Лондон. Темная сторона (сборник) - Джерри Сайкс

Место действия – Брэдфорд

Мы загрузили шесть черных пластиковых мусорных пакетов со всяким барахлом во взятый напрокат микроавтобус-развалюху. Это все, что мы взяли с собой, еще пакетов двенадцать или около того осталось в доме. Еще мы прибрались – ну, то есть это мы так говорим, что прибрались. Может, это слабая отмазка, но, чтобы хорошенько отдраить ту грязную кухню, понадобился бы пароочиститель промышленной мощности, не меньше. И еще мы оставили записку, прилепили ее к покрытому пятнами зеркалу в прихожей:

...

Дорогой мистер Сулейман,

Нам очень стыдно, что приходится удирать, не заплатив то, что мы вам задолжали за аренду. Когда-нибудь мы обязательно вернемся и все уладим, обещаем.

Искренне ваши,

Жильцы из № 166

Мы снялись посреди ночи, на грязной приборной доске тряслись старенький радиоприемник и кассетный магнитофон, дождь поливал лобовое стекло, дряхлые дворники спазматически дергались, мы поставили «Babylon’s Burning» на полную громкость и хохотали, а ты втопил педаль в пол, пока мотор не взвыл.

Ох, ребята, как же здорово это было – сбежать из Брэдфорда в давно утерянные, прошедшие, но, к сожалению, не забытые 80-е. На всех порах влететь в жидкое золото рассветного солнца, стремительно освободиться наконец от вязкой и липкой грязи провинциальной Англии, где каждый день одно и то же – пособие и грубая дешевая еда, которой только и хватает, чтобы не помереть с голоду, где каждую субботу одна и та же программа – выпить, подраться и на боковую, а каждое воскресенье являет собой длинный пьяный вечер, когда все кругом ноют, что жизнь – дерьмо и что, если бы им выпал шанс, они бы уж конечно стали бы рок-звездами, великими музыкантами и вообще Кем-то.

Да уж, если бы им выпал шанс… Если бы какой-нибудь бог на небесах смилостивился бы к ним и дал бы им то, чего они хотят, они, конечно, в два счета оказались бы в Лондоне. Потому что все мы знали: Лондон – это центр всего. Именно там проходят все суперкульные вечеринки, где в дымке и блеске проплывают красавцы и красавицы в одежде из дорогих бутиков, настолько клевых, что само их название – уже соблазн, и где даже самая распоследняя девчонка-продавщица – маргинальная модница-панкушка, чья фотка публиковалась в журнале «Sounds»; мостовые там усыпаны кокаином, а по сточным канавам стекает раствор герыча, источая сладковатый запах декаданса; там течет моча золотых мальчиков и кровь рок-н-ролла. Мы были уверены в этом на сто десять процентов. Разве кто-нибудь когда-нибудь читал хвалебные отзывы о панковских концертах в Брэдфорде или панегирики ночным клубам, например, в Честере? Нет, только Лондон. Все и вся, любое неординарное, роскошное и долгожданное событие непременно разворачивалось во чреве этого старого зверя. Факт. Мы чуть ли не с самого рождения читали об этом в каждой газете, в воскресных приложениях о культуре, в музыкальных журналах и модных книжках. Все было как было, а мы – всего лишь толпа крестьян, карабкающихся на свои дикие холмы и глазеющие в подсвеченной факелами темноте на божественную звезду – Лондон, Лондон, Лондон.

И вот, мы сидели в микроавтобусе, громыхавшем по М1, в головах у нас пульсировало от адреналина, мы горели почти религиозным рвением, взволнованные и мчащиеся навстречу судьбе. Мы были уже не дети, о нет, и не сбежавшие из дома подростки, мы были настоящие художники и музыканты, каждому уже перевалило за двадцать пять, и у каждого уже был почти в кармане контракт с крупной звукозаписывающей компанией; может, у нас пока не водилось денег, зато мы пахали как сумасшедшие и вполне заслужили теплого места под солнцем, так что никакой бледный и рыхлый чурбан из руководства фирмы звукозаписи не смог бы отнять у нас наш Главный Шанс. Мы скоро окажемся в самой гуще событий, в Лондоне, и возьмем все под свой контроль. Мы не собирались становиться дешевыми легковесными попсовиками, у которых в запасе всего-то два ритма, мы хотели изменить лицо музыки, литературы, живописи, самой жизни. Изменить навсегда. Все эти декадентствующие и эстетствующие лондонцы вынуждены будут принять нас с распростертыми объятиями, потому что мы – будущее, мы борцы за все новое. Закованные в броню сшитой своими руками поношенной одежды из черной кожи, мы заглядывали в мои старенькие карты таро и видели впереди восторг и преклонение, как пророчество.

Так и должно было быть. Мы объявили всем, что так и будет. В провинциальном царстве шерсти мы были принцами и принцессами, а в городе смога собирались зажить как короли. Мы произнесли заклинание и призвали богов. Дело было верное.

