Моя Оборона! Лихие 90-е. Том 3 - Артём Март

Фима.

— Ради выгоды. Во времена Великой Отечественной, под знаменем этой коричневой чумы нужные люди делали огромные деньги. Например, те же Круппы, что лили пушки для армии Третьего Рейха. А заодно и броню продавали половине Европы.

Никто меня не перебивал. Все слушали внимательно.

— И тут может быть то же самое. Если главарь у этих нацистов — умный мужик, то будет он использовать свою банду ради выгоды для себя и своего ближайшего круга.

— А если просто идейный? — Спросил Степаныч.

— Идейные долго не держаться, — покачал я головой. — Одной только идеей сыт не будешь. Если группировка продолжает существовать, значит, у нее есть ресурсная база для этого. А значит, главарь действует именно так — по-умному. А рядовым своим бандитам заливает в уши дерьмо из Майн Кампф. Чтоб были послушнее.

— Очень все это интересно, Витя, но к чему ты клонишь? Чего это ты тут за лекцию развел? — Спросил Женя.

— Да о том я говорю, что нужно, чтобы Ваня сам понял, что его используют. Сам решил покончить со всей этой дрянью и вышел из банды. А мы тут как тут. Окажемся где надо, чтобы защитить его. Ведь как известно, из подобных банд часто бывает один выход — вперед ногами.

Все молча переглянулись.

— И чего ты предлагаешь? — Спросил Женя.

— Нужно это дело решать хитростью. Слушайте, как мы поступим, — сказал я и подался к остальным.

Следующим утром мы отправились в Глубокий. Туда, где предположительно, обитала неонацистская группировка.

Туда мы поехали втроем с Женей и Фимой. С одной стороны, нужно было создать впечатление, что мы не пальцем деланные и можем за себя постоять, чтобы просто не попасть в неприятности. Ну а с другой, выглядеть недостаточно угрожающими, чтобы с нами пошли на контакт.

Сегодня был довольно теплый день. Ветра, что бушевали по ночам в последнюю неделю, перебороли наконец последние зимние холода, и они отдали позиции погоде, напоминающей весеннюю.

Небо было подернуто тонкой дымкой, которая на фоне солнца казалось молочно-белой. Солнце пригревало, и я сменил кожанку на армейский легкий китель с зелеными полевыми пуговицами, который мне когда-то подогнал Степаныч, свитер на кофту с воротником на замке, а вместо джинсов надел черные спортивные штаны под берцы.

Погода менялась. Время шло, и весна неумолимо наступала. А вместе с ней наступали еще более тяжелые времена, о которых сейчас мало кто догадывался. Скоро начнется война в Чечне, последствия которой аукнутся даже нашему городу.

Насколько я понял, фашики сидели в небольшом доме, который принадлежал то ли родственникам, то ли родителям главаря, а может, просто кого-то из банды.

По наводке Шелкопрядова, мы нашли дом быстро. Турлучный, обшитый крашенными синими листами металла, он стоял за высоким и глухим шиферным забором. Находился дом в широком, судя по протяженности забора, дворе. На улице, у распахнутой калитки мы увидели нехитрый турник из деревянных, старых столбов и железной трубы. Стоящий у старой кучи гравия, турник не пустовал.

На нем занимались пацаны. Их было трое и все бритые налысо. Худощавый и высокий парень ловко делал выход силы. Двое других — один пониже, но коренастый и широкоплечий, а с ним и другой, походивший совсем уж на ребенка лет чуть ли не четырнадцати, наблюдали за тем, как длинный выполнял упражнение.

Все трое насторожились, когда мы остановили машину метрах в ста от двора. Высокий слез с турника и стал, руки в боки. Уставился на нас. Он носил джинсы с подтяжками, в которые заправил майку-тельняшку. Когда поставил ногу на кучу гравия, я рассмотрел на нем тяжелые ботинки.

— Ну? И че делать будем? — Спросил Женя, сидя на заднем сидении пассата.

— Вы — ничего. А я пойду к ним. Попробую поговорить с главным, — ответил я.

Фима промолчал, оглянулся на явно нервничающего Женю. Тогда промолчал и я, тронул пассат, и машина, хрустя гравием под колесами, покатилась по пустой дороге. Троица внимательно провожала нас взглядом.

Поравнявшись с ними, я съехал с дороги, поставил машину у кучи. Вся троица смотрела на нас, словно дикие зверята. Коренастый скрестил мускулистые руки на груди. Из-за забора показался еще один нацик. Такой же бритый на лысо, он к тому же носил на шее черное пятно тату. С такого расстояния я не мог рассмотреть, что на нем было изображено. Себе на плечо татуированный повесил что-то напоминающее самодельные нунчаки.

— Давай, Фима, — сказал я. — Со мной пойдешь. А ты, Жень, будь в машине. Увидят, что ты на костылях, могут принять за слабость.

Женя понимающе кивнул.

Я вышел из машины.

— Здравствуйте, господа, — сказал я, подходя к ним и тоже поставив ногу на кучу гравия.

Фима же, прислонился задницей спереди, к капоту машины. Подражая нацикам, сложил руки на груди.

Высокий был высок. Обгонял меня чуть не на голову, и потому смотрел свысока, к тому же довольно надменно.

— Э, в смысле, господа? — вякнул вдруг мальчишка-нацик, и я только сейчас увидел в нем что-то неладное.

На его груди, на свободной черной кофте проглядывались очертания… небольшой женской груди.

— Прошу прощения, — хмыкнул я, — господа и дама.

Девчонка нахмурилась. От того ее маленькое, не очень симпатичное личико стало еще менее привлекательным.

— Вы кто такие? Че надо? — Борзо спросил высокий.

— Где фюрер ваш? — Не выдержал и съязвил Фима.

— Че? Че вякнул⁈ — Тут же набычился высокий, а мужик с нунчаками подошел к нам поближе.

Только сейчас я увидел, что у него на шее была наколота стилизованная свастика.

— Тихо-тихо, — глянул я на Фиму. — Не кипятитесь, ребят. Я с миром к вам.

— Так давай. Рассказывай, че надо? — Вклинился мужик со свастикой.

Если остальным по возрасту можно было дать восемнадцать, максимум двадцать лет, то этот тянул на все двадцать пять.

—