Баженов - Семён Борисов

Жизнь в гатчинском дворце, окруженном болотами, была не только суровая, но и мрачная. Казалось, что это не дворец цесаревича, а захудалая прусская кордегардия. Заставы, шлагбаумы, воинские казармы окружали дворец. То же было и в Павловске, соседнем с Гатчиной дворце, входившем в состав «малого двора».

Немецкие дворянчики, палачи русского народа, имевшие, повидимому, особый нюх на тиранов, примазались к Павлу, окружили его плотной стеной и помогли создать свою маленькую армию (она доходила до трех батальонов) на прусский образец. Павел шел по стопам своего отца Петра III. По характеристике официального историка царствования Павла, «гатчинские офицеры были бродяги, выгнанные за разные гнусности из армии, которые, не имея пристанища, рады были все переносить из-за куска хлеба. Гатчинская армия не помещала ни одного офицера, который бы помышлял о чести». Неудивительно, что из этой среды вышел изверг Аракчеев — «большая обезьяна в мундире».

Сам Павел, иногда остроумный и любезный, внезапно менялся: он бледнел, взгляд его становился оловянным; он поражал окружающих, своим человеконенавистничеством, необузданной злобой… Масонские мистические настроения сменялись грубостью прусского фельдфебеля…

По рассказам современника, возле Павловского дворца была терраса, откуда Павел наблюдал за часовыми, которых он всюду расставлял, строго следя за тем, как застегнуты у часовых пуговицы и как они держат ружье. За малейшие провинности следовали палочные удары и истязания, которых не избегали и офицеры.

Слухи о том, что Екатерина собирается передать трон своему внуку Александру, еще более ожесточили Павла и помутили его и без того слабый ум.

Таков был будущий российский император, на которого масоны возлагали свои надежды.

Баженов недолго прожил у Павла и уехал в Москву, снова увозя с собой душевную пустоту и разочарование…

В Москве он неожиданно получает предложение вступить в петербургскую Академию со званием адъюнкт-профессора.

Баженов горько усмехнулся:

— Я не могу принять это предложение о вступлении в Академию адъюнктом, так как я давно уже был возведен Академией в это достоинство.

***

В хмурый ноябрьский день 1796 года к Зимнему дворцу спешили кареты… Встревоженные гвардейские офицеры шопотом отвечали на вопросы и никого не пропускали во внутренние покои. На лицах вельмож и генералов была тревога, растерянность.

Екатерина билась в страшном припадке. Молодой Зубов, брат фаворита, чтобы отвести от своей головы неизбежную опалу, поскакал в Гатчину сообщить сыну императрицы долгожданную весть и привезти его в Зимний дворец.

Екатерина, не приходя в сознание, испустила страшный крик и умерла.

Лейб-медик торжественно возвестил:

— Все кончено!

Едва услышав это, Павел щелкнул по-военному каблуками, нахлобучил шляпу и, задрав свой пуговку-нос, стукнув тростью о пол, крикнул.

— Я вам государь! Попа сюда!

Присутствовавшие при этой сцене вельможи бросились в знак верноподданности целовать Павлу руку.

Павел решил свести счеты с мертвой Екатериной. Он приказал похоронить ее вместе с мужем Петром III, которого она убила. Современник этих событий рассказывает: «Гроб, который его [Петра III] содержал, был коронован и перенесен с великим торжеством во дворец, чтобы быть здесь выставленным в построенном для этой цели храме рядом с телом Екатерины и потом отвезенным совместно в крепость. Только в это время два супруга оставались мирно один рядом с другим. Прибывали с великим почтением целовать гробницу одного и холодную синеватую руку другой; совершали коленопреклонение и не смели удаляться иначе, как сходя с катафалка задом вспять. Императрица, которая была дурно набальзамирована, вскоре оказалась совершенно разложившейся: руки, глаза и нижняя часть лица были желтыми, черными и синими. Она была неузнаваема для тех, которые видели ее только с приданным лицу, подходящим к случаю выражением. И вся пышность, которой она еще была окружена, все богатства, которые покрывали ее труп, только умножали ужас, им внушаемый».

В эту же осень 1796 года Павел послал в Москву фельдъегеря с предписанием Баженову явиться во дворец.

Павел встретил Василия Ивановича ласково и объявил ему о высочайшей милости: о производстве в чин Действительного статского советника и награждении тысячей крепостных душ.

Опальный, бедствовавший архитектор превратился в крупного сановника и богатого помещика.

Это было время неожиданных карьер и трагических падений.

Павел как-то сказал:

— В моей империи знатен лишь тот, кого я удостаиваю своим благоволением, и лишь в течение того времени, пока он пользуется им.

Новиков и Радищев были освобождены из темницы. Освободившиеся казематы заняли любимцы Екатерины.

Баженов приехал в изменившийся Петербург. В притихшей столице резко, раздавалась дробь барабанов, замиравшая к поздней ночи и возобновляемая по утрам. Будь то ясная погода или ненастье петербургской осени, когда шпили дворцов окутываются туманами Балтики, по площадям маршировали солдаты. В барабанной дроби, сопровождавшей учение «артикулу и екзерцыции», было что-то жуткое и роковое: словно перед эшафотом. Солдаты в треуголках, с напудренными косами, проделывали бесконечно повторявшиеся упражнения. Вахтпарад сделался наиболее важным учреждением и центральным пунктом правления Павла. «В простом темнозеленом мундире, в толстых сапогах, в большой шляпе, он проводит дни за упражнением караула; здесь он дает свои приказы, получает рапорты, объявляет свои милости, награды и кары, и здесь должен представляться ему всякий офицер. Окруженный своими сыновьями, топая ногами, чтобы согреться, с открытой и плешивой головой, с курносым носом, с одной рукой позади спины, а другой — равномерно поднимающейся и опускающейся под крики: раз, два, раз, два, он полагает свою славу в том, чтобы не бояться пятнадцати или двадцати градусов мороза, обходясь без мехов. В скором времени ни один военный не осмеливался более показываться в шубе, и старые генералы, мучимые кашлем, подагрою и ревматизмом, обязаны были кружиться около Павла, одетые, как и он» (Массон).

Дворец, в котором протекала личная жизнь Павла I, превратился в казарму. Всюду караулы, разводы, «беспрестанно входящие и выходящие офицеры с повелениями и приказами, особливо поутру. Стук их сапогов, шпор и тростей, все сие представляло совсем новую картину».

Невежество и предрассудки, низкое холопство и вероломное предательство, столь характерное для императорских дворов, стали основными средствами для достижения почестей, карьеры, состояния.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});