* * *

В ту зиму мы вшестером спали на полу в свободной комнате у нашей подруги-певицы. Квартирка была тесная, как обувная коробка, и находилось в Хайбери-Нью-парке, лондонском гетто для северян. Завернувшись в вонючие спальники, как в коконы, мы ждали весны, чтобы превратиться в бабочек. Ночью пол шевелился, как живой ковер, а в воздухе уже не оставалось кислорода, но на улице было слишком холодно и много копоти, чтобы открывать окно. Во всех этих журналах и по телику никогда не говорили, до чего в Лондоне все ветхое, забитое мусором и грязное. Грязища была еще та. Наденешь чистую футболку, постоишь десять минут у чудовищно забитой машинами проезжей части, под свинцовой вонью выхлопных газов, и ты уже весь черный. Высморкаешься – а сопли черные, сотрешь макияж, и на вате останется что-то черное, похожее на песчинки, и это не тушь. У грязи был свой собственный запах, кислый и затхлый, он висел в неподвижном воздухе как липкая завеса.

Назад, домой, думали мы – каждый про себя, но не трогались с места, боясь, что нас сочтут слабаками, – холодный свежий ветер с болот гулял по узким ущельям между домов из песчаника, он был сдобрен слабым ароматом вереска и сладковатой пылью с гор, он прочищал извилистые улицы и зажигал розы румянца на наших щеках.

Но мечтать о доме было без толку. Мы приехали сюда, чтобы остаться, чтобы оставить свой след. Поэтому мы заставляли себя вернуться в настоящее и думать примерно так: да кого волнуют все эти «грозовые перевалы» [38] , если мы можем взойти на Олимп, а приглашением нам послужит статья в престижном музыкальном журнале – о том, что мы со скоростью кометы ворвались в мир звезд и культовых фигур, или моя скалящаяся физиономия, изображенная на обложке журнала «Time Out» – как маска театра кабуки, глаза девчонки-бунтовщицы, пылающие безумием и гневом. Слава, думали мы (ведь нас так и не научили думать иначе), ценнее чем хлеб, а дурная слава все же лучше чем безвестность. Нам не нужно было стоять в очереди таких же беглецов, осаждавших двери ночного клуба, и слушать оборванные гласные и певучий акцент выходцев с севера, запада и всяких разных отличных городов, раскиданных по всей стране. Лондонцы обычно называют эти города «провинцией» и произносят это таким тоном, что хочется плюнуть им в глаза.

Итак, мы прошли мимо тянущих слоги ливерпульцев и словно давящихся словами бирмингемцев, толпящихся в очереди, и шагнули в облако запахов пачули, пережженных щипцами причесок и лака для волос, в край обетованный, о котором тем, кто снаружи, оставалось только мечтать. Ух ты, лондонский ночной клуб! Ковры поросли слоем грязи и выплюнутой жвачки и хорошенько замаринованы в рвоте и пролитом пиве. Посуда пластиковая, а разбавленные водой напитки стоят баснословных денег; в туалетах на полу болото, а убогие, вонючие, исписанные всевозможными словами кабинки, в которых никогда нет бумаги, хлопают сломанными дверьми. В Лондоне никто ничего не получает за просто так, и, как бы ты ни был смышлен и оборотист, настоящего лондонца тебе не обойти.

Правда, мы так и не встретили ни одного коренного лондонца. Рожденного и выросшего здесь. Может, они и водились где-то поблизости, но нам не попалось ни одного. Ни одного, кто мог бы, не покривив душой, сказать, что он вошел в эту юдоль скорбей под радостный перезвон колоколов церкви Сент-Мэри-ле-Боу и хриплый, убаюкивающий голос пианиста в старом пабе, распевающего «Можа, эт потому, што я лонда-анец», и что ему при рождении милостиво улыбались королевские особы с тарелками маринованных миног и устриц. Нет, конечно, многие говорили, что они из Лондона, но где-то в пыльных складках их наскоро забытого прошлого скрывались другие города. Ну, естественно, господи-боже-мой, они прожили в Лондоне всю жизнь. Но приехали они из Лестера, или Бристоля, или Глазго, или с Кипра, или из Афин, из Берлина или из Анкары. Они приехали, чтобы прославиться, но, пока этот светлый день не настал, они мыли посуду и разносили тарелки с дешевой жирной пищей в забегаловках или отчаянно, прилагая все силы, боролись с несправедливостью и грабежом, пытаясь выбить себе пособие по безработице.

Да, Лондон встретил нас, как и многих других, холодно. Но разве нас это пугало? Если на душе скребли кошки и возникала тоска по дому, мы расправляли плечи, вытирали глаза (если были девчонками) или покрепче стискивали зубы (если были парнями) и начинали свою точно-ведущую-к-славе карьеру в мире искусства заново. Мы им еще покажем, нас не сломить, мы не поползем домой на брюхе, как побитые дворняги, – о нет, завтра у нас встреча со звукозаписывающей компанией, где мы будем диктовать свои условия, а сегодня перформанс на старом складе у реки, где ожидается инсталляция с участием обнаженной модели, лежащей в ванне с желе – работа самого остромодного дуэта художников, там же будет горстка напыщенных скин-панковых поэтов и парочка новых, но уже хитовых лондонских групп, собранных из осколков других лондонских групп, которые были на пике успеха в прошлом году.