Счастье потерянной жизни - 3 том - Николай Храпов

Однажды, после неудачных попыток, в самые лютые морозы ее выводили на зону пилить дрова. Она безотказно бралась за всякую работу, но распиловка дров была явно для нее непосильна. Не только пилить, а просто поднять пилу она была совершенно бессильна. К ней же ставили, в напарницы, отъявленных преступниц, с прожженной совестью, и те, нередко, сбивали ее на снег и немилосердно избивали ногами. Вот что случилось в один, из особенно морозных дней:

Встав за козлы, Танюшка, что было сил, протащила несколько раз метровую пилу, но стала задыхаться и, ухватившись рукой за грудь, повалилась на снег без сознания. Целый поток отборной лагерной брани обрушился на нее от напарницы. Не замедлили после этого и пинки, и даже палочные удары. Бедное испуганное тельце ее, едва прикрытое лохмотьями, беспомощно содрогалось от каждого удара…

— В чем дело? Что случилось? — раздался густой мужской бас неожиданно, над козлами.

Никто не заметил, как из густого облака морозной пыли, остановив розвальни на брань, весь в инее, подошел заместитель начальника управления местных лагерей.

Увидев его, от соседних козел смелою походкой подошла молодая женщина и бойким голосом обратилась к начальнику:

— Гражданин начальник, прошу вас, выслушайте меня, я расскажу вам всю правду. До каких пор можно терпеть издевательства?

Эту девушку за то, что она верующая, и, по своим убеждениям, категорически отказывается от сожительства с мужчинами, но наоборот стыдит их, ее под разными предлогами сажали в карцер, морили на штрафном. Мало того, ее выгнали вот сюда, на дрова. Но вы посмотрите на нее, какая из нее пилыцица? Пила чуть не выше ее головы. А вот эти оторвы, с кем ее умышленно поставили, буквально издеваются над ней. Я вчера видела ее в бане, она скелет скелетом, да вся в синяках. Вот и сейчас мороз дух захватывает, а ее выгнали на дрова, она задохнулась да упала, эта негодница еще и бьет ее, да вот, посмотрите — палка еще в ее руке. Мы бы, бабы, и защитили Танюшку, но где там — рта не разинешь. Они хоть в лагере, хоть на работе командуют больше начальства, всю власть им отдали. У меня нет сил больше молчать, заступитесь вы хоть за нее. Вы вот разденьте ее, и я не вру, вы увидите — она вся в синяках.

Танюшка в это время застонала, зашевелилась и попыталась приподняться на локти, но тут же, беспомощно, опять упала на снег. Около головы ярко обозначилось несколько капелек застывшей крови.

— Да, она сама… — начала было говорить напарница Танюшки, дико озираясь кругом.

— Молчать! — крикнул на нее начальник, — руки назад! Марш к саням! — скомандовал он ей, указав головой на розвальни. При этом, бережно подняв Танюшку со снега, хотел отнести ее на руках к саням, но она, очнувшись, умоляюще произнесла:

— Простите меня, я… оплошала… я сама дойду… — посчитав, что ее в наказание ведут в карцер, она, пошатываясь, направилась к лошади.

Но начальник, обхватив ее за спину, повел сам и, уложив на сено, накрыл тулупом.

— А ты! — крикнул он, приподняв кнут на напарницу — на вахту!…перед лошадью! Бегом!…

В лагере, обследовав Танюшку и убедившись в синяках, начальник собрал всю администрацию, долго упрекал за произвол и распущенность, не оставив без наказания никого. Танюшку приказал поместить под особый медицинский надзор, с длительным отдыхом и усиленным питанием, по выздоровлении же — поставить ее только на легкие хозяйственные работы, в тепле, а в следующий приезд, доложить о ее состоянии, с очной явкой.

Сестра-старушка долго молчала при воспоминании о Танюшке, сосредоточенно глядя в окно, потом обратилась к Владыкину:

— А теперь, я с печалью должна сообщить тебе: те девушки-сестры после долгой и упорной борьбы за чистоту и святость, за свою девичью честь и верность Господу, одна за другой стали оставлять упование свое и лучше захотели иметь временное наслаждение, нежели страдать с народом Божьим. Их испугала будущность, основанная на доверии Господу, и они сами решили устроить ее для себя. Им жалко стало, что их внешность увядает здесь, и не дождались быть украшением учению Господа Иисуса Христа, а решили сами украсить себя.

Одна за другой, понаходили себе женихов, за зоной. В день освобождения они не захотели отблагодарить Бога и идти за Ним тою же тропою, а пошли за зоной — к мирским женихам. Теперь, в лучшем случае, приходят ко мне, избитые пьяницами-мужьями, обливая слезами свои судьбы, а некоторые из них остались с постыженной головою да с двумя, тремя детьми на руках. Мужья их бросили и прожигают свою жизнь с развратницами, каких видишь и ты. Остались: вот, мученица Танюшка, невидная, невзрачная, да я — старая старуха. Вот и ты, молодой, полный сил и энергии, а оружие тоже опустил. Поэтому, ответственность за чистоту и верность учению Господа Иисуса Христа и легла на плечи худенькой, изможденной, невзрачной Танюшки да старухи, скрюченной немощами. Ты об этом подумал или нет?

Подавляя слезы, Павел внимательно слушал все рассказанное, а в конце попросил:

— Мать, расскажите мне о пути, пройденном вами, до сего дня.

— Расскажу. Я была также молода и не лишена миловидности при моем воспитании и образовании, какими наделил меня Господь и мои добрые, милые родители. Они принадлежали к Петербургской знати. Господа я познала вместе с ними, когда дорогие наши вестники святого Евангелия, Пашков и Корф, царским правительством были высланы за пределы России.

Всем юным сердцем я прилепилась тогда к моему Господу и посвятила себя на служение Евангелию, а также, обладая иностранными языками, стала сотрудницей Божьих слуг. На богослужениях я переводила проповеди знаменитых богословов на русский язык, присутствовала на съездах, где были нашими гостями: Павлов, Иванов, братья Мазаевы и Балихин, Рябошапка, Проханов и другие, восполняя духовные и материальные их нужды. Вместе с моими дорогими подругами-сестрами (Шалье и Крузе) трудилась над распространением христианской литературы среди русских, переводя ее с иностранных языков.

От самого начала и до конца участвовала в работе христианского студенческого кружка в Петербурге; сопровождала в миссионерских поездках братьев; служила в бытовых нуждах; сотрудничала с дорогими моими отцами и братьями Марцинковским, Каргелем, Прохановым, Чекмаревым, книгоношей Деляковым и многими другими. Одним была матерью, другим — сестрой. С ними вместе и мерзла и мокла; одних спасала от голода, с другими — голодала; вместе радовалась, вместе и плакала и, наконец, вместе пошла страдать. Тебе, наверное, хочется узнать, имя мое? Я догадываюсь и отвечаю: для тебя я — мать.

Некоторых, из перечисленных мною, ты еще, может быть, встретишь, о некоторых услышишь, у них так же, как и у всех нас, наряду с подвигами веры, были и ошибки, промахи. Когда поднимет тебя Господь и укрепит, ты возьми от них самое чистое, святое и неси его дальше, а с ошибками и немощами поступи, как Господь.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});