Пасынки отца народов. Квадрология. Книга вторая. Мне спустит шлюпку капитан - Валида Будакиду

Когда дядя Янис с сыновьями уехали домой, туда, где стучат прикладами в двери купе в шесть утра и проверяют паспорта с «метриками» серые пограничники с собаками, Аделаида никак не могла заснуть, а на следующий день заплакала. Просто так, хоть в школе и было всё в порядке.

Аделаида за всю жизнь видела своих братьев всего несколько раз.

Глава 8

Это твой родной единственный брат! Больше у тебя никого нет на свете! – утром, днём, вечером. Вечером, днём, утром. К делу, не к делу. «Единственный»! – но это ж невозможно слышать всё время!

Ти далжна эво лубит болше всэх-всэх на свэтэ! – папа закрывает глаза, сжимает кулак и, выставив вперёд только указательный палец, делает им движения влево-вправо. По типу собачьего хвоста. – Ти всэгда далжна защищат эво, за ным сматрет, памагат эму учитца.

И не учи Сёму драться: вырастет – будет тебе морду бить! – мама уже давно ждала, когда же наконец это произойдёт. Чтоб попрочнее и навсегда вдолбить в Аделаиду эту мысль, мама старалась по возможности их не разлучать. В школу ходить по одному было строго настрого запрещено, во двор выходить поиграть можно только в одно время, в выходные вместе или с папой в парк, или просто вместе. Но Сёма был совсем не Карл! Он почему-то постоянно делал не то, что Аделаида говорила. Казалось – ему доставляло огромное удовольствие специально всё сделать наоборот, чтоб у Аделаиды глаза лезли на лоб. Он никогда не интересовался её делами и вообще казалось, что всё его общение сводится к одной задаче – Аделаиду разозлить, поругаться, подраться. Когда они дрались, всегда ругали Аделаиду. Когда мама помещала их в одну комнату, оттуда часами могло не донестись ни звука, потому что Аделаида предпочитала не ввязываться в истории. Она играла сама по себе, а Сёма сам по себе. А если они и начинали что-то делать вместе, это всегда приводило к драке. От Сёмы невозможно было отделаться, если даже День рождения был у кого-то из одноклассников Аделаиды. Если её приглашали, то мама разрешала ей идти только вместе с Сёмой. Может, мама хотела, чтоб они от постоянного совместного присутствия ещё больше любили друг друга? А может – просто сбагрить обоих и отдохнуть с журналом «Семья и школа» в руках? Про подарок папу вообще можно было не спрашивать, он вообще никогда ничего не знал, а мама подарки никогда не покупала. Аделаида, только когда выросла, совершенно случайно узнала, что подарки ко Дню рождения не выбираются из домашних анналов и дальних ящиков в углу. Оказывается – подарки надо выбирать для каждого свой!

Мама и Сёму и Аделаиду плотно кормила перед выходом из дому, чтоб они там «меньше кушали и не позорились», одевала в какие-то самые неудобные вещи, расчёсывала, выщипывая пучки волос и «пускала в гости». Они шли по улице со строгим выражением лица, не дурачились и не разговаривали.

На самом Дне рождения тоже надо было вести себя «с достоинством», то есть не играть с другими в «дурацкие» игры и не «орать больше всех». За всеми проявлениями чувств очень строго следил «родной единственный». Когда Сёма приходил домой, мама с удовольствием к нему подсаживалась и начинала ласкового его расспрашивать – кто там был? Что делали? Как вела себя сестра? Сёма, лопаясь от гордости за такое безмерное доверие, нахмурив брови прямо как папа, с большим знанием дела и подробнейшим образом, не упуская мелких деталей, рассказывал маме, что Аделаида делала «правильно», а за что можно было бы её и «наказать». Сёма давно считал Аделаиду «дурой» и надеялся, что её накажут, и она «исправится».

Сёма быстро просёк – если правильно преподнести, Аделаиду наказать могли за многое. Например, за то, что она в «этом доме» смотрела «Тетрадь откровений»! Это было совершенно необходимой атрибутикой всех празднеств. Когда никому в животы уже ничего не лезло, мальчишки отправлялись во двор поиграть в футбол, а девчонки собирались в самой дальней комнате, поставив какую-нибудь не очень любопытную держать дверь, и, ёрзая от нетерпения, перелистывали станицу за страницей такой «тетради». Они, толкались коленями, поминутно поправляли волосы и, хихикая в ладошку, рвали друг у друга эту «тетрадь» из рук.

