося от удара током курьера - помню, а вот как в свой карман этот пестик запихивал, не зафиксировалось. Хорошо никого жизни не лишил, когда через дверь стрелял, а то бы так и остался там в двадцать первом году ХХ века с раненым Никанорычем на руках и липовыми документами на имя члена коллегии ВЧК Абрама Беленького, который отвечал персонально за надзор над типографиями.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Интересно, а тазер я успел выкинуть из поезда? Вот был бы товарищам подарок для мировой революции. Три чемодана и два саквояжа собрал Сосипатор. Один сак маленький – мой, слава богу.

Жалко маузера. В три полновесные золотые монеты на Макарьевской ярмарке обошёлся. И ведь кольцо на рукоятке есть для шлейки, а вот не прицепил, раззява.

Василина уже бежала навстречу с санитарной сукой на боку. Как только узнала так быстро? Наверное, конюхи мальчонку вперёд услали.

Успел только ей сказать, чтобы кожанку мичману сохранила, а остальную одежду мичмана может резать свободно, как она меня прогнала из своего хозяйства.

- Действительно, товарищ капитан, нечего вам тут делать. Сами справимся, - пробасил фельдшер из краснофлотцев, входя, прихрамывая, в операционную. – Идите пока. Будете нужны – позовём.

Вышел, сел в курилке ««концлагеря»», превращенного временно в женское царство, затянулся жадно папиросой.

А жарко у нас в Крыму в коже на байковой подкладке, однако. Разделся до гимнастёрки, а кожан и всю амуницию сложил рядом на лавочке.

Разглядел трофейный маузер подробно. Небольшой. С ладошку размером. Такой пистолетик в прейскурантах оружейных лавок в дореволюции назывался как ««Маузер №1»», ценой в тридцать царских рублей. Легкий. Примерно с полкило весом. В обойме семь патронов 6,35х15 миллиметров. Один еще в стволе был. Да одним курьер выстрелил в поезде. Итого девять в магазине. Неплохо для карманной машинки. Только вот запасной обоймы на теле курьера не обнаружилось. Или плохо искал.

Отдам его жене, как оружие самообороны. На всякий случай.

Рядом уселся Мертваго, неторопливо набил трубку. Закурил, ароматизируя окружающее пространство сушеным черносливом.

- Тоже выгнали? – спросил я, убирая пистолет в карман кожанки.

- Ага, - не стал запираться статский советник. – Сказала, стерва, что без коновалов обойдётся.

В его голосе чувствовалась обида.

- Что с мичманом? – спрашиваю с тревогой.

Мертваго не стал томить.

- Проникающее пулевое в грудь. Слава богу, навылет. Кожанка на теплой подкладке не дала образоваться пневмотораксу – залепила рану. А что там, в нутре, зацепило – я не в курсе. В любом случае, тяжелое ранение. Минимум пару месяцев на поправку. Если внутри чего не повредило. Из чего в вас хоть стреляли?

- Из револьверов, - отвечаю, - Хотя особо приглядываться мне было некогда.

- Оно хоть того стоило? – поднял ветеринар правую бровь.

- Пока не знаю. – развёл руками.

Действительно не знаю. Не смотрел ещё багаж курьера Коминтерна. Хотя никакие бриллианты не стоят жизни Никанорыча. Будь их там целых два чемодана, как указано в ленинской записке. Но вполне возможно, что и пустышку вытянули. Шли практически на шарап. Точных документов в архиве не было. Да и кто оставляет такие следы в архивах? Так… намёки, оговорки в сопутствующих документов. Деятельность Коминтерна до сих пор покрыта мраком.

Завязывать надо с чересчур опасными играми. Что-что, а адреналинового маньячества я за собой не наблюдал. А вот людей мне жалко. Мало их у меня.

Мертваго ушел, а я так и сидел в пустой курилке женского ««концлагеря»», ждал конца операции.

Наконец Василина вышла из операционной палатки, в распахнутом белом халате на красноармейскую форму, без перчаток уже, села рядом со мной в курилке и устало сказала, поправив косынку.

- Мужчина, не угостите даму папироской?