О! Такая замечательная тетрадь была у каждой уважающей себя девчонки из их школы! Говорили, что и в других школах тоже были такие – предметы зависти и гордости одновременно, но таких «шикарных» не было ни у кого! «Заводилась» она с большой любовью и вниманием. Она становилась даже частью жизни девочки, точно так же как и музыка или вышивание. Бралась «общая» тетрадь покрасивее, с цветной обложкой, с гладкими листами. Ни в коем случае не простая – дурацкая двенадцати листовая для русского языка или математики, а настоящая, толстая, в клеёнчатой обложке. На эту обложку клеилась открытка. И чем на обложке ярче сверкала картинка, тем «Тетрадь» была круче! Туда для дизайна вклеивались и красивые виды Сочи, и сухумского Обезьяньего питомника, и редкие фотографии киноактёров, и свои удачные фотографии, а вот между всем этим великолепием вписывались «вопросы». Эту тетрадь давали «заполнять», то есть – именно отвечать на эти вопросы самым близким или к кому слишком «хорошо относились». «Тетрадь» была одним из самых замечательных способов познакомиться или укрепить дружбу. «Вопросы» были самые разные. Они начинались с простых, но по мере углубления в «тетрадь» становились всё более и более «откровенными» и от них становилось щекотно в желудке. Сперва было как в метрике – имя, фамилия, отчество. Потом «в каком классе ты учишься?», потом адрес и если есть – телефон. «Твоя любимая цитата», – уже была где то в середине. «Цитата» считалась большой фривольностью! Цитаты могли быть разнымии-и-и! «Твоё любимое стихотворение», «твой любимый цвет», «как ты относишься к дружбе?» – всё глубже и глубже в тетрадь и далее, буквально через две странички – «Как ты относишься к любви?» Именно из-за этого вопроса многие отказывались заполнять «тетрадь». Это было ужасно обидно! Многие, кому давали заполнить «тетрадь», пропускали только пункт о любви, а некоторые – самые смелые – писали инициалы своего объекта. Это, в принципе, ни к чему не обязывало, но шороху наводило: «Я-то инициалы написал, а вы вольны думать что угодно! Может, это вообще не та девочка! Может, она вообще из другой школы!»

А ещё была другая «тетрадь». Туда тоже вклеивались открытки, но никаких «вопросов» не было. Вместо вопросов писали песни. Она иногда называлась «песенник». За ней ухаживали никак не меньше, чем за «Тетрадью откровений»! Песни тоже были разными. Были которые распевали все, были из кинофильмов, были «переделанные» – это когда мотив знакомый, а слова придумали новые. Были про знаменитый на всю страну пионерлагерь «Артек», про чёрного кота, жившего за углом, про замечательного соседа, игравшего на кларнете и трубе… и ещё были… и ещё были про любовь… Такие песни иногда прямо в «тетради» сворачивали клинышком, чтоб не читали те, кому не следует! Песенная «Тетрадь» была ещё интересней, потому что понравившиеся стихи можно было переписывать друг у друга, если, конечно, хозяйка была не против. Незатейливый мотивчик исполнялся тут же и тоже хозяйкой.

Аделаида после долгих раздумий и сомнений тоже решила завести себе такое сокровище. Но с вопросами было бы слишком рискованно и дерзко, да и не нравились они ей, какие-то неправдушние были, а вот «Тетрадь» с песнями ей бы вполне подошла, Прежде чем решиться на такой ответственный шаг, было необходимо внимательно изучить некоторые детали ведения «тетради» по пунктам, чтоб не стать посмешищем на всю школу. Были же и всякого рода тонкости в этом деле! Например, в конце каждой песни надо было написать слово «конец» и поставить восклицательный знак. В песне, бывшей в переводе, а таких было немало, надо было прямо под названием указать «Перевод». Были всякие разные песни, например, на испанском, которые записывались только на слух – испанские слова русским шрифтом. Хорошая такая песня была – «Бандера роса» – песня испанских партизан о том, как красное знамя скоро победит и будет мир во всём мире! Именно поэтому Аделаида выклянчила у свободной от комплексов Ольки толстющий талмуд «только на один денёчек» в коричневом кожаном переплёте и с видом кокосовой пальмы на обложке. И тайно внесла его в дом.

– Что это у тебя сегодня портфель такой толстый? – мама собиралась вынести мусор и стояла прямо на пороге квартиры. – Ну-ка дай его сюда! Я его подержу, а ты вынеси мусор!

Одно движение замков – и огромная тетрадь сама вывалилась маме прямо в руки!

Глаза мамы мгновенно налились кровью. Прядь волос упала на лоб с испариной. Мама выхватила у Аделаиды и швырнула на пол мусорное ведро.

Для начала мама долго громко кричала о «мещанстве», о «дурном вкусе», о «распущенности, царящей в школах», о том, что её дочь, которая «должна быть лучше всех и примером всем вокруг, совершенно малоумная», что она «позорит её перед всеми учителями» и «хорошо, что она сама увидела, куда дочь катится, а не директор ей позвонила, чтоб лишний раз унизить